«может быть» и «попробую». Это был не отказ. Это была надежда.
«Пожалуйста», – сказал он, вкладывая в это слово всю свою мольбу. «Сделайте всё, что в ваших силах. Я буду ждать. Сколько угодно».
«Хорошо, мистер Бёртон. Оставьте свой номер телефона. Я свяжусь с вами, как только что-то узнаю».
Элиас продиктовал номер, который теперь казался ему таким важным. Он закончил разговор и медленно опустил трубку. Дом снова погрузился в тишину, но теперь это была другая тишина. Не тишина отчаяния, а тишина ожидания.
Он вернулся в мастерскую. Солнце уже почти село, и комната погрузилась в полумрак. Портрет Анны едва различимо мерцал в последних лучах света. Он сел в своё кресло, чувствуя странную смесь усталости и возбуждения. Он сделал первый шаг. Он вышел из своего добровольного заточения. И мир, который он так долго игнорировал, теперь, казалось, отвечал ему.
Письмо «РАССВЕТ» лежало на столике в прихожей. Элиас ощутил, что это слово теперь приобрело ещё больший смысл. Возможно, это был не просто намёк. Возможно, это было обещание. Обещание, что после долгой ночи, в его жизни действительно наступит рассвет. Рассвет истины, который раскроет все тени прошлого.
Глава 5: Ждать и Верить
Дни потянулись, окрашенные новым, непривычным оттенком. Ожиданием. Это ожидание было не похоже на то бесцельное томление, в котором Элиас провел последние десять лет. Это было живое, пульсирующее чувство, наполняющее каждую минуту смыслом, пусть и неопределенным. Он больше не просто существовал; он ждал. Ждал звонка, который мог изменить всё.
Рутина его жизни, когда-то непоколебимая, теперь дала трещину. Он по-прежнему вставал рано, пил свой черный кофе, но теперь в его движениях чувствовалась не вялость, а какая-то новая сосредоточенность. Он часто подходил к окну в мастерской, приоткрывая жалюзи, чтобы посмотреть на улицу. Не потому, что чего-то ждал снаружи, а потому что внешний мир впервые за долгое время казался ему реальным, частью его собственной, возрождающейся истории.
Мобильный телефон лежал на столике в прихожей, рядом с пачкой писем без обратного адреса. Заряженный, готовый к звонку. Он проверял его каждые несколько часов, просто чтобы убедиться, что он работает, что связь не оборвалась. Это был его единственный мост к возможности разгадать тайну.
Каждое утро новый конверт появлялся на полу. Слово менялось. «ЗАКАТ», «ЛАБИРИНТ», «ТЕНЬ». Эти слова теперь воспринимались им не как бессмысленные послания, а как части некоего послания, головоломки, которую он должен был решить. «Закат» – это, возможно, конец чего-то, что было до «Рассвета»? «Лабиринт» – путь, по которому он сейчас движется? «Тень» – намёк на ту фигуру, что он видел в отражении? Его разум, за долгие годы привыкший к пустоте, теперь лихорадочно искал связи, плел паутину смыслов.
Он перечитывал старые письма, пытаясь найти в них скрытые послания, о которых он раньше не догадывался. Каждое слово теперь казалось значимым, каждая буква – частью большого шифра. Он раскладывал их на столе, пытаясь выстроить в последовательность, которая могла бы привести к разгадке. Но безуспешно. Они по-прежнему оставались лишь отдельными словами, но теперь их бессмысленность была не раздражающей, а интригующей.
Однажды, поборов внутреннее сопротивление, Элиас решил вернуться в мастерскую. Он не включал свет, лишь приоткрыл жалюзи, впуская в комнату рассеянный, почти интимный свет сумерек. Он подошел к портрету Анны.
Её глаза. Теперь они не казались ему ни насмешливыми, ни жестокими. В них было что-то иное. Что-то глубокое, что он только сейчас начинал различать. Не просто отражение, но будто скрытое послание. Он сел перед картиной, скрестив ноги, и просто смотрел. Долго. Пытался уловить мельчайшие нюансы её выражения, её позы, цвета её волос. Каждое движение его кисти, каждый оттенок, который он нанес, был пропитан его чувствами. Как он мог не заметить чего-то столь важного?
В этот момент, глядя на картину, он осознал, что эти десять лет он не просто отстранился от мира. Он отстранился от себя. От своего искусства. От своей способности видеть и чувствовать. Он позволил одной трагедии определить всю его жизнь, заперев себя в клетке апатии. Но теперь, эта клетка начинала разрушаться. Медленно, болезненно, но разрушаться.
На пятый день после звонка, когда он уже начинал терять надежду, телефон зазвонил. Громко, пронзительно, нарушая тишину дома. Элиас вздрогнул. Сердце заколотилось в груди, как пойманная птица. Он бросился к столику.
На экране высветилось незнакомое слово: «НЕИЗВЕСТНЫЙ». Он нажал кнопку ответа, чувствуя, как вспотели ладони. «Мистер Бёртон?» – послышался знакомый женский голос из агентства недвижимости. В нём было нечто, чего он не слышал раньше – нотка… триумфа? Или просто облегчения?
«Да! Это я. Что… что вы узнали?» – его голос дрожал от волнения.
«У меня хорошие новости, мистер Бёртон. Адвокаты миссис Стоун согласились. У них есть веская причина для этого – оказывается, миссис Стоун была… очень необычной женщиной. И в её завещании есть пункт, который касается… уникальных предметов в её доме. Ваше зеркало, судя по всему, подпадает под этот пункт. А значит, вы имеете право его осмотреть».
Элиас почувствовал, как воздух вышел из его легких. Он не мог поверить. Получилось! Он не ожидал такой легкости. «Но… почему? Что за пункт?» – слова вырвались сами собой.
«Это конфиденциальная информация, мистер Бёртон. Но могу сказать, что там есть определённые условия, связанные с этими предметами. И ваше… уникальное прошлое, кажется, сыграло вам на руку. Адвокаты хотят, чтобы всё было сделано по правилам. Вы сможете посетить дом завтра. В одиннадцать утра. Я встречу вас там».
Завтра. Одиннадцать утра. Слова звенели в его голове, наполняя его неведомой доселе энергией. «Хорошо. Я буду там. Спасибо. Огромное спасибо!» – он едва сдерживал дрожь в голосе.
«Не за что, мистер Бёртон. До завтра». Женщина повесила трубку.
Элиас медленно опустил телефон. Он стоял посреди прихожей, чувствуя себя так, словно только что выиграл в лотерею. Но это было не просто везение. Это было нечто большее. Это был шанс. Шанс разгадать тайну, которая терзала его десятилетие.
Он снова взглянул на портрет Анны в мастерской. Теперь, когда он знал, что завтра увидит зеркало, её глаза казались не просто загадочными, а ждущими. Ждущими его.
Он вспомнил слово сегодняшнего дня из письма: «ЗАКАТ». А за ним завтрашний «РАССВЕТ». Всё вставало на свои места. Эта переписка, эти слова – они были не просто случайностью. Они были частью чего-то большего, чего-то, что вело его. Вело к разгадке.
Впервые за десять лет Элиас почувствовал нечто, похожее на предвкушение. Предвкушение неизвестности, но неизвестности, которая обещала ясность. Он не знал, что ждет его завтра в том старом доме на Улице Вязов, 17. Он не знал, что он увидит в этом зеркале. Но он знал одно: завтра его жизнь перестанет быть тенью. Завтра наступит его личный рассвет.
Глава 6: Зеркало в Забытьи
Утро следующего дня наступило с непривычной для Элиаса ясностью. Он проснулся до будильника, до первых лучей солнца, пробивающихся сквозь плотные шторы его спальни. Внутри горел огонь, тот самый, что давно угас и, казалось, был навсегда погребен под обломками его прошлой жизни. Это было не беспокойство, а скорее лихорадочное нетерпение. Сегодня. Сегодня он узнает.
Он позавтракал впервые за многие годы – легкий тост и ещё одна чашка черного кофе. Каждый глоток, каждый кусочек казались ему особенно вкусными, словно его чувства, притупившиеся за годы затворничества, наконец, начали пробуждаться. Оделся так же, как и вчера: старые джинсы и чистая, но выцветшая рубашка. Он побрился, глядя на своё отражение в зеркале в ванной – худое, осунувшееся лицо с глубокими морщинами вокруг глаз, глаза, в которых теперь горел почти безумный огонек решимости. Он был похож на самого себя, но с той разницей, что теперь в нём появилось что-то, что было потеряно много лет назад: цель.
Время тянулось невыносимо медленно. Элиас ходил по дому, переходя из комнаты в комнату, не находя себе места. Он вернулся в мастерскую. Солнечный свет заливал её, как будто приветствуя его возвращение. Он подошел к портрету Анны. В её глазах, при дневном свете, блик казался ещё более явным, ещё более интригующим. Теперь он был уверен: это не игра воображения. Там было нечто, невидимое невооруженным глазом, но уловленное кистью.
Когда на часах пробило десять, Элиас понял, что пора выходить. Он взял ключи, проверил, заряжен ли телефон. Оставил записку самому себе на кухонном столе: «Вернусь скоро». Это была глупость, конечно, но привычка десятилетиями жить одному давала о себе знать.
Дорога до Улицы Вязов, 17, теперь не казалась такой изматывающей. Он шёл быстрее, ощущая, как мышцы реагируют на нагрузку. Утренний город был полон звуков и движения: детский смех с игровой площадки, гудки машин, голоса прохожих. Элиас впервые за долгое время по-нанастоящему ощутил себя частью этого мира, пусть и временно. Он чувствовал его запахи: свежий хлеб из пекарни, выхлопные газы, распустившиеся цветы. Это был мир, который он добровольно покинул, и теперь он вновь открывал его для себя.
Когда он подошел к дому на Улице Вязов, 17, у калитки его уже ждала женщина. Она была средних лет, одета в строгий деловой костюм. На её лице читалась профессиональная сдержанность, но в глазах мелькало любопытство. Это была та самая женщина из агентства.
«Мистер Бёртон?» – спросила она, протягивая руку. «Сара Смит. Приятно познакомиться».
Её рукопожатие было крепким и уверенным. Элиас впервые за долгое время почувствовал чужое прикосновение. Оно было непривычным, но не неприятным.