История религий. Том 2 — страница 29 из 82

Верхушка мусульманского духовенства оказалась достаточно чувствительна к тем благам, которыми могли подкупить ее британские власти. Она занялась идеологическим разоружением ваххабитства в его самом существенном для данного случая пункте — в вопросе о джихаде.

Религиозное обоснование проповедовавшейся ваххабитами священной войны вытекало из положения о том, что мусульманин не может мириться с жизнью в «дар уль харб» — «стране (доме) неверия», он обязан в этой обстановке вести джихад. Проповедь такого тезиса обеспечивала ваххабитам поддержку не только их последователей, но и мусульман в целом. После поражения восстания 1864–1868 гг. верхушка индийского мусульманского мира занялась поисками оснований для того, чтобы объявить джихад незаконным. По этому вопросу обратились за разъяснением (фетвой) к мекканским улемам, а также к высшим авторитетам шиитского ислама. И суннитские и шиитские авторитеты дали ответы, которыми признавалась неправомерность джихада против англичан. Трудно сказать, каким способом со стороны британских властей это было достигнуто, ясно лишь, что мусульманским богословам пришлось пустить в ход все средства софистики, чтобы «обосновать» решение, устраивавшее неверных.

На основе мекканской фетвы опубликовали свои заключения по данному вопросу мусульманские авторитеты и Индии, как шиитские, так и суннитские. Оказалось, что джихад незаконен и в том случае, если признать Индию «дар уль харб», и в том, если рассматривать ее как «дар уль ислам» — «страной (домом) ислама».

Фетва, опубликованная североиндийскими мусульманскими идеологами, исходила из того, что Индия является «дар уль ислам» — страной ислама. А при таком толковании лозунг джихада осуждался с еще меньшими усилиями, чем при предыдущем. Англичане признавались покровителями мусульман («…и нет джихада в стране, где такое покровительство имеется…»). К тому же и здесь делалась оговорка, что для законности джихада «необходимо наличие возможности победы мусульман и славы индийцев» !5. В силу этого законными оказываются лишь действия того, в чьих руках сила.

В общем индийский ислам стал на службу английской буржуазии. Ваххабитству был нанесен сильный удар, от которого он уже не мог оправиться. В качестве же сравнительно незначительной мусульманской секты он продолжал существовать в Индии и в дальнейшем.

В странах Ближнего Востока развертывание ваххабитского движения явилось лишь прелюдией к тому брожению, которое охватило там весь мусульманский мир в XIX в. и выразилось в движениях сенуситов, бабидов, бехаистов, в суданском махдизме, в оформлении идеологии панисламизма. И в данном случае дело отнюдь не сводилось к одним религиозно-идеологическим явлениям. В основе последних лежали те социально-экономические и политические процессы, которые были связаны с распространением капиталистических отношений.

В Турции, Иране, арабских странах возникла и развивалась своя национальная буржуазия: это были преимущественно купцы и ростовщики, которые не могли глубоко преобразовать хозяйство и общественные отношения. Но в это время Ближний Восток стал ареной все более активного проникновения европейского капитала. Происходил интенсивный процесс раздела мира между господствующей буржуазией Англии, Франции, Германии, Италии. В странах Ближнего Востока они сталкивались с Турцией, владевшей этими странами, но не способной оказать серьезного сопротивления вооруженным силам капиталистических стран. Борьба народных масс Ближнего Востока с турецкими феодалами могла принимать форму джихада только при условии выдвижения религиозно-исламских лозунгов, не совпадавших с господствовавшим в Турции правоверным суннизмом. Что же касается борьбы с европейскими захватчиками, то здесь лозунг священной войны являлся поводом и обоснованием для сопротивления.

Как правило, борьба мусульманских народов Ближнего Востока в XIX и начале XX в. против капиталистического, а затем и империалистического порабощения протекала в религиозной форме. Большинство сектантских движений в исламе XIX в. было связано именно с идеологией непримиримого вооруженного сопротивления народных масс порабощавшим их силам.

В 40-х годах XIX в. почти одновременно возникли движения сенуситов и бабидов. Во главе первого 16 стоял религиозный орден Сенусия, основанный еще в 30-х годах XIX в. в Мекке алжирцем Мухаммедом ибн Али ас-Сенуси. После того как выяснилось отрицательное отношение мекканского духовенства к деятельности ордена, его резиденция была перенесена в Киренаику. Там Сенуси развил активную деятельность по вербовке членов ордена и по строительству военно-экономических баз — завий в труднодоступных местностях. В 1885 г. главной резиденцией ордена стал оазис Джарабуб (Киренаика).

В религиозно-догматическом отношении сенуситство не представляло собой почти ничего нового. Пропагандировалась высоконравственная аскетическая жизнь, по примеру ваххабитов запрещалось употребление не только вина, но и кофе, табака, шелковых одежд, требовалось неукоснительное соблюдение всех требований Корана, Сунны и шариата. Но в качестве главного лозунга вероучения сенуситы выдвинули джихад. В течение первых десятилетий существования сенуситства этот лозунг был направлен против проникновения турок в глубь страны, которое встречало ожесточенное сопротивление со стороны туземных племен. Джихад в отношении противника, исповедующего ислам, должен был обосновываться тем, что тот отступил от чистоты веры, нарушает ее предписания, ведет безнравственный образ жизни. Именно такие обвинения и были выдвинуты против турок.

После смерти шейха Сенуси в 1859 г. вождем движения стал его сын Мухаммед аль-Махди. Уже имя его свидетельствует о важных изменениях, происшедших в идеологическом оснащении движения: его руководитель претендовал на роль мессии-махди. Это было своего рода знамением времени.

К середине XIX в. в новых исламских сектах получила распространение концепция, по которой концу света и страшному суду должно предшествовать появление пророка — махди 17, который подготовит правоверных к предстоящим грандиозным событиям. В шиитских сектах махди должен был предшествовать двенадцатому имаму. Для суннитов же он имел самодовлеющее значение. Во всех случаях учение о махди и проповедь о его появлении как свершившемся факте имела большой пропагандистский эффект, а сам новоявленный пророк становился центром притяжения широких кругов мусульманского населения. Не обходилось и без конкуренции между махди различных толков и сект, что, разумеется, препятствовало борьбе против общего врага. Когда, например, в 1885 г. суданский махди предложил сенуситскому примкнуть к нему, тот ответил отказом 18.

К этому времени сенуситские владения распространились по огромной территории Северной Африки, охватывая, в частности, все оазисы Сахары. По мере военно-организационного и экономического укрепления сенуситского государства в нем все более сказывается классовое расслоение. Орденская знать сделала объектом своей эксплуатации кочевые племена, заставляя их оседать вокруг завий и заниматься земледелием в пользу ордена и его верхушки. Все больше сказывался отход последней от требований аскетической жизни, и прежние поборники строгих нравов первоначального ислама пропагандировали их, как это и раньше бывало в истории религии, только в области чистой теории. Единственное, что было непоколебимым в учении сенуситов, — непримиримая борьба против неверных.

Но решимость сенуситов вести эту борьбу подверглась серьезным испытаниям. С начала XX в. Италия поставила своей целью отобрать у Турции Триполитанию и Киренаику — территории, в значительной степени населенные сенуситами. В ряде военных столкновений 1911–1912 гг. турецкое сопротивление было сломлено и спорные территории формально оказались в руках империалистической Италии. Но, когда итальянские войска попытались реализовать завоеванное ими «право» в отношении глубинных районов страны, они столкнулись с отрядами сенуситов, одержавшими ряд побед над вторгшимися в страну завоевателями. Италии был объявлен джихад, но его ход вскоре осложнился тем, что началась первая мировая война, в которой Италия обрела как новых союзников, так и новых противников. Сенуситство продолжало существовать и в дальнейшем, оставаясь и в настоящее время активной религиозно-политической силой.

В Иране в 40-х — начале 50-х годов XIX в. происходили события, связанные с возникновением секты бабидов и с рядом восстаний под ее знаменем 19.

Молодой ширазский торговец Сеид Али Мухаммед объявил себя Бабом — «вратами», через которые верующий мусульманин может получить доступ к Аллаху и в его царствие20. До этого в течение некоторого времени реформатор проживал в священном городе шиитов Кербеле, где находился в контакте с главой сектантской общины шейхитов Сеидом Каземом Решти. Шейхиты считали, что их руководитель является предтечей долженствующего явиться двенадцатого имама. Когда Решти умер, его последователи занялись поисками нового вождя, который продолжал бы готовить людей к приходу имама. Один из деятелей секты, мулла Хусейн, усмотрел именно в Бабе все качества, дающие основание считать его преемником Решти. Баб скоро приобрел большое количество приверженцев и реальные возможности для широкого развертывания своего движения.

Вряд ли в бабидском движении играла большую роль мистическая догматика книги «Бейян» (основной вероисповедный документ движения) и многочисленных посланий и проповедей Баба и его наибов. Она была малопонятна не только массам, но, вероятно, и активистам движения. Похоже на то, что по многим вопросам идеологии этого движения они были не в состоянии сказать что-либо определенное21. В качестве примера можно привести сохранившийся в предании диалог об истине, якобы происходивший между имамом Али и одним из его приближенных, Камэйль ибн Зиядом. На вопрос о том, что такое истина, Али после многочисленных уверток ответил: «…истина есть проявление блесков божественного величия без знака». Когда собеседник заявил, что он не понимает смысла этого определения, и попросил продолжить объяснение, ему было сообщено новое определение: «Устранение умозаключительного и проявление познанного». В ответ на последовавшие новые просьбы о «прояснении» Али давал такие определения истины: «Разрывание завесы тождеством тайны»; «Привлечение божественного единства через природу постижения его единства»; «Свет, сияющий из утра вечности и освещающий храмы единства»