Таким образом, при Константине в истории христианства произошел второй крупный поворот: гонимая церковь превратилась в церковь триумфально победившую и при этом тесно связанную с системой имперского управления. Эту связь утвердил Никейский собор, решения которого были провозглашены как имперский закон. (Первый момент, демонстрирующий тенденцию «связывания», – см. предисловие.)
Церковь нетерпимая (IV в.)
Эпоха Константина совпала с началом упадка империи, с ослаблением роли Италии и Рима. Еще Диоклетиан разделил Италию на три большие провинции: Северную Италию (центр – Милан, затем Равенна), Центральную Италию (центр – Рим) и Южную Италию (центр – Неаполь). В непосредственном подчинении у римского епископа-митрополита оказались лишь центральные и южные провинции. Вместо прежней, языческой столицы – Рима – Константин начал строительство нового города, который должен был стать столицей христианской империи. Так на берегу Босфора, на месте захолустного городка Византия в 330 г. была возведена и освящена новая столица, новый Рим – Константинополь.
Быстрое возвышение Константинополя и постепенный упадок Рима заставляют лишний раз осмыслить судьбоносные изменения, происходившие в те времена в мире. В позднеримскую эпоху все более важную экономическую, политическую, а главное – культурную роль играют Малая Азия и северное побережье Африки. При Константине политический и духовный центр империи окончательно смещается на Восток. Центрами христианской культуры стали Константинополь и Александрия. «Христианство – порождение Востока; решающие дискуссии по вопросам догматики также разворачивались на Востоке. Хотя Рим иной раз и откликался на эти события, происходившие в духовной и церковной сфере, его роль была уже не столь значимой. Он удовлетворялся тем, что перенимал учения христологии и тринитарианства, вокруг которых на великих соборах Востока велись ожесточенные битвы с применением всего арсенала духовного оружия (IV и V вв.)»[25].
Эти изменения, а также переселение императоров в Византию, затем переезд западноримских императоров в Равенну сыграли решающую роль в становлении папства как института: благодаря им римский епископ освободился от постоянной близости государственной власти, от ее назойливой опеки, которая мешала ему чувствовать себя папой. В IV в. Рим почти равнодушно взирал на все возрастающие претензии императора и константинопольских епископов, на их попытки управлять жизнью всей церкви. Грубое вмешательство императорского двора возмутило поначалу даже не папу римского, а ревниво оберегающую свою самостоятельность, сказочно богатую Александрийскую церковь, которая к тому же пользовалась в те времена непререкаемым авторитетом в сфере христианской теологии. Да и сопротивление Запада, если оно как-то выражалось, исходило в то время не от римского епископа, а от упомянутого выше Осия или, в еще более ощутимой мере, от легендарного епископа Амвросия Медиоланского (339–397).
Император Константин, оказывая поддержку христианству, еще оставался на платформе религиозной терпимости. Преемники же его начали преследовать традиционные нехристианские религии (Констанций II [337–361] в 341 и 346 гг. принял законы, осуждающие язычество), хотя западная часть империи о христианстве пока едва что-то слышала. При Констанции христианство фактически стало государственной религией. В те времена император уже называл себя главой церкви, епископом епископов (episcopus episcoporum). Правда, к Риму и к Никейскому Символу веры это отношения не имело. Евсевию Никомедийскому к концу своего епископства удалось всерьез увлечь арианством императора Константина, Констанций же, после того как в 350 г. он вновь объединил империю в своих руках, вознамерился распространить арианство на всю Западную Европу. На соборах, созванных в 353 г. в Арле и в 355 г. в Милане, Констанций потребовал от епископов Запада, чтобы они приняли ту «мягкую» версию арианства, которую разработал Евсевий Никомедийский. Когда папа Либерий (352–366) осмелился протестовать против этого, император отправил его в ссылку. Позже Либерий смог вернуться в Рим – но это, по всей вероятности, стало возможным лишь после того, как он тоже отрекся от Никейского Символа веры. Таким образом, единство церкви было временно восстановлено под знаком арианства.
Император Юлиан Отступник (361–363) с 361 г. вернулся к политике религиозной терпимости, позволив различным христианским течениям осуществлять на территории империи свою деятельность. (Цель этого решения заключалась в том, чтобы, создав условия для борьбы фракций внутри христианской церкви, ускорить ее ослабление, а затем восстановить в империи традиционную веру.) Однако политика Юлиана лишь разрушила арианское единство, что привело к укреплению католицизма. За полтора года правления императора-язычника все попытки реставрации прежнего культа закончились неудачей. Причину неудачи, видимо, следует видеть в следующем: если Юлиан, будучи приверженцем традиционных взглядов, надеялся укрепить единство империи, соединяя различные воззрения и религии в эклектическую, лоскутную систему (синкретизм), то христианство представляло собой синтез, опирающийся на такие кардинальные изменения в мировоззрении, которые предусматривали фактический разрыв с прошлым и создавали условия для нового единства, – в этом и заключалась их огромная притягательная сила.
После поворота, осуществленного Константином, выборы папы в Риме характеризовались тем, что сенат и имперские органы власти все в большей мере оттесняли простых верующих. Круг лиц, имевших право быть избранными, все в большей степени сводился к высшим иерархам: претендентами на епископский сан могли стать лишь пресвитеры, архидиаконы и диаконы. Низший клир и миряне имели возможность лишь задним числом (приветственными возгласами) одобрить итоги выборов. Избранного епископа посвящали, совершая миропомазание, епископы непосредственно подчиняющихся ему епархий. После акта рукоположения (consecratio) избранный обретал епископский сан, самый высокий в церковной иерархической системе. После рукоположения в главном соборе данной епархии происходила торжественная интронизация. Разница между процедурой рукоположения в епископы и вводом в епископские обязанности состояла в том, что в интронизации принимали участие и миряне. Епископ в соборе садился на трон, отсюда и появилось понятие: возвести на папский трон (престол).
С середины IV в. до нас доходят сведения, что между партиями, созданными для возведения на епископский трон своего кандидата, разыгрывались настоящие кровавые уличные бои. Папа Дамас (366–384) был диаконом у своего предшественника. Однако против него выступил диакон Урсин; в ходе боев, разгоревшихся между двумя противоборствующими партиями, не щадили и храмов, – даже в них совершались смертоубийства. Для восстановления порядка и для защиты Дамаса, признанного законным папой, пришлось вмешаться императору Валентиниану I (364–375), а также римскому городскому префекту. Однако вмешательство властей нарушало автономию римской церкви. Император Грациан (367–383) принял к сведению и подтвердил решение собора 378 г. о праве римской церкви свободно избирать папу. Грациан подтвердил также наличие у римского епископа полномочий митрополита (право судить и выносить приговор), – эти полномочия означали его верховенство над епископами Запада. Преемники Грациана: императоры Феодосий (379–395) и Валентиниан II (375–392) – в ряде принятых ими законов признали и гарантировали верховную учительскую власть римского епископа в церкви. «Вот так под императорским крылом росла и крепла с этого момента власть римского епископа. Но именно в этой политической ситуации таились и ограничения этой власти»[26].
После своего официального признания христианская церковь, претендующая на универсальность и неделимость, довольно быстро становится нетерпимой по отношению к любым покушениям на ее единство. Император Феодосий в эдикте от 27 февраля 380 г., обращаясь к жителям Константинополя от своего лица и от лица своих соправителей Грациана и Валентиниана II, предписывал всем народам, населяющим империю, исповедовать христианское католическое вероисповедание, ортодоксальную веру, и это звучало – несмотря на некоторые обороты – не как пожелание, но как обязательный для исполнения закон:
«Мы желаем, чтобы все народы, которыми благоразумно правит Наша Милость, жили в той религии, которую божественный Петр Апостол передал римлянам, как она, будучи им самим установленной, свидетельствует до сего дня, и которой ясно следуют понтифик Дамас и Петр, епископ Александрии, муж апостольской святости, а именно что мы должны исповедовать в соответствии с апостольским наставлением и учением Евангелия единое Божество Отца и Сына и Святого Духа в равном величестве и в Святой Троице.
Мы приказываем, чтобы те, кто повинуется этому закону, приняли наименование кафолических христиан, и определяем, что остальные, помешанные и безумные, должны потерпеть бесчестие, связанное с еретическим учением, а их сборища не принимать наименование церквей, и что они должны понести сначала Божественную кару, а затем наказание от Наших действий, которые Мы предприняли по небесному велению»[27].
Эдикт представляет собой типичный пример религиозной нетерпимости. Государственной религией, защищаемой законом, стало не просто христианство: государственной религией считалось только католическое христианство, опирающееся на Никейский Символ веры. Данный эдикт заслуживает внимания еще и потому, что в нем находит выражение возведенная в ранг имперского закона попытка напрямую связать статус епископа Рима, наставнической власти папы Дамасия со святым Петром, утвердить апостолический характер епископского сана.
Но из этого также следует, что не только римский, но и александрийский епископ является хранителем апостольской и евангельской веры. Эдикт однозначно квалифицирует верования, отклонившиеся от Никейского Символа веры, как ереси, а потому не признает их достойными привилегий, положенных христианству.