Самый известный из них — Иван Александрович Балакирев. Из биографии Балакирева известно, что в юности он, дворянин по рождению, был зачислен в штат придворных служителей и попал под начальство камергера Виллима Монса. Еще при Петре I Балакирев прославился своими шутками, смелость высказываний в которых иногда граничила с откровенным вольнодумством. Казалось, авторитетов для Балакирева не существовало. Но случилось непоправимое. Виллим Монс был замечен в интимной связи с императрицей, обвинен в измене и казнен, а Балакирева привлекли к суду и отправили в ссылку.
Как и следовало ожидать, едва заняв престол после смерти Петра I, Екатерина I, сама чуть не пострадавшая от любви к несчастному камергеру, вернула Балакирева из ссылки и произвела в поручики Преображенского полка.
В 1830 г., через много лет после смерти Балакирева, в Берлине вышел в свет «Сборник анекдотов Балакирева», среди которых нашли место и те, что ни по времени, ни по месту действия никак не могли принадлежать известному придворному шуту трех императоров — Петра I, Екатерины I и Анны Иоанновны. Из этого легко сделать вывод о популярности любимого шута Петра I Ваньки Балакирева, популярности, которой хватило не только на целых три царствования, но и на многие десятилетия вперед.
— Как ты, дурак, попал во дворец? — насмешливо спросил Балакирева один придворный.
— Да все через вас, умников, перелезал, — ответил Балакирев.
На обеде у князя Меншикова хвалили обилие и достоинства подаваемых вин. — У Данилыча во всякое время найдется много вин, чтобы виноватым быть, — сказал Балакирев.
Однажды случилось Балакиреву везти государя в одноколке. Вдруг лошадь остановилась посреди лужи для известной надобности. Шут, недовольный остановкою, ударил ее и промолвил, искоса поглядывая на соседа:
— Точь-в-точь Петр Алексеевич!
— Кто? — спросил государь.
— Да эта кляча, — отвечал хладнокровно Балакирев.
— Почему так? — закричал Петр, вспыхнув от гнева.
— Мало ли в этой луже дряни; а она все еще подбавляет ее; мало ли у Данилыча всякого богатства, а ты все еще пичкаешь, — сказал Балакирев.
Однажды осенью в Петергофском парке сидели на траве какие-то молоденькие дамы. Мимо проходил Балакирев, уже старик, седой как лунь.
— Видно, уже на горах снег выпал, — сказала одна дама, смеясь над его седою головою.
— Конечно, — ответил Балакирев, — коровы уже спустились с гор на травку в долину.
Шуты Балакирев и Педрилло сопровождали Петра Великого на яхте, когда монарх осматривал свой город. Взглянув на Адмиралтейский шпиль, Педрилло сказал: — Я имею такое острое зрение, что вижу, как на яблоке его сидит комар и правой ногой левое ухо чешет. Ты не видишь этого, Дормидоша?
– Я хотя не так зорок, как ты, зато слышу, как этот комар поет: «Не буди меня, молоду».
Упомянутый шут Педрилло был современником Балакирева. Впервые имя итальянца из Неаполя Адама Педрилло всплыло в Петербурге в связи с приглашением на коронацию Анны Иоанновны итальянской театральной труппы из Дрездена. В ней Педрилло подвизался на роли комика-певца и играл на скрипке. Не поладив с капельмейстером Франческо Арайя, Педрилло решил остаться в России. Он сам напросился к Анне Иоанновне в придворные шуты и вскоре сделался ее любимцем. Фамилия Педрилло будто бы придумана самим шутом. Она представляет собой более простой для русского произношения вариант от его подлинной родовой фамилии — Пьетро-Мира.
О том, что Педрилло пользовался исключительной благосклонностью и доверием императрицы, говорит тот факт, что, кроме официальной должности придворного шута, он успешно выполнял и другие поручения государыни, в том числе дипломатические. Вел переписку с правящими особами Европы, неоднократно выезжал за границу с личными поручениями Анны Иоанновны.
За десять лет царствования Анны Иоанновны Педрилло стал состоятельным человеком. Причем, если верить фольклору, никогда не стеснялся в способах обогащения, которые иногда носили весьма экзотический характер. Рассказывают, что женат он был на исключительно невзрачной и некрасивой девице, которую при дворе за глаза уничижительно называли «Козой».
Однажды Бирон, решив посмеяться над шутом, спросил его:
— Правда ли, что ты женат на козе?
— Не только правда, но жена моя беременна и вот-вот должна родить, — ответил находчивый шут. — И я смею надеяться, что вы будете столь милостивы, что не откажетесь, по русскому обычаю, навестить родильницу и подарить что-нибудь на зубок младенцу.
Бирон рассказал об этом Анне Иоанновне, и той так понравилась затея, что она решила по такому случаю устроить придворное развлечение. Она приказала Педрилло после родов жены лечь в постель с настоящей козой и пригласила весь двор навестить «счастливую пару» и поздравить с семейной радостью. Понятно, что каждый должен был оставить подарок на зубок младенцу. Таким образом, Педрилло в один день нажил немалый капитал.
После кончины Анны Иоанновны Педрилло вернулся в Италию. О дальнейшей его жизни, похоже, ничего не известно.
Еще будучи придворным шутом, Педрилло составил сборник анекдотов, который впервые был опубликован в 1836 г. под названием «Умные, острые, забавные и смешные анекдоты Адамки Педрилло, бывшего шутом при дворе Анны Иоанновны во время регентства Бирона». Вот только три из них:
В Петербурге ожидали солнечного затмения. Педрилло, хорошо знакомый с профессором Крафтом, главным петербургским астрономом, пригласил к себе компанию простаков, которых уверил, что даст им возможность увидеть затмение вблизи. Между тем велел подать пива и угощал им компанию. Наконец, не сообразив, что время затмения уже прошло, Педрилло сказал:
— Ну, господа, нам ведь пора.
Компания поднялась и отправилась на другой конец Петербурга.
Лезут на башню, с которой следовало наблюдать затмение.
— Куда вы, — заметил им сторож, — затмение уже давно кончилось.
— Ничего, любезный, — возразил Педрилло, — астроном мне знаком — и все покажет сначала.
Педрилло, прося у герцога Бирона пенсию за свою долгую службу, говорил, что ему нечего есть. Бирон назначил ему пенсию в 200 рублей. Спустя несколько времени шут опять явился к герцогу с просьбою о пенсии.
— Как, разве тебе не назначена пенсия?
— Назначена, ваша светлость! И благодаря ей я имею, что есть. Но теперь мне решительно нечего пить.
Герцог улыбнулся и снова наградил шута.
Герцог для вида имел у себя библиотеку, директором которой назначил известного глупца. Педрилло с тех пор называл директора герцогской библиотеки не иначе как евнухом, и когда у Педрилло спрашивали: «С чего ты взял такую кличку?» — то шут отвечал: «Как евнух не в состоянии пользоваться одалисками гарема, так и господин Гольдбах — книгами управляемой им библиотеки его светлости».
Еще один шут — Ян д'Акоста — происходил из португальских евреев. Ни место, ни время его рождения историки не знают. До приезда в Россию он служил в Гамбурге, «исправляя должность адвоката». Но должность эта ему не полюбилась, и он «пристал к российскому резиденту», с которым и приехал в Петербург. Петр смешного и веселого д'Акосту полюбил и вскоре причислил его к придворным шутам. В Петербурге д'Акоста принял православие, но относился к этому довольно легко и, судя по анекдотам, любил в связи с этим подшучивать как над собой, так и над своими вновь обретенными единоверцами.
Через шесть месяцев после принятия православия духовнику д’Акосты сказали, что новообращенный не выполняет никаких обрядов православия. Духовник, призвав к себе д’Акосту, спрашивал тому причину.
— Батюшка! — сказал шут. — Когда я сделался православным, не вы ли сами мне говорили, что я стал чист, словно переродился?
— Правда, правда, говорил, не отрицаюсь.
— А так как тому прошло не больше шести месяцев, как я переродился, то можно ли требовать чего-нибудь от полугодового младенца?
Духовник, при всей своей серьезности, не мог не рассмеяться.
Д'Акоста отличался философским складом ума и редким жизнелюбием. Даже на смертном одре он не забывал, что был царским шутом. В России это звание всегда считалось почетным.
Два господина — стряпчий и лекарь — спорили однажды: кому из них идти вперед? Пригласили д’Акосту решить их спор.
— Вору надобно идти вперед, а палачу за ним! — отвечал шут.
Несмотря на свою скупость, д’Акоста был много должен и, лежа на смертном одре, сказал духовнику:
— Прошу Бога продлить мою жизнь хоть на то время, пока выплачу долги.
Духовник, принимая это за правду, отвечал:
— Желание зело похвальное. Надеюсь, что Господь его услышит и авось либо исполнит.
— Ежели б Господь и впрямь явил такую милость, — шепнул д'Акоста одному из находившихся тут же своих друзей, — то я бы никогда не умер.
Менее известным в истории, однако не менее знаменитым, был шут Анны Иоанновны князь Михаил Алексеевич Голицын. Его биография заслуживает внимания. С рождения он страдал слабоумием, однако служил в армии и даже дослужился до майорского чина. Правда, случилось это, когда возраст Голицына приближался к сорока годам. Потом ушел в отставку и уехал за границу. Там Голицын женился на итальянке и, поддавшись ее настояниям, принял католичество. Переход из одной веры в другую в России не поощрялся, и по возвращении из-за границы в наказание за вероотступничество Голицын был подвергнут строгому выговору. Но, учитывая слабость ума отставного майора, был произведен в шуты.
Более известен был шут Голицын по прозвищам Квасник и Кульковский. Именно он был выбран Анной Иоанновной в качестве жениха калмычки Авдотьи Бужениновой для шутовской свадьбы в знаменитом Ледяном доме, специально для этой цели построенном посреди замерзшей январской Невы.