Полоса быстро заканчивалась, скорость падала и подходила к тому, что мы свалимся на крыло. Все же поставили – «РУД-ноль». Сразу касания не последовало, только спустя несколько секунд, но они показались вечностью. Сразу после касания последовало «С упора», и самолет вдруг очень резко замедлился и встал как вкопанный. Потому что колеса зашли под воду, которой было очень много. Оказалось, что мы полполосы глиссировали (состояние, когда вода просто не успевает выжиматься из-под колес).
Зарулили на стоянку. Выключили двигатели, и настала тишина. Все молчали. В самолете у нас была водка или виски, не помню уже. Бортмеханик налил, и мы выпили точно по стакану. Как воду, выпили залпом, не почувствовав даже, что пьем спиртное, закурили. Сопровождающий груз прекратил молиться, только когда выключили двигатели. А как открыли входную дверь в самолет и спустили трап, он быстро ушел и больше я его не видел. Прошло минут пять-десять, и дождь перестал. Вот надо же было так попасть!
А на следующий день инженеры сказали, что топлива оставалось совсем ничего – только в трубопроводах. Еще бы секунд двадцать, может, минута, и «движки» встали бы.
И после этого я поверил, что Бог существует. Не знаю, Бог или не Бог, но кто-то точно есть, кто сохранил нас. Очень схожий случай был в 1999 году в Киншасе (Конго). Экипаж Ан-32 в ночное время при сильных ливневых осадках заходил на посадку. Из-за глиссирования самолет выбросило с полосы, подломилась передняя стойка шасси с сильными повреждениями планера. Самолет больше не летал.
Вторая командировка так же, как и первая, пролетела быстро, потому как была тяжелая рутинная работа.
8. Малабо и Киншаса
Я из второй командировки вернулся домой, как и раньше: под дочкин день рождения. Как хорошо, когда ждут, когда ты нужен! Ждут, когда прилетит папа, девочкам устроит праздник. Девчонки, собираемся! Куда? На море? Значит, на море! Карусели, подарки, пока папа дома. Кстати, и дочка, и супруга называют меня папой. Не знаю почему.
Но в тот год 2 апреля, через несколько дней после моего возвращения в Ростов, мне сообщили трагическую новость. «Мой» самолет потерпел крушение. Он должен был выполнить рейс по маршруту Луанда – Кафунфо – Луанда.
Заход на посадку, как и положено было в то время, чтобы не сбили, происходил по пологой глиссаде. Высота на «круге» должна быть не выше 150 метров, боковая – не далее 3 км. Но у полосы был обрывистый порог, как на авианосце, плавно уходящий на сотни метров вниз к реке Кванго. И при подходе к самой полосе, в зависимости от потоков ветра, тебя могло или тянуть вниз, или подбрасывать вверх.
В этот день к полосе подходила сильная грозовая облачность, самолет попал в нисходящей поток и при посадке столкнулся основными стойками шасси с обрывистым порогом ВПП (взлетно-посадочной полосы), при этом основные стойки были разрушены и отделились от самолета по месту их крепления. Продвинувшись по ВПП 320 метров, самолет сошел на левую обочину ВПП и получил при этом значительные разрушения. Слава богу, экипаж и пассажиры не пострадали.
Командир – грамотный летчик, повидал многое. Он вместе с экипажем отлично отлетал при первой нашей замене. Но и его коварный ангольский аэродром «поймал».
Потерю «своего» самолета и кормильца я очень переживал. Но жизнь есть жизнь. И что нам предначертано судьбой, мы не знаем, от нее не уйти.
Прошло время. Боль от потери самолета в кругу семьи пережилась легче. А осенью авиакомпания, где я работал, купила еще один самолет, который стоял в Уфе на заводском экспериментальном (испытательном) аэродроме Максимовка. Сейчас он закрыт, и его площадь отдана под строительство жилья.
Я прилетел в сентябре или октябре в Уфу, чтобы принимать самолет и в дальнейшем лететь на работу уже в Конго, в Киншасу. Техсостав подготовил самолет, и мы через аэродром «Жуковский» прилетели в Кишинев на инспекцию самолета и экипажа. Относительно быстро все пройдя, вылетели в Киншасу.
Мы летели с посадками в нескольких странах и с остановкой в Малабо, столице Экваториальной Гвинеи. С собой нам дали двигатель АИ-20Д для правительственного Ан-32. У них были какие-то неполадки, и им нужен был двигатель на замену.
Мы прилетели и попросили через наше руководство остаться там, чтобы мой инженерно-технический состав произвел замену двигателя на их самолете, потому что наземный состав, работавший на местном Ан-32 (тоже наши ребята), не имели опыта замены двигателя. А инженеры моего экипажа имели его и допуск на замену «движка». Руководство согласилось, и нас поселили в одной из гостиниц.
Мы провели в гостинице около недели. Влажности такой я еще нигде не видел, как в этом самом Малабо. Практически стопроцентная влага, чуть ли ни туман стоит, и жарит солнце. Пока меняли двигатель, мы то по городу гуляли, то ездили купаться на океан.
Поразил меня Малабо тем, что там нет воровства машин. Город лежит на острове, у подножья вулкана, и там в принципе угонять машины некуда, потому что остров небольшой.
На нем работает немало белых людей. Оказалось, что они все нефтяники, так как здесь много шельфовой нефти и нефтяных вышек. Мы встречали там шведов, норвежцев и других.
Вылетая из Кишинева, мы набрали с собой традиционно гречки, хлеба, ну и конечно, взяли пару ящиков хорошего «квинтовского» коньяка «Белый аист» и «Черный аист», шампанского – все, как положено. Но вообще в Кишиневе цены на продукты были очень дешевые. Даже на их центральном рынке.
Уставшие после длительного перелета, спустились мы в первый вечер в гостиничный ресторан. Увидели сидящих европейцев, скорее всего работников нефтяных компаний. Мы заказали еды и, зная, что тут будем несколько дней и можно расслабиться, спросили у персонала, будут ли возражения, если мы принесём «свое». Они были не против. Кто-то из экипажа, а нас было шесть человек, сходил в номер и принес сразу, чтобы не ходить дважды, несколько бутылок коньяка и шампанского.
На нашу мужскую компанию начали коситься. Наверное, ранее они никогда не видели русских и то, как русские ужинают за столом, полным разных закусок, еды и дорогого, по их мнению, как мы узнали позже, алкоголя. У них ведь иначе: каждый себе купит бокальчик пива и тянет его весь вечер, и еды на столе – что кот наплакал. Ощущая на себе пристальные взгляды, мы, как настоящие русские люди, пригласили европейцев за свой стол. Они этого не ожидали, были сильно удивлены, что незнакомые русские запросто приглашают их присоединиться и предлагают выпить и закусить. Они обалдели, что можно пить и есть бесплатно. Мы объяснили, что у русских не принято, чтобы приглашенный за стол платил, не платят в России и женщины в ресторанах – это мужское дело. По их удивленным выражениям лиц было отчетливо видно, что в их западных странах такого не существует. Вскоре после рассказа о наших застольных традициях напряжение сошло на нет. Начали с малого, а потом дело затянулось. К столу также был приглашен и персонал ресторана. Короче говоря, мы их всех «уложили». Зато потом все знали, что прилетели русские летчики, с настоящей щедрой русской душой.
В Малабо мне понравилось. Там за семь дней можно было даже сходить на рыбалку, которую я люблю. Я раздобыл снасти и спиннинг. Около аэродрома с небольшого пирса можно было порыбачить и искупаться. С пирса было видно, как плавает рыба. Кидал, кидал, но ничего не поймал. Раз рыба не ловится, то, думаю, пойду хоть искупаюсь. А там целая стая барракуд, и когда с пирса под воду смотришь, они кажутся похожими на акул. Поначалу было не очень приятно, что под тобой эта зубастая стая проплавает. Как наш штурман Сергей говорил – люблю море с берега. Хорошая и очень глубокая фраза!
Через семь дней наши ребята поменяли двигатель на правительственном самолете, и мы опять приехали на аэродром. Смотрю и не пойму – а где наш самолет? У нас же был белый, свежепокрашенный. И его нет. А мне говорят: да вон он стоит. Подошли, а он за неделю, весь словно мхом покрылся. Какой-то зеленоватой слизью – из-за сильной влажности. Потом, уже в Киншасе, мы его отмыли.
Прилетели в Киншасу, но там работы было очень мало по сравнению с Анголой. Каждый день мы летали, за исключением выходных, чуть более ста часов в месяц налетывали, но после Анголы это было уже не то. Там тоже было несколько экипажей, наши русские ребята, которые жили там давно. Там были ребята из Иванова, Калуги, из Киева.
Мы туда прилетели по договору аренды работать на авиакомпанию, принадлежащую бельгийцу, проживавшему в Африке. Поселили нас на пустующей вилле, чей хозяин, швед Ларс, бывший летчик, тоже имел местную авиакомпанию.
Летали мы в основном в Чикапу. А там работали ребята из Минска в одной из авиакомпаний, летавшие на Ан-2. Они летали на близлежащие от Чикапы местные, как их называли, «помойки», потому что там были уж очень короткие маленькие площадки, и, если ехать туда на мотоцикле (машины во многие населенные пункты не ездили), то это может занять очень много времени, а пролететь на Ан-2 – минут тридцать – час. Мы прилетали утром в Чикапу, там отстаивались целый день, а вечером возвращались. Иногда забирали пассажиров в Киншасу.
Около Чикапа есть река Касай. Она протекает и по Анголе, а впадает в реку Конго. Город существует только благодаря тому, что в реке Касай местное население добывает алмазы, да и вообще по этой реке во многих местах идет добыча алмазов. На центральной улице Чикапы очень много конторок по скупке алмазов.
Местное население целыми днями в речке намывает алмазы, а вечером ходит по всем этим скупочным конторкам и узнает, кто купит дороже. Белые люди из Европы там тоже присутствовали.
На аэродроме Чикапа произошел забавный случай. Вечером мы и другие экипажи (около 4–5 по 12–15 человек) стояли под самолетом и разговаривали. Ребята все наши: русские, украинцы, молдаване… Стоим, разговариваем, ждем, когда придет хоть кто-то из пассажиров (мы все работали на разные компании), чтобы обратным рейсом хоть какие-то деньги привезти. Загрузка была только из Киншасы, а обратно людей подбирали.