Глава I. Сотрудники Петра
Иван Посошков говорил о Петре: «Наш монарх на гору аще сам десять тянет, а под гору миллионы тянут: то как дело его споро будет?»[894]
Сам Петр жаловался на недостаток в сотрудниках. Мы помним, что в одном из писем его к Екатерине сказано: «Левшею не умею владеть, а в одной руке принужден держать шпагу и перо; а помощников сколько, сама знаешь»[895].
Помощников действительно было мало, противников, «тянувших под гору», множество. Масса народа не могла считаться сотрудником Петра. Весьма лишь немногие входили в его положение, имели возможность вникнуть в самую суть его мыслей. Еще менее было лиц, желавших успеха преобразовательной деятельности Петра.
На окончательный успех реформ Петра можно было надеяться лишь или при весьма продолжительном царствовании его, или при образовании группы сотрудников, вполне способных продолжать в духе Петра то, что им было начато. Правда, нельзя было ожидать превращения России вновь из европейского государства в азиатское, однако существовала опасность реакционного движения против духа реформ Петра. Спрашивается: удалось ли Петру образовать школу деятелей, готовых и способных бороться с этой опасностью реакции?
Нельзя было удивляться тому, что иностранцы, как, например, Гордон и Лефорт, Виниус, Остерман, Миних и др., поддерживали образ действий Петра. Их положение, их карьера обусловливались успехом нововведений Петра. Нельзя отрицать, что Миних и Остерман в продолжение 16 лет, следовавших за царствованием Петра, значительно содействовали успеху его предначертаний, поддержанию значения России в ряду европейских государств, продолжению деятельности русского правительства в духе Петра. Россия им весьма многим была обязана. Однако господствовавшая в России и после Петра ненависть к иностранцам легко могла положить конец их деятельности, что и случилось в 1741 году. Именно поэтому нельзя было не желать, чтобы между русскими нашлись люди, способные и намеренные идти дальше по указанному Петром направлению.
Между русскими, к счастью, не было недостатка в даровитых и энергичных людях. Курбатов переписывался с Петром о разных мерах к реформам, об отмене патриаршества, о заведении школ, о немецком платье, о вопросах внешней политики, о финансовых делах и проч. и оказался чрезвычайно полезным сотрудником государя. Украинцев принадлежал к самым опытным дельцам в области внешней политики и оказывал царю существенные услуги в Малороссии, в Польше, в Константинополе и проч.; Куракин, Матвеев, Толстой, Неплюев, Волынский и др. были замечательными дипломатами; Макаров служил царю ревностно и успешно в качестве кабинет-секретаря; в области народной экономии Строгановы, Демидовы, Гончаровы, Соловьевы и др. оказались способными руководствоваться советами Петра и отличались рабочей силой, предприимчивостью, знанием дел и способностью трудиться в духе его; люди незнатного происхождения, представители массы народа, как, например, Кирилов, Сердюков, Посошков и др., сделались единомышленниками царя. Однако весьма немногим из всех этих тружеников было суждено продолжать свою деятельность на пользу России после Петра.
Многие пали жертвой доносов и поклепов своих недоброжелателей; некоторые из них погибли вследствие разных обвинений, не лишенных основания. Политическая карьера в то время представляла собой страшные опасности. Можно было считать исключением, если кто-либо, занимавший видное место, до своей кончины оставался в полном блеске своего положения. Высшие сановники, игравшие весьма важную роль при дворе, привыкшие к роскоши и к власти, весьма часто оканчивали свою жизнь в печальной ссылке, в бедности, в уединении. Такова была участь князя В. В. Голицына, Остермана, Толстого, Меньшикова и др. Были также частые случаи жестокой смерти на эшафоте: примерами могут служить Нестеров, Гагарин, Волынский и др.
К тем немногим людям, начавшим свою карьеру при Петре и принадлежавшим к его школе, к бывшим «птенцам» Петра, трудившимся в его духе еще долго после него, можно отнести Неплюева и Татищева.
Вскоре после возвращения Неплюева из-за границы, где он учился, в качестве дипломата он был отправлен в Константинополь. В его автобиографии заключаются многие данные, свидетельствующие о неограниченном уважении к гениальности и личности царя. Неплюев умел ценить значение Петра для России. Рассказывая, что при получении известия о кончине государя он пролежал более суток в беспамятстве, Неплюев замечает: «Да иначе бы мне и грешно было: сей монарх отечество наше привел в сравнение с прочими; научил узнавать, что и мы люди; одним словом, на что в России ни взгляни, все его началом имеет, и что бы впредь ни делалось, от сего источника черпать будут»[896]. Несколько десятилетий сряду Неплюев трудился в духе Петра в качестве дипломата в Турции, администратора в Малороссии и на Урале, главнокомандующего в Петербурге в первое время царствования Екатерины II.
И Татищев был представителем школы Петра. Многосторонностью занятий, разнообразием познаний, рабочей силой, неутомимостью он походил на Петра. Равно как и Петр, Татищев в молодости был весьма многим обязан пребыванию на Западе. Впоследствии он трудился в качестве дипломата, директора горных заводов, администратора среди иногородцев. Он участвовал в некоторых событиях Северной войны и Прутском походе. Во время своих путешествий за границу, в Швеции, в Саксонии, он покупал множество книг математического, исторического, географического и военно-технического содержания. По желанию Петра он особенно подробно занимался географией России. Впоследствии он сделался первым русским историографом. Жизнь и деятельность Татищева служат свидетельством благоприятного влияния, оказываемого преобразованием России на способных и склонных к учению русских людей[897].
Примером такого же полезного влияния служит и жизнь Толстого: уже выше было указано нами на значение путешествия его за границу в 1697–1698 годах. Пребывание в Италии и в других странах развило в нем политические способности. Он, как мы знаем, был ловким дипломатом в Турции. После кончины Петра он содействовал возведению на престол Екатерины. Французский посол Кампредон называет его «умнейшею головою в России», «правою рукою императрицы».
Никто из представителей школы Петра не был столько близким царю человеком, как князь Александр Данилович Меньшиков. Навлекая на себя гнев царя сребролюбием, алчностью, произвольными действиями, он был любим Петром за необычайные способности, расторопность, решимость, энергию.
Меньшиков был очень незнатного происхождения, сын придворного конюха. Известие, что «Алексашка» в молодости торговал пирогами, вероятно, не лишено основания; он родился, как и Петр, в 1672 году. Наружность его была замечательна; он был высокого роста, хорошо сложен, худощав, с приятными чертами лица, с очень живыми глазами; любил одеваться великолепно и был очень опрятен. В нем вскоре сделались заметны большая проницательность, необыкновенная ясность речи, отражавшая ясность мысли, ловкость, с которой он умел обделать всякое дело, искусство выбирать людей.
Петр ценил высоко замечательные качества своего любимца, порой строго порицая его чрезмерное честолюбие и грозя ему строгим наказанием за алчность. Во многих письмах Петра к фавориту последний назван «мейн герц», «мейн фринт» (друг), «мейн герценкин» (Herzenskind), «мейн либе камрат», «мейн либе брудер» и т. п., что, впрочем, не мешает частым порывам гнева царя на Меньшикова. До последнего времени Петр давал ему самые сложные поручения, вверял ему чрезвычайно важные должности, оказывал ему милость, осыпал его наградами. В Северной войне Меньшиков и как полководец, и как дипломат, и как администратор, оказывал Петру самые существенные услуги.
Петр Великий, император.
Неизвестный художник. XIX в.
Меньшиков был некоторым образом соперником царевича Алексея, подобно тому, как герцог Альба когда-то был соперником Дон-Карлоса. В то время когда Петр (в 1715 г.) писал сыну о престолонаследии: «Лучше будь чужой добрый, нежели свой непотребный», он, быть может, имел в виду Меньшикова, который и сделался фактическим наследником Петра и управлял Россией более двух лет во время царствования Екатерины I и в начале царствования Петра II.
Зато грабежи, которые позволял себе Меньшиков в Польше и Малороссии, возбуждали сильнейшее негодование Петра. К счастью для Меньшикова, у него была при царе сильная покровительница, царица Екатерина; она в крайних случаях заступалась за своего старого приятеля. Однажды в 1712 году, отправляя Меньшикова в Померанию, Петр писал ему: «Говорю тебе в последний раз: перемени поведение, если не хочешь большой беды. Теперь ты пойдешь в Померанию, не мечтай, что ты будешь там вести себя, как в Польше; ты мне ответишь головою при малейшей жалобе на тебя». Но, несмотря на эти угрозы, Меньшиков в Померании действовал так, что еще более раздражил царя. Еще в конце своего царствования Петр однажды говорил Екатерине: «Меньшиков в беззаконии зачат, во грехах его родила мать его, и в плутовстве скончает живот свой, и если он не исправится, то быть ему без головы».
Нельзя не признать, что царь справедливо мог приговорить Меньшикова к смертной казни точно так же, как он осуждал людей вроде Гагарина, Нестерова, Шафирова, но не должно забывать, во первых, личной дружбы между светлейшим князем и государем, а далее, необычайной, нелегко заменимой опытности Меньшикова в делах. Дружба бескорыстного и честного Лефорта могла быть дороже царю, нежели близкие отношения к нему Меньшикова; зато как государственный деятель Меньшиков стоял гораздо выше скромного швейцарца. Апраксин раз в письме к царю заметил, что без Меньшикова все дела могли бы легко прийти в замешательство. Когда он однажды во время царствования Екатерины был в отсутствии в Курляндии, тотчас же сделался заметным некоторый застой в управлении делами. Меньшиков был другом, понимавшим значение мыслей царя-преобразователя, трудившимся в том самом направлении, в каком работал сам царь. Недаром он и при нем, и после него занимал столь высокое место[898].
Другом, товарищем и сотрудником Петра была и Екатерина. Отношения к ней царя, в сравнении с первым браком Петра, свидетельствуют о важной перемене, происшедшей в России за все это время. В противоположность малоспособной и малоразвитой Евдокии, Екатерина, несмотря на свое самое скромное происхождение, вскоре сумела составить себе положение. О душевно близком отношении Петра к Екатерине свидетельствует переписка обоих. Здесь обнаруживается безусловная преданность друг другу; она разделяла труды и опасности царя, весьма часто бывала с ним в дороге, следила за его успехами, сочувствовала его радости и его горю, умела шутить с ним, успокаивать его в случаях крайнего раздражения или болезненных припадков.
Екатерина происходила из семейства Скавронских, переселившихся из Литвы в Лифляндию[899]. Многие частности, рассказываемые о ее молодости, имеют характер и значение легенды. Достоверно известно, что она, живя в доме пробста Глюка, была взята в плен в 1702 году при завоевании Мариенбурга и что вскоре после этого Петр познакомился с ней в доме Меньшикова. В 1711 году, после рождения ее дочерей, Анны и Елизаветы, Петр объявил ее своей супругой[900]. Формальное бракосочетание происходило 19 февраля 1712 года в Петербурге[901].
Не определив подробнее, в чем, собственно, состояли заслуги Екатерины по случаю Прутского похода, Петр намекнул на это в манифесте о короновании Екатерины. Частности, рассказываемые в сочинении вроде Вольтеровой истории Петра Великого, не имеют значения. Вопрос о намерении Петра назначить Екатерину наследницей престола должен оставаться открытым. 5 февраля 1722 года появился указ Петра, в силу которого государь имеет право назначать своим наследником кого ему угодно. Можно было считать вероятным, что это постановление было направлено против сына, царевича Алексея. Как бы в оправдание образа действий Петра, Феофан Прокопович написал сочинение под заглавием «Правда воли монаршей», в котором старался доказать разумность этого установления. Но Петр не успел воспользоваться своим правом назначить себе преемника.
Уже в конце 1721 года, вскоре после принятия Петром императорского титула, Сенат и Синод решили именовать Екатерину «Ея Величеством Императрицею». В 1723 году Петр вознамерился короновать Екатерину, и 15 ноября был написан манифест, в котором после некоторых замечаний о войнах сказано между прочим: «В которых вышеписанных наших трудах наша любезнейшая супруга, государыня императрица Екатерина, великой помощницей была, и не точию в сем, но и во многих воинских действиях, отложа немочь женскую, волей с нами присутствовала и елико возможно вспомогала, а наипаче в Прутской кампании с Турки, почитай отчаянном времени как мужески, а не женски поступала, о том ведомо всей нашей армии и от них, несомненно, всему государству», и проч.
Коронация Екатерины совершилась в Москве с великим торжеством 7 мая 1724 года. Впоследствии рассказывали, что Петр желал этой церемонией указать на Екатерину как на преемницу. Во всяком случае, при ее воцарении изречения Петра в этом тоне служили аргументацией при поддержании прав Екатерины. Как бы то ни было, коронация Екатерины являлась нововведением. За исключением коронации Марины Мнишек, не было подобного события в истории России[902].
Много было рассказываемо о разладе, происшедшем будто бы между Екатериной и Петром незадолго до его кончины, по случаю якобы существовавшей между императрицей и камергером Монсом любовной связи. Частности в этих рассказах, очевидно, в значительной доле основанных на слухах и предположениях, имеют характер анекдотов, а не фактически доказанного исторического события. Можно допустить разве лишь временное или скорее минутное расстройство благоприятного отношения между супругами, после чего между ними тотчас же восстановилось полное согласие[903].
То обстоятельство, что Екатерина и Меньшиков, лица, самые близкие Петру, лица, которых он называл своими «герценкиндер», сделались преемниками его, не могло не содействовать обеспечению результатов преобразовательной деятельности Петра. Напрасно недоброжелатели России в минуту кончины Петра надеялись на анархию в России, на какую-то реакцию против системы его царствования. Хотя и краткое, управление делами Екатерины и Меньшикова заключало в себе достаточное доказательство, что Петр успел создать школу государственных людей, способных и готовых действовать в духе его. Дальнейшая судьба России была обеспечена.
Глава II. Личность Петра
Какой-де он государь? – спрашивали часто в народе, недовольном образом действий Петра, потому что он во всех отношениях отличался от своих предшественников. Прежние цари были полубогами; они молились и постились, любили окружать себя блеском торжественного и пышного церемониала. Петр, напротив, держал себя во многих отношениях как бы частным человеком, работал и веселился наравне с представителями разных классов общества, не гнушался и компании скромных людей, столь же охотно вращаясь в среде матросов и плотников, как и беседуя с государями, министрами, дипломатами и полководцами.
Прежние цари занимались немного, не имели понятия об упорном труде, по целым часам смотрели на работы придворных золотых дел мастеров или прислушивались к нелепой болтовне придворных шутов. Петр вставал рано, около 4 часов утра, занимался государственными делами, обыкновенно в 6 часов отправлялся в Адмиралтейство или в Сенат и трудился в разных занятиях до ночи, употребляя минуты отдыха для работы за токарным станком или для осмотра разных инструментов, приборов, орудий или для посещения фабрик и мастерских. Труд для него был наслаждением; он знал цену времени, не раз восставая против русского «сейчас».
Нельзя удивляться, что трудившийся неусыпно, действовавший быстро и решительно государь редко оставался доволен трудом других, требуя от всех и каждого такой же неутомимости и силы воли, какой отличался он сам. Иностранцы, следившие за ходом дел, замечали, что в отсутствие царя работы по управлению государством или шли гораздо медленнее, или останавливались совершенно. Петр не любил роскоши, ел скромно, иногда спал на полу, ездил в одноколке и проч. Зато он любил шумную пирушку в кругу приятелей, веселье, разгул, попойки. Шутки и потехи иногда доходили до ужасающих размеров. Сложность комизма задумываемых им маскарадов, пародий, шуточных празднеств трудно постижима. Никто не станет отрицать, что устроенная Петром свадьба шута Тургенева в 1695 году, такое же празднество в 1704 году, свадьба Зотова в 1715 году и проч. отличались особенной грубостью шуток, юмором для нашего века и нрава едва понятным.
Нельзя, однако, не вспомнить при этом, что и при других дворах в XVII и XVIII столетиях встречались потехи, свидетельствующие о свойственном тем временам вкусе, не подходящем к нашим нравам и наклонностям. Избавившись от чопорности прежнего этикета, господствовавшего в Кремле, но не успев усвоить себе утонченность нравов западноевропейского высшего общества, русский двор при Петре мог легко предаваться увеселениям, отличавшимся грубыми шутками, буйным разгулом, необузданной игрой воображения. Самое неприятное впечатление на нас производят потехи Петра, в которых заключалось подражание духовным обрядам, как, например, славление, церемонии при выборе князя-папы, в которых должны были разыгрывать важные роли сановники, как, например, Ромодановский, Зотов, Бутурлин и проч.
Во многих подобных шутках Петр, в частностях этих потех, как и в других отношениях, имевший инициативу, приближается к Ивану Грозному и к его образу действий в эпоху опричины. Нет сомнения, что некоторые торжественные процессии были задуманы им самим, что он с непонятной для нас основательностью занимался составлением программ для разных комических празднеств[904].
Укажем как на образчик юмора Петра на пятидневный маскарад, происходивший в начале 1722 года в Москве. Торжественный въезд в Москву происходил в следующем порядке. Впереди всех ехал шутовский маршал, окруженный группой самых забавных масок. За ним следовал глава «всепьянейшего собора» князь-папа И. И. Бутурлин в санях в папском одеянии. В ногах у него красовался верхом на бочке Бахус. Потом ехала верхом на волах свита князь-папы, то есть кардиналы. После них в маленьких санях, запряженных четырьмя пестрыми свиньями, двигался царский шут, наряженный в самый курьезный костюм. Затем следовал Нептун, в короне, с длинной седой бородой и с трезубцем в правой руке. За ним ехала в гондоле «князь-игуменья» Стрешнева в костюме аббатисы, окруженная монахинями. После нее ехал со свитой настоящий маршал маскарада, князь Меньшиков, в огромной лодке, в костюме аббата. Затем в следующих повозках, имевших отчасти вид лодок, следовали в разных замысловатых костюмах княгиня Меньшикова, князь Ромодановский, царица Прасковья Феодоровна, Апраксин; далее следовал огромный корабль, на котором командовал сам Петр, и проч., и проч.[905]
О богатстве воображения царя, о многосторонности его познаний, о его юморе свидетельствуют его письма, в которых поражает весьма часто оригинальность оборотов, сила выражений, смелость сравнений, изобилие ссылок на исторические факты, на мифологию; множество чужих слов, прибауток и истинно комических мыслей придают этим, к сожалению, все еще не изданным в полной коллекции памятникам чрезвычайную прелесть. Письма Петра, как мы видели в разных частях нашего труда, служат чуть ли не важнейшим источником истории его царствования, его деятельности вообще.
Нельзя не удивляться широким размерам энциклопедического образования Петра. О его занятиях естественными науками мы уже говорили по случаю указания на значение первой поездки царя за границу. На искусства, на живопись и архитектуру он стал обращать внимание гораздо позже. Он велел снять планы и рисунки знаменитого дворца в Ильдефонзо в Испании; при постройке разных дворцов в России ему служили образцами прекрасные здания такого рода в Западной Европе; он заботился о составлении коллекции картин, гравюр, предметов скульптуры. Устройство великолепных парков под непосредственным личным наблюдением Петра, например, в Петергофе, в Екатеринентале и проч., обнаруживает в нем любовь к природе, склонность к изящному садоводству.
Уже в XVII столетии современники удивлялись глубине обширных познаний царя в области географии. Уже тогда его интересовал вопрос о возможности проезда в Китай и Индию через Ледовитый океан, или вопрос, соединена ли Новая Земля с материком или нет. Во Флоренции уже в 1698 году боярину Шереметеву показывали карту Черного моря, составленную Петром[906]. По случаю походов и путешествий царь всюду любил собирать топографические данные, изучать особенно водные пути сообщения, узнавать о продуктах каждой посещаемой им области. Сооружение географических экспедиций самим Петром обнаруживает в нем не только пытливость и любознательность, но и необычайное умение заниматься проблемами землеведения. Открытие Берингова пролива, замечательнейший факт в истории подобных событий после подвига Колумба, было не чем иным, как лишь решением задачи, поставленной Петром, приведением в исполнение составленной им для ученой экспедиции программы. То, что было сделано в то время и несколько позже знаменитыми путешественниками, как, например, Гербером, Мессершмидтом, Лангом, Берингом и др., состоялось большей частью по личной инициативе царя[907]. При нем в России были начаты геодезические работы в больших размерах, появились многие географические карты, составлен Кириловым атлас России[908], и проч.
Петр во все время своего царствования хворал часто, иногда опасно. В 1692 году ожидали его кончины. Нередко он страдал перемежающейся лихорадкой. Мы видели, что он иногда, и небезуспешно, лечился на минеральных водах. С 1722 года хронические недуги Петра приняли серьезный характер. В 1724 году болезнь, видимо, усиливалась. А между тем Петр не переставал трудиться, путешествовать, не щадя себя. Никакая натура не могла выдержать такой деятельности. Осенью 1724 года с ним сделался сильный припадок, но, несмотря на это, он отправился осматривать Ладожский канал, потом поехал на Олонецкие железные заводы, оттуда в Старую Руссу; в первых числах ноября, возвращаясь в Петербург, он увидел, что у местечка Лахты плывший из Кронштадта бот с солдатами сел на мель; не утерпев, Петр сам поехал к нему и помогал стаскивать судно с мели и спасать людей, причем стоял по пояс в воде. Припадки немедленно возобновились.
В январе болезнь усилилась; 27 числа он потребовал бумаги, начал было писать, но перо выпало из рук его; из написанного могли разобрать только слова: «Отдайте все…» потом он велел позвать дочь Анну для того, чтоб она написала под его диктовку, но когда она подошла к нему, то Петр не мог уже сказать ни слова. На другой день, 28 января, его не стало[909].
Со времени Петра и поныне встречаются постоянно диаметрально противоположные один другому отзывы о личности Петра, о его заслугах, о значении его царствования в истории России.
Шамшин П.Я.
Петр I на Лахте спасает погибающих во время бури 1 ноября 1724 г.
Раскольники ненавидели Петра; меньшинство, к которому принадлежали патриоты вроде Посошкова, восхваляли его. Из иностранцев-современников, между прочим, Фокеродт выразил сильные сомнения в пользе его царствования, в целесообразности его мер для преобразования России, тогда как другие наблюдатели, например, Перри, Вебер и прочие, знавшие Петра лично и следившие зорко за его реформой, восхищались гениальностью государя, благотворным влиянием его деятельности. Все преемники Петра на престоле считали его образцом правителя. В самые трудные минуты своего царствования Екатерина II вспоминала о Петре, задавая себе вопрос, как бы действовал он в каждом данном случае, между тем как в то же самое время княгиня Дашкова однажды в Вене, за столом у князя Кауница, в самых резких выражениях порицала и личность, и деятельность Петра. Не у одних только знавших его лично встречается некоторая смесь уважения с боязнью и отвращением. Когда после Чесменской битвы в присутствии двора митрополит Платон говорил красноречивое слово и, внезапно сойдя с амвона, подошел к памятнику Петра и воскликнул: «Восстали теперь, великий монарх, отечества нашего отец! Восстани и воззри на любезное изобретение твое!» и проч., то среди общего восторга и умиления граф Кирилл Григорьевич Разумовский тихонько сказал окружавшим его: «Чего он его кличет: если он встанет, нам всем достанется»[910].
Уважение к Петру, удивление его подвигами заставило потомство сначала собирать отдельные черты его жизни: появились сочинения, имевшие характер сборников анекдотов; таковы труды Нартова, Крекшина, Штелина, Голикова, Вольтера. Нужно было идти дальше, заняться правильной, всесторонней, беспристрастной оценкой значения Петра в истории, на основании изучения истории той эпохи вообще. Историографией новейшего времени многое было сделано; много еще ей остается сделать в этом отношении. Результаты нашего труда главным образом совпадают с воззрениями на этот предмет достойного труженика, памяти которого посвящено это сочинение. Эти результаты относительно значения Петра в истории следующие.
Развитие историческое происходит, в сущности, независимо от отдельных личностей. Россия и без Петра превратилась бы в европейскую державу; он не создал нового направления в историческом развитии России. Однако, благодаря гениальности и силе воли Петра-патриота, Россия особенно быстро и успешно продвинулась вперед в указанном ей уже прежде направлении. Народ, создавший Петра, может гордиться этим героем, бывшим как бы продуктом соприкосновения русского народного духа с общечеловеческой культурой. Глубокое понимание необходимости такого соединения двух начал, национального и космополитического, доставило Петру на вечное время одно из первых мест в истории человечества.