Еще в большей степени развитию идеи церковного, религиозного универсализма способствовало монашество, которое папа Григорий I внедрял и поощрял на Западе. Понтификат Григория еще и потому называют преддверием Средневековья, что он первым понял значение монашества, непосредственно руководимого папами, для реализации папского верховенства над местными церковными интересами, а также для распространения христианства, для миссионерства. Григорий не только восхищался идеалом монашества, но и сам практиковал его в своей жизни.
Возникшее в Египте (коптское) монашество вплоть до VI в. считалось сугубо восточным явлением. Однако монашеский образ жизни и монашеские сообщества, зародившиеся на Востоке, быстро обретали популярность и распространялись на Западе. Считающийся отцом западного монашества (святой) Бенедикт Нурсийский родился в семье знатного римлянина. Однако, начав учебу, он быстро бросил ее и, испытывая отвращение к безнравственности городской жизни, стал отшельником, поселившись в пещере в окрестностях местечка Субьяко. Как считают бенедиктинцы, здесь и возникла 1500 лет назад их первая община. Отсюда Бенедикт перебрался на гору Кассино, где и основал в 529 г. существующий до сих пор монастырь Монте-Кассино, который считается матерью ордена бенедиктинцев. В Италии, двигавшейся к феодализму, монашеские общины создавались по образцу крестьянских военных поселений, основой жизни которых было полное самообеспечение. Устав ордена, составленный Бенедиктом, предусматривал, кроме самообеспечения, постоянное проживание в одном и том же месте, совместный труд как участие в монастырской жизни (земледельческие работы и различные ремесла), общую молитву, обеты целомудрия, бессребреничества и послушания; устав этот отличался от восточных монашеских уставов тем, что не требовал фанатизма и крайней аскезы. Со временем монахи-бенедиктинцы к принципу «ora et labora»[41] добавили еще и необходимость труда духовного: при своих монастырях они открывали школы, библиотеки, скриптории (мастерские по переписке рукописей). Вот такую форму монашества ввел в церковную жизнь Григорий I. Вместе с тем он выдвинул перед монашеством еще одну, новую цель – обращение язычников в христианство. Эта форма церковной жизни, то есть монастыри, монашество, из Италии распространилась вначале в Испанию, Галлию и Ирландию, затем монахи – главным образом это были ирландцы – понесли слово Божие дальше, приобщая к вере германцев.
Григорий I, римское самосознание которого заставляло его отвергать греков, а христианская аскеза – античную культуру, в наибольшей степени способствовал реализации верховенства папства благодаря тому, что всеми средствами поддерживал и ставил на службу своим планам институт монашества. Под покровительством папы оно играло роль авангардной силы феодального государственного и общественного уклада, приобретавшего в этот период конкретные формы. Кроме всего прочего, Григорий I оснастил монахов и духовенство таким идеологическим оружием, которое было пригодно для миссионерской работы. В своих проповедях и в своих писаниях этот папа-монах перевел на язык латинского практического мышления появившиеся на Востоке или в тени Востока теологические тезисы, часто понятные лишь посвященным, и аргументацию к ним. Прежде всего, он популяризировал труды Блаженного Августина; Средневековье знакомилось с учением Августина не по первоисточникам, а в изложении Григория. Благодаря приписываемым Григорию писаниям становились популярными и получали широкое распространение в Средние века доступные разумению простого человека, определяющим образом воздействующие на его сознание представления об ангелах и бесах, о рае и аде, а легенды о самых абсурдных чудесах превращались в силу, формирующую сознание.
Наиболее значительным – с точки зрения будущего церкви и папства – в деятельности Григория следует считать то, что он провозгласил папскую программу обращения в католичество – с помощью монахов – германских народов. К этому его побуждало прежде всего стремление освободиться от тягостной опеки восточных императоров и византийских патриархов, расширяя при этом, посредством усиления масштабной миссионерской деятельности, сферу собственного влияния на Западе. Различные германские королевства, возникшие на пространстве западной части империи, по большей части находились под влиянием арианства, а следовательно, противостояли католическому Риму, исповедовавшему Никейский Символ веры. Обращение их в католическую веру открывало возможность – по крайней мере, на это можно было надеяться – сделать из них союзников Рима.
Среди германских народов лишь франки оставались язычниками, а значит, арианством не были заражены. Поэтому миссионеры в первую очередь обратили свое внимание в их сторону. Король Хлодвиг I после победы над алеманнами (496) вместе со своим народом принял христианство, тем самым открыв путь к сотрудничеству между франками и римской церковью. Поэтому жившие на территории Галлии епископы и католическое коренное население оказывали им всяческую поддержку. Франкское королевство, первым ставшее феодальным государством, получило возможность – теперь уже ссылаясь и на религиозные причины – распространить свое влияние, для защиты католической церкви и ее именем, на Испанию и Германию. Так что различные германские королевства были заинтересованы в том, чтобы заручиться поддержкой со стороны епископов; а что касается римской церкви, то само ее существование зависело от того, удастся ли ей укрепить свое влияние в новых феодальных государственных формированиях.
В конце 500-х гг. католиками стали и оставшиеся в Испании вестготы. И наконец, в 596 г. папа Григорий I послал в Британию 40 монахов-миссионеров, которые при содействии Кентского королевского двора начали обращать население страны в католическую веру. Успехи миссионерской деятельности еще более повышали авторитет пап. Однако включение в западную церковную структуру все новых и новых народов, все новых и новых феодальных королевств таило в себе и опасность: ведь германские народы захотят создавать свои, национальные церкви, которые будут претендовать на независимость от папства. (Подобный казус действительно имел место в галльской церкви, которая в VII–VIII вв. была независимой от пап и подчинялась франкским королям.) Папа Григорий I, сознавая опасность дробления, пытался купировать эту тенденцию, создавая централизованную систему управления церковью. Однако, как покажут события следующего столетия, особого эффекта эти его попытки не имели.
VII в. и первая половина VIII в. показали, что папа Григорий I с его намерениями перестроить управление церковью слишком опередил свое время: условия для реализации тех идей, которыми он руководствовался, еще далеко не созрели. Длинная череда пап, пришедших после него, не способна была продолжить дело приобщения германцев к христианству, а в еще меньшей степени могла добиться эмансипации из-под гнета обретающей новые силы Византии. Папы VII в., удел которых был в том, чтобы не сыграть значительной роли в истории, оказались зажатыми между двумя жерновами: цезарепапистской Византией и бурлящей франко-лангобардской Европой. Они сменяли друг друга в зависимости от того, какие политические силы брали верх в Риме: сохранявшие верность Византии или предпочитавшие иметь дело с лангобардами. Увеличивалось число посаженных на папский престол монахов (бенедиктинцев или бежавших с Востока сирийско-греческих монахов), а если в папы попадал не монах, то больше всего шансов было у очередного апокрисиария. В быстро меняющейся политической ситуации, занимая Святой престол всего год-два, папы и помыслить не успевали о разрыве с империей, – оставаясь под державной сенью Византии и надеясь на ее поддержку, они пытались хотя бы упрочить свой примат в вопросах вероучения.
Папа Гонорий (625–638) вовлекся в последний бурный всплеск христологических дискуссий вокруг вопроса о том, имеет Иисус Христос одну или две воли. Будучи не слишком образованным, папа явно не способен был на должном уровне вести теологическую полемику, которая и вообще казалась ему самоцельной. Полемика была вызвана тем, что Сергий, патриарх Константинопольский, попытался привлечь на свою сторону монофизитов, лагерь которых на Востоке по-прежнему был очень силен, предложив им компромиссную формулу, согласно которой Иисус Христос хотя и имеет две природы: божественную и человеческую, но волю одну – божественную (монофелитство). Папа Гонорий, не слишком вдумываясь в суть вопроса, принял этот тезис, и тогда император Ираклий (610–641), ссылаясь уже и на папу, возвел тезис в ранг имперского закона.
Однако император Константин IV (668–685) с согласия папы Агафона (678–681) созвал собор, чтобы обсудить этот вопрос заново. В Константинопольском Вселенском соборе (680–681) приняли участие 174 епископа; председательствовал на нем сам император. Возглавлял монофелитов в этот момент патриарх Антиохии (скорее всего, руководствовался он при этом не теологическими мотивами, а желанием сохранить автономию). Приняв за основу точку зрения папы Агафона, собор осудил монофелитство и подтвердил верность Халкидонскому Символу веры. Да еще и предал анафеме скончавшегося уже папу Гонория – за то, что тот пошел на уступку ереси. С решениями собора согласился и следующий папа, Лев II (682–683). Противодействовать воле императора, который стремился соблюсти политическое и религиозное единство империи, папы не осмеливались, даже в вопросах вероучения предпочитая следовать за изменениями, происходящими в образе мыслей политической власти.
Во второй половине VII в. Италию охватывает новая, последняя волна греческого влияния. Византийская государственная машина воспринимала римского папу лишь как одного из государственных и церковных чиновников (причем не самых важных). Это выразилось, например, в том, что при папе Бенедикте II (684–685) византийский император Константин IV окончательно уступил право утверждать избранного папу равеннскому экзарху. То есть одного чиновника, папу, переподчинил другому чиновнику.