Этическая ценность «чистого» буддизма, о которой пишут некоторые авторы, тоже особенно не проявилась в странах, считающихся хинаянистскими. Об этом свидетельствуют цейлонские хроники Дипавамза и Махавамза. Они описывают жизнь и деяния ряда царей, изображаемых ими в наилучшем свете как «посвятивших себя всецело делам любви и милосердия», постоянно афишировавших свою преданность буддизму и тем не менее совершавших многочисленные убийства родственников и другие преступления, никак не согласовывающиеся с основами буддийской этики. Г. Керн пишет: «Вся история Цейлона есть монотонная цепь убийств родственников, насильственных смертей, грабежей, распутства и злобной ненависти сект друг к другу вперемежку с перечислением монастырей, храмов и иных святилищ, воздвигавшихся царями, царицами и знатью» 91.
Образцы расхождения слова с делом показывал в собственном поведении и сам Будда. Он учил: «Жизнь благочестивая должна довольствоваться пребыванием у корня дерева; так следовало бы и вам, монахи, проводить всю вашу жизнь; вихары же и четыре рода других помещений — это лишь экстраординарно дозволенное». Иначе говоря, монахи, как правило, могут иметь хоть какой-либо кров над головой только в порядке исключения. Но вот некий богатый купец Аната-Пиндика принес Будде в дар богатейший дворец. С полной готовностью тот принял этот дар и произнес много красноречивых благодарственных слов дарителю, сопровождая их наставлениями в адрес других возможных благотворителей, чтобы они не скупились.
На ход социальной истории Индии буддизм не оказал серьезного влияния. Что же касается собственно политической истории, то он сыграл известную роль во взаимоотношениях отдельных государств на полуострове и в соседних с ним странах, в процессах централизации и распада этих государств.
ЭВОЛЮЦИЯ БУДДИЗМА В ПЕРВЫЕ СТОЛЕТИЯ ЕГО СУЩЕСТВОВАНИЯ. ХИНАЯНА, МАХАЯНА, ВАРДЖАЯНА
Для раннего буддизма были характерны абстрактность догматики, недостаточное развитие мифологии, относительная бедность культа. Все это ограничивало его распространение в массах, несравненно меньше интересующихся философскими абстракциями, чем мифологическими образами, ищущих выход своим переживаниям в эмоционально насыщенных культовых ритуалах и церемониях. В своей борьбе за существование и распространение буддизм все больше эволюционировал именно в этом направлении.
Начиная с IV в. до н. э. Пенджаб и Северо-Западная Индия становятся объектами проникновения иноземцев — греков, парфян, бактрийцев. Их верования и обычаи оказали влияние на жизнь и идеологию коренного населения, в частности на его религию. Античное поклонение телесной красоте, воплощенной в великолепных статуях греческих богов и героев, вступило в противоречие с буддийским отвращением к человеческому телу, к его изображению и украшению. Победили новые веяния, чему содействовало и продолжавшееся соперничество с брахманизмом, в культе которого были сильны наглядно-пластические эмоциональные элементы.
Распространение буддизма за пределами Индии столкнуло его с местными религиями ряда новых стран и народов, далекими от абстрактно-схоластического мудрствования. Буддизм должен был приспосабливаться к их бытовым и религиозно-идеологическим традициям и соответственно претерпевать серьезные изменения.
Известную роль играл и процесс материального обрастания сангхи и монастырей. Обязанность подаяния, лежавшая на мирянах с возникновением буддизма, вначале выражалась в скромных формах: надо было класть в чашу странствующего бхикшу, в молчании опускавшего глаза долу, горстку риса или немного какой-либо другой еды. Но постепенно изменились не только масштабы, но и характер благочестивой милостыни. Пожертвования в пользу монастырей приняли огромные размеры, а сами монастыри со временем превратились из аскетически-скромных убежищ для нищих монахов в великолепные общежития для важных деятелей буддийской церкви, за которыми наименование бхикшу (нищие) сохранилось лишь по традиции. Изучение буддийских писаний, которых с течением времени становилось все больше, не могло полностью исчерпывать всю жизненную активность этих многочисленных кадров. Она находила применение в усиленном мифотворчестве и в выдумывании новых обрядов, для объяснения смысла которых опять-таки приходилось сочинять новые и все более затейливые мифы. Так эволюционировала хинаяна.
Но еще более ярко этот процесс выразился в выделении махаяны — новой разновидности буддизма, оформившейся к началу нашей эры. Термин «махаяна» был впервые применен Ашвагхошей в его «Рассуждении о пробуждении веры в махаяне» 92. Видимо, до этого времени разногласия между сторонниками новых веяний в буддизме и защитниками хинаянистской ортодоксии уже имели место в течение довольно длительного времени. Но только с Ашвагхоши новое направление получило литературное выражение и конкретное наименование.
Термин «хинаяна» был сначала введен противниками этого направления в пренебрежительном смысле как обозначение «узкого» пути к спасению и лишь потом получил распространение и среди его сторонников. Они все же предпочитают именовать свое вероисповедание тхеравадой, что значит «истинное учение».
При необозримом множестве сект и толков, охватываемых общим понятием буддизма, можно все же выделить несколько основных наиболее известных направлений, вероучение которых характеризуется известным своеобразием. Помимо классической тхеравады, или хинаяны, имеющей наибольшее число приверженцев в разных странах Южной и Юго-Восточной Азии, опирающейся на первоначальные палийские тексты Типи-таки, укажем в этой связи на северную (махаянистскую) трактовку вероучения, варджаяну, амидаизм, учение Нитирена, дзэн-буддизм, ламаизм. О последнем мы будем говорить в специальной главе, на характеристике остальных кратко остановимся здесь.
Общей характеристикой всех сект и направлений буддизма является то, что все они ведут свою догматику из одного источника — все из тех же «трех корзин». Каждая из них берет за основу одну из никай той или другой питаки, а то и даже просто один из ее сюжетов или имен и возводит его в центр вероучения. А в общем получается невообразимое многообразие мифов, сентенций, поучений, правил поведения.
Было бы утопией пытаться разобраться в тонкостях разногласий и споров между хинаяной (тхеравадой) и махаяной, а также между различными толками внутри махаяны по различным вопросам вероучения, настолько все это схоластично, во многих случаях искусственно и словесно-терминологически изощренно. Имеет значение также и своеобразная «диффузия», непрестанно происходившая между вероучениями двух основных направлений буддизма, — взаимопроникновение доктрин и их толкований этими направлениями. Точнее сказать, диффузия была несколько односторонней: махаяна больше влияла на тхераваду, чем вторая на первую. Для иллюстрации этого можно привести эволюцию буддизма на Цейлоне и в Бирме, где в течение первых столетий нашей эры новый дух и новые идеи буддизма как религии, принесенные махаяной, нашли чрезвычайно яркое воплощение и даже развитие. Остановимся на краткой характеристике этих новых идей.
Главным идеологом махаяны стал Нагарджуна, живший в середине или во второй половине II в. н. э. 93, дело продолжил его младший современник Арьядева. Большую роль в укреплении и распространении маха-янистского буддизма сыграл царь кушанов Канишка, которому приписывается инициатива в организации и проведении Кашмирского собора, канонизировавшего основные положения махаянистского вероучения. Правда, в литературе имеются разногласия в отношении оценки роли Кашмирского собора для основания махаяны. Б. Джинананда, например, считает, что в работе Собора преобладали тенденции к установлению тех черт вероучения, которые признавались всеми буддистами. «Нет данных, — пишет он, — свидетельствующих о том, что махаянистический буддизм был представлен в работе собора», а потому есть основания считать, что он «занял выдающееся положение только во времена Нагарджуны, который жил позже собора» 94. Все же Джинананда считает неоправданным «полный скептицизм» в отношении сообщений китайских и цейлонских хроник о махаянистском характере Кашмирского собора.
В позднейшую эпоху махаяна завоевывала все более прочные позиции в буддийском мире. Исторические условия сложились так, что в странах, находящихся к северу от Индии, буддизм распространялся преимущественно в его махаянистской разновидности, на юге обнаружила большую устойчивость хинаяна. Первая упрочилась в Непале, Тибете, Китае, некоторых среднеазиатских странах, позднее — в Корее и Японии; вторая — в Индии (до конца первого тысячелетия нашей эры), на Цейлоне, в Индокитае, в Индонезии.
Первый период борьбы двух направлений характеризуется особой остротой и нетерпимостью. Сначала в махаянистских текстах осуждаются хинаянистские книги: «…оставьте… шравакские книги; не внемлите им, не читайте их; не проповедуйте другим… Верьте махаяне…»
В дальнейшем «во многих сутрах одинаково осуждается отрицательное отношение как шравака к учению махаяны, так и, наоборот, махаяниста к старой доктрине» 95.
Нет оснований считать махаяну чем-то совершенно новым, разрывавшим преемственность с хинаяной 96. Она представляет собой второй этап развития той религии, первым этапом которой была хинаяна. Недаром махаянистские предания подчеркивают связь «большой колесницы» с первоначальной проповедью Будды. Нагарджуна, согласно преданиям, сумел проникнуть во дворец демонов и унести оттуда писания, хранившиеся еще со времен Будды и принадлежавшие ему. На этих писаниях якобы и была в дальнейшем основана махаяна.
Содержание махаяны не ограничивалось, однако, материалом, взятым из первоначального хинаянистского ядра. Везде, где она находила распространение, ей приходилось приспосабливаться к верованиям и культам, бытовавшим среди коренного населения, что влекло за собой заимствование местных мифологических сюжетов и элементов культа вплоть до обогащения пантеона за счет местных богов и демонов. Буддийское учение о перевоплощениях Будды открывало возможность неограниченного расширения пантеона при помощи присоединения к нему местных богов, объявлявшихся очередными аватарами (воплощениями) Будды.