История Рунного посоха — страница 7 из 11

Меч Рассвета

Посвящается Эду и Ли Брэкетт Гамильтон

Часть первая

Когда воплощение Вечного Воителя по имени Дориан Хоукмун, последний герцог Кёльнский, вырвал Красный Амулет из рук Безумного бога и могущественный талисман начал служить ему, он вместе с Гюйамом Д’Аверком, горцем Оладаном и своей невестой Иссельдой вернулся в Камарг, где граф Брасс, отец Иссельды, и их друг философ Боженталь во главе всего народа сдерживали натиск орд Темной Империи под предводительством давнего врага Хоукмуна, барона Мелиадуса Кройденского.

Ибо столь сильной стала Темная Империя, что угрожала даже существованию хорошо защищенного Камарга. Если бы Камарг пал, Мелиадус схватил бы Иссельду и поработил всех остальных, превратив Камарг в выжженную пустыню. Лишь благодаря могучей силе одной древней машины, подаренной призрачным народом, удалось свернуть само время и пространство и спастись, переместившись в иное измерение Земли.

И там нашли они убежище. Пристанище в каком-то ином Камарге, где не существовало зла и ужасов Гранбретани. Однако они знали, что, если машина с кристаллом будет уничтожена, их вышвырнет обратно в хаос их собственного времени и пространства.

Пока что они жили, радуясь спасению, однако Хоукмун все чаще поглядывал на свой меч, гадая о судьбе собственного мира…

Полная история Рунного посоха

Глава перваяПоследний город

Угрюмые всадники пришпорили боевых коней, поднимаясь по глинистому склону холма и выкашливая из легких густой черный дым, наползавший из долины.

Стоял вечер, и гротескные тени ездоков вытягивались в свете закатного солнца. В сумерках казалось, будто на конях скачут гигантские чудовища со звериными мордами.

Каждый всадник вез с собой потрепанное в битве знамя, на каждом красовался огромный шлем в виде головы животного из украшенного драгоценными камнями металла. На каждом был помятый в бою тяжелый доспех из стали, меди и серебра с эмблемой владельца, а в правой руке каждый всадник сжимал оружие, покрытое запекшейся кровью сотен невинных людей.

Шесть седоков достигли вершины холма, остановили храпящих коней, воткнули в землю знамена, и они затрепетали на жарком ветру из долины, словно крылья хищных птиц.

Шлем-маска в форме волчьей головы развернулась к маске мухи, обезьяна поглядела на козла, а крыса, кажется, с торжеством ухмыльнулась гончей. Твари Темной Империи – военачальники, стоящие во главе тысячных армий, – обратили взор на долину, на море за холмами, потом снова взглянули на пылающий внизу город, откуда доносились стоны замученных и умирающих.

Солнце село, спустилась ночь, и пламя в городе разгорелось ярче, играя на темном металле масок гранбретанских лордов.

– Итак, господа, – проговорил барон Мелиадус, Великий коннетабль ордена Волка и командующий армией завоевателей, и его глубокий, звучный голос зарокотал внутри огромной маски, – итак, мы завоевали всю Европу.

Майгель Хольст, похожий на скелет эрцгерцог Лондры, глава ордена Козла, ветеран битвы при Камарге, из которой он с трудом вышел живым, засмеялся.

– Именно, всю Европу! Не осталось ни дюйма, который не принадлежал бы нам. А теперь и громадные территории на Востоке тоже наши.

Козлиный шлем довольно закивал, рубиновые глаза, в которых отразился свет пожара, зловеще вспыхнули.

– Уже скоро, – радостно прорычал Адаз Промп, мастер ордена Гончей, – совсем скоро мир будет наш. Весь!

Бароны Гранбретани, хозяева континента, тактики и воины исключительной храбрости и мастерства, не боящиеся смерти люди с черной душой и больным разумом, которые ненавидели всё, что не подвержено гниению, обладая силой, лишенной морали и справедливости, угрюмо радовались, наблюдая, как последний город Европы, оказавший им сопротивление, превращается в руины и умирает. Это был древний город. Когда-то он назывался Афинами.

– Весь, – сказал Джерек Нанкенсин, военачальник ордена Мухи, – кроме сокрытого Камарга…

И тогда барон Мелиадус утратил всю свою веселость и едва не замахнулся на товарища, такого же полководца, как и он сам.

Украшенная драгоценностями маска Джерека Нанкенсина чуть развернулась: он взглянул на Мелиадуса, и голос, зазвучавший из-под маски, был полон ехидства:

– Разве недостаточно того, что ты прогнал их прочь, господин барон?

– Нет, – прорычал Волк, предводитель Волков. – Недостаточно.

– Они никак нам не угрожают, – буркнул барон Бренал Фарну из-под крысиной маски. – Наши ученые установили, что они существуют в некоем измерении за пределами Земли, в каком-то ином времени и пространстве. Мы не можем добраться до них, а они не могут добраться до нас. Так будем же праздновать победу, не портя себе настроение мыслями о Хоукмуне и графе Брассе…

– Не могу!

– Или ты не можешь позабыть иное имя, мой брат барон? – насмешничал Джерек Нанкенсин над человеком, который не раз становился его соперником в любовных похождениях в Лондре. – Имя прелестницы Иссельды? Неужели это любовь движет тобой, мой господин? Это сладкое чувство?

Мгновение Волк ничего не отвечал, лишь рука сильнее сжала меч, словно в гневе. Затем раздался звучный, мелодичный голос, вновь обретший сдержанность и едва ли не легкомысленный:

– Месть, барон Джерек Нанкенсин, вот что мною движет…

– Как ты предан своему делу, барон… – сухо проговорил Джерек Нанкенсин.

Мелиадус вдруг убрал меч в ножны и, протянув руку к знамени, выдернул его из земли.

– Они нанесли оскорбление нашему королю-императору, нашей земле… и мне лично. С девчонкой я поступлю по своему усмотрению, но милости она от меня не дождется, мною движут вовсе не нежные чувства…

– Ну разумеется, – пробормотал Джерек Нанкенсин несколько покровительственным тоном.

– …что до остальных, с ними я тоже поступлю по своему усмотрению – в подземельях Лондры. Дориан Хоукмун, граф Брасс, философ Боженталь, Оладан, недочеловек из Булгарских гор, и этот предатель Гюйам Д’Аверк – все они будут мучиться не один год. Я поклялся Рунным посохом!

Позади раздался какой-то шум. Всадники обернулись, вглядываясь, и в мерцающем свете пожара увидели закрытый паланкин, который тащила на холм дюжина афинских рабов, прикованных цепями к шестам. В паланкине раскинулся чуждый условностям Шенегар Тротт, граф Сассекский. Граф Шенегар пренебрегал даже ношением традиционной маски-шлема, а если все-таки надевал, то лишь серебряную, которая напоминала карикатурное изображение его собственного лица и ненамного превышала размеры головы.

Граф не принадлежал ни к одному из орденов, и король-император, и все придворные терпели Шенегара из-за его несметных богатств и почти нечеловеческой храбрости в бою – однако внешне, в изукрашенном драгоценными камнями платье и со своими вальяжными манерами, Шенегар производил впечатление полного идиота. Он пользовался безоговорочным доверием короля-императора Хуона, даже большим, чем сам барон Мелиадус (так уж вышло), потому что его советы всегда были великолепны. Шенегар Тротт успел услышать обрывок разговора и теперь произнес благодушно:

– Какая опасная клятва, господин барон. Одна из тех, что обязательно аукнется тому, кто ее произнес…

– Я клялся, понимая это, – ответил Мелиадус. – И я найду их, граф Шенегар, не беспокойся.

– Господа, я пришел напомнить вам, – продолжал Шенегар Тротт, – что наш король-император сгорает от нетерпения увидеть нас и услышать доклад о том, что вся Европа теперь его собственность.

– Я немедленно отправляюсь в Лондру, – сказал Мелиадус. – Там я посоветуюсь с магами-учеными и найду способ добраться до своих врагов. Прощайте, господа.

Он взялся за поводья, развернул коня и помчался галопом вниз с холма, провожаемый взглядами товарищей.

Звериные шлемы сошлись в кружок в свете пожара.

– Такая узость мысли может погубить всех нас, – прошептал один шлем.

– Подумаешь, – хихикнул Шенегар Тротт. – В нас и без того всё уже погублено…

В ответ ему из-под украшенных каменьями масок раздался раскатистый хохот. То был смех безумцев, в котором слышалась ненависть не только ко всему миру, но даже к самим себе.

Ибо в том и заключалась сила лордов Темной Империи – они не ценили ничего на земле, ни единого человеческого качества, ничего ни в себе, ни помимо себя. Завоевывать и сеять разрушение, страх, муку – вот их главная забава, способ скоротать время, пока крутится веретено жизни. Для них война была всего лишь лучшим средством от томления духа…

Глава втораяТанец фламинго

На заре, когда стаи алых фламинго поднимались со своих гнезд среди камыша и взмывали в небо в причудливом ритуальном танце, граф Брасс обычно стоял на краю болота и глядел на темные заводи странной формы и на желтоватые островки, казавшиеся ему иероглифами какого-то примитивного языка.

Онтологические откровения, возможно, таившиеся в этих узорах, неизменно занимали его разум, и в последнее время он изучал птиц, камыши и лагуны, силясь подобрать ключ к этому зашифрованному ландшафту.

Ландшафт, как он считал, был закодирован. В нем могли найтись решения дилемм, которые он и сам с трудом формулировал, например, ему бы вдруг открылось всё, что необходимо знать о нарастающей угрозе, которая, как он предчувствовал, вот-вот настигнет его и физически, и психически.

Солнце встало, заиграв на воде бледным светом, граф Брасс услышал какой-то шум, обернулся и увидел свою дочь Иссельду, златовласую мадонну лагун, почти нереальную в струящемся голубом одеянии. Она скакала на белой рогатой камаргской лошади без седла, загадочно улыбаясь, как будто тоже знала тайну, какую он не в силах был даже представить себе до конца.

Граф Брасс решил избежать встречи и спешно отступил от берега, но Иссельда была уже близко и махала ему.

– Отец, как ты рано! И уже не в первый раз.

Граф Брасс кивнул и снова отвернулся, чтобы созерцать воды и камыши; он резко поднял взгляд на танцующих птиц, как будто надеясь застать их врасплох или же интуитивно разгадать секрет их странного, почти безумного круженья.

Иссельда спешилась и уже стояла рядом с ним.

– Это не наши фламинго, – сказала она. – Но все равно так похожи. Что ты видишь?

Граф Брасс пожал плечами и улыбнулся дочери.

– Ничего. Где Хоукмун?

– В замке. Он все еще спит.

Граф Брасс буркнул что-то, сложил вместе крупные ладони, словно в безнадежной молитве, все еще прислушиваясь к хлопанью огромных крыльев над головой. Затем успокоился, взял дочь за руку и повел по берегу лагуны.

– Как красиво, – едва слышно проговорила она. – Восход…

Граф Брасс нетерпеливо махнул рукой.

– Ты не понимаешь… – начал он, но осекся.

Он знал, что она не видит этот ландшафт таким, каким видит он. Как-то раз он попытался ей описать, но она быстро утратила интерес и даже не постаралась вникнуть в смысл узоров, которые он наблюдал повсеместно: в воде, камышах и деревьях, в жизни животного мира, такого же разнообразного в нынешнем Камарге, как и в Камарге из прошлого.

Для графа в этом заключалась квинтэссенция порядка, а для Иссельды всего лишь приятное глазу зрелище, нечто «красивое», побуждающее любоваться «дикой жизнью».

Только Боженталь, поэт и философ, его старинный друг, примерно представлял себе, о чем толкует граф, но даже Боженталь был уверен, что это отражает не природу окружающего ландшафта, а удивительную природу разума самого графа Брасса.

– Ты измучен, сбит с толку, – обычно говорил Боженталь. – Механизм, упорядочивающий восприятие мира мозгом, работает с перегрузом, и потому ты видишь закономерность в окружающей действительности, но это проистекает лишь из твоей собственной усталости и тревоги…

Граф Брасс хмуро отмахивался от его доводов, облачался в медный доспех и снова уезжал кататься в одиночестве, расстраивая родных и друзей. Он много времени проводил, изучая этот новый Камарг, который был так похож на его собственный – не считая отсутствия признаков существования здесь прежде людей.

– Он человек действия, как и я, – говорил в таких случаях Дориан Хоукмун, муж Иссельды. – Боюсь, его разум обращен внутрь себя, потому что силится отыскать задачу, которую можно было бы потом решать.

– Подлинные задачи кажутся неразрешимыми, – отзывался Боженталь, и на этом разговор угасал, потому что Хоукмун тоже погружался в себя, опустив руку на эфес меча.

Напряженная атмосфера ощущалась в замке Брасс и даже в деревне внизу, потому что народ беспокоился: хотя все радовались избавлению от ужасов Темной Империи, никто не знал, навсегда ли они пришли в эти земли, так сильно похожие на те, которые оставили. Поначалу, сразу после перемещения, эти края казались некой вариацией Камарга, окрашенного во все цвета радуги, но постепенно краски изменились, став более естественными, как будто воспоминания людей повлияли на ландшафт, и теперь отличий почти не осталось. Здесь бродили табуны рогатых коней и стада белых быков, которых можно было приручать, летали алые фламинго, которых можно было дрессировать, превращая в ездовых птиц, однако в глубине души у крестьян затаился страх, что Темная Империя каким-то образом отыщет способ добраться до них.

Хоукмуна и графа Брасса – наверное, даже Д’Аверка, Боженталя и Оладана – эта мысль не особенно пугала. Бывали моменты, когда им даже хотелось нападения из оставленного ими мира.

Но если граф Брасс изучал пейзаж и силился разгадать его тайны, то Дориан Хоукмун во весь опор скакал по тропинкам вдоль лагуны в поисках врага, распугивая по дороге стада быков и лошадей, заставляя фламинго с шумом взмывать в небо.

Однажды днем, когда он возвращался на взмыленной лошади из очередной вылазки на берег фиалкового моря (морю и земле, кажется, не было конца и краю), он увидел, как фламинго кружат в небе, поднимаясь по спирали вместе с воздушными потоками, а затем снова снижаясь. День стоял в разгаре, а фламинго обычно танцуют на рассвете. Кажется, что-то потревожило гигантских птиц, и Хоукмун решил выяснить причину.

Он погнал лошадь по извилистой тропинке через болота, пока не оказался прямо под птичьей стаей, и увидел, что фламинго кружат над маленьким островком, скрытым высокими камышами. Он напряженно всматривался в островок, и ему казалось, что в камышах мелькает что-то красное, похожее на человеческую одежду.

Сначала Хоукмун подумал, что кто-то из крестьян охотится на уток, но понял, что, будь это так, крестьянин обязательно крикнул бы ему – хотя бы махнул рукой, чтобы он не спугнул дичь.

Озадаченный, Хоукмун заставил лошадь шагнуть в воду, они доплыли до островка и выбрались на топкую почву. Лошадь на ходу раздвинула камыш мощным корпусом, и Хоукмун снова увидел промельк чего-то красного, уверенный теперь, что там человек.

– Стой! – крикнул он. – Кто ты?

Ответа он не получил. Вместо этого камыши заволновались, как будто человек пустился наутек.

– Ты кто такой? – прокричал Хоукмун, и тут его осенило, что Темная Империя наконец-то прорвалась, что в камышах затаились солдаты, готовые атаковать замок Брасс.

Он рванулся через заросли, преследуя беглеца в красной куртке, которого теперь отчетливо видел – тот бросился в лагуну и поплыл к берегу.

– Стой! – крикнул Хоукмун, но тот удалялся.

Лошадь Хоукмуна снова вошла в воду и поплыла, взбивая белую пену. Беглец уже выбирался на противоположный берег, он бросил взгляд назад, увидел, что Хоукмун почти нагнал его, и тогда он развернулся и выхватил блестящий тонкий меч удивительной длины.

Но Хоукмуна поразил вовсе не меч – ему показалось, что у этого человека нет лица! Голова с длинными светлыми волосами, покрытыми грязью, была лишена черт. Хоукмун охнул, выдергивая из ножен клинок. Может, это какой-то диковинный обитатель здешнего мира?

Пока лошадь выбиралась на берег, Хоукмун выпрыгнул из седла, держа меч наготове, встал, широко расставив ноги, и развернулся к странному противнику, а потом вдруг рассмеялся, поняв, в чем дело. На человеке была маска из тонкой кожи, с такими узкими отверстиями для рта и глаз, что рассмотреть их издалека не представлялось возможным.

– Ты чего смеешься? – спросил человек в маске резким голосом, выставив перед собой меч. – Нечего тебе смеяться, приятель, ведь ты вот-вот умрешь.

– Ты кто такой? – спросил Хоукмун. – Пока что я знаю только, что передо мной хвастун.

– Я владею мечом лучше тебя, – заявил незнакомец. – У тебя лучший противник из возможных.

– Сожалею, но не могу без доказательств принять на веру твои слова, – с улыбкой отозвался Хоукмун. – Между прочим, как так получилось, что такой виртуоз клинка так плохо одет?

Кончиком меча он указал на залатанную красную куртку противника, брюки и сапоги из растрескавшейся кожи. Даже блестящий меч у него не имел ножен, а висел на веревочной петле, привязанной к поясу, где так же болтался пухлый кошель. Пальцы чужака унизывали кольца со стекляшками вместо настоящих камней, а кожа на теле выглядела серой и нездоровой. Сам он был высок, но тощ: судя по виду, страдал от недоедания.

– Наверное, ты нищий, – насмехался Хоукмун. – Где ты украл меч, нищий?

Он удивленно ахнул, когда чужак сделал стремительный выпад, а затем отдернул клинок. Движение было невероятно быстрым, и Хоукмун ощутил укол на щеке, поднес руку к лицу и понял, что из ранки идет кровь.

– Мне что, проткнуть тебя насквозь? – фыркнул незнакомец. – Положи меч и признай себя моим пленником!

Хоукмун захохотал, по-настоящему довольный.

– Господи! Наконец-то достойный противник. Ты не представляешь, как я рад встрече, друг. Я уже вечность не слышал звона клинков! – И с этими словами он бросился на чужака в маске.

Его противник ловко парировал удар, каким-то образом успев перейти в нападение, и Хоукмуну едва удалось прикрыться. Ноги накрепко увязли в болотистой почве, и никто из соперников ни на дюйм не сдвинулся с места, оба фехтовали умело и хладнокровно, и каждый признавал в другом истинного мастера клинка.

Они сражались час, совершенно на равных, ни один не нанес и не получил ран, и Хоукмун решил переменить тактику, постепенно отступая по берегу к воде.

Решив, что Хоукмун слабеет, человек в маске, кажется, преисполнился самоуверенности, и его меч замелькал еще быстрее, так что Хоукмуну пришлось собрать все силы, чтобы отражать удары.

Затем Хоукмун сделал вид, что поскользнулся в грязи, и упал на одно колено. Противник прыгнул вперед, чтобы нанести удар, Хоукмун проворно развернул клинок и плашмя ударил чужака по запястью. Тот вскрикнул, и меч выпал из его руки. Хоукмун быстро вскочил, наступил на меч незнакомца, приставив свой клинок к его горлу.

– Такой прием недостоин подлинного мечника, – пробурчал человек в маске.

– Меня быстро одолевает скука, – пояснил Хоукмун. – Мне надоела эта игра.

– Ну, и что дальше?

– Как тебя зовут? – потребовал ответа Хоукмун. – Сначала я узнаю это, потом рассмотрю твое лицо, затем выясню, что ты здесь делаешь, а уж после – и это самое главное – спрошу, как ты пробрался сюда.

– Мое имя ты должен знать, – сказал человек с неприкрытой гордостью. – Я Элвереца Тоцер.

– Действительно, знаю! – с удивлением воскликнул герцог Кёльнский.

Глава третьяЭлвереца Тоцер

Уж Элверецу Тоцера Хоукмун никак не ожидал увидеть. Сказал бы ему кто-нибудь, что его ждет встреча с величайшим драматургом Гранбретани, писателем, чьими произведениями восхищаются по всей Европе даже те, кто в целом ненавидит Гранбретань! Об авторе «Короля Сталина», «Трагедии Катины и Карны», «Последнего из Блардуров», «Анналы», «Чершилы и Адульфа», «Комедии стали» и многих других пьес в последнее время было почти не слышно, но Хоукмун решил, что это из-за войны. Он-то думал, что Тоцер должен носить богатое платье, быть уверенным в себе, полным достоинства и благоразумия. Вместо этого он наблюдал человека, который лучше владел мечом, чем словом, человека тщеславного, какого-то дурня и задаваку, наряженного в обноски.

Подгоняя Тоцера мечом по болотным тропкам в сторону замка Брасс, Хоукмун размышлял об очевидном парадоксе. Не солгал ли этот тип? А если так, то почему из всех имен он выбрал имя знаменитого драматурга?

Тоцер шагал вперед, явно нисколько не смущенный таким поворотом судьбы, и даже что-то весело насвистывал.

Хоукмун притормозил.

– Подожди-ка минутку, – сказал он, подбирая поводья лошади, которая шла за ним.

Тоцер обернулся. Он все еще был в маске. Хоукмун так изумился, услышав его имя, что позабыл приказать Тоцеру открыть лицо.

– Что ж, – заметил Тоцер, оглядываясь по сторонам. – Чудесное место, хоть и безлюдное, насколько я могу судить.

– Угу, – отозвался Хоукмун невозмутимо. – Точно… – Он указал на лошадь. – Думаю, мы сейчас прокатимся. В одном седле, мастер Тоцер.

Тоцер вскочил верхом, и Хоукмун последовал его примеру, взяв поводья и пустив лошадь в легкий галоп.

Они ехали так, пока не оказались у городских ворот, миновали их и медленно двинулись по извилистым улицам, а потом вверх по крутой дороге, к стенам замка Брасс.

Спешившись во дворе, Хоукмун передал лошадь конюху и указал спутнику на дверь, которая вела в главный зал замка.

– Сюда, пожалуйста, – сказал он Тоцеру.

Чуть пожав плечами, Тоцер неторопливо вошел и поклонился двум мужчинам, стоявшим у огромного камина, пламя которого играло на стенах зала. Хоукмун кивнул им.

– Доброе утро, сэр Боженталь… Д’Аверк. Я захватил пленника…

– Это я вижу, – сказал Д’Аверк, его худощавое, красивое лицо оживилось, на нем отразилось любопытство. – Неужели солдаты Гранбретани снова у наших ворот?

– Только он один, насколько я могу судить, – ответил Хоукмун. – Он утверждает, что он Элвереца Тоцер…

– В самом деле? – В обычно спокойном взгляде Боженталя отразился интерес. – Автор «Чершилы и Адульфа»? Верится с трудом.

Тонкая рука Тоцера потянулась к маске, он дернул за удерживавшие ее шнурки.

– Я знаю вас, сэр, – сказал он. – Мы встречались лет десять назад, когда я приезжал со своей пьесой в Малагу.

– Помню тот раз. Мы обсуждали ваши только что опубликованные стихи, которые вызывали мое восхищение. – Боженталь покачал головой. – Вы действительно Элвереца Тоцер, но…

Маска опустилась, явив взглядам изможденное, нервное лицо; жидкая борода не скрывала безвольного, скошенного подбородка. Самой выдающейся чертой физиономии Тоцера оказался длинный, тонкий нос. Кожа у него была нездоровая, со следами оспы.

– И это лицо я помню, хотя тогда оно было несколько круглее. Умоляю вас, расскажите, – что с вами случилось, сэр? – тихим голосом попросил Боженталь. – Вы беженец, который спасается от соотечественников?

– Ах, – вздохнул Тоцер, бросая на Боженталя оценивающий взгляд. – Возможно. Не пропустить ли нам по стаканчику вина, сэр? Боюсь, после поединка с вашим задиристым другом меня мучает жажда.

– Что? – воскликнул Д’Аверк. – Так вы сражались?

– Дрались насмерть, – угрюмо подтвердил Хоукмун. – У меня ощущение, что мастер Тоцер явился к нам в Камарг не по ошибке. Я обнаружил его, когда он прятался в камышах на южной оконечности лагуны. Думаю, он шпион.

– Но с чего бы Элвереце Тоцеру, величайшему в мире драматургу, становиться шпионом? – Тоцер произнес эту фразу надменным тоном, но прозвучала она как-то неубедительно.

Боженталь закусил губу и позвонил в колокольчик, вызывая прислугу.

– Это уж вы нам скажите, сэр, – проговорил Гюйам Д’Аверк с насмешкой. Он нарочито закашлялся. – Прошу прощения – кажется, небольшая простуда. В замке полно сквозняков…

– Вот бы и меня просквозило, – сказал Тоцер, – чтобы пропустить глоточек горячительного. – Он выжидающе смотрел на них. – Горячительное, чтобы позабыть о сквозняке, если вы меня понимаете. Глоточек…

– Да-да, – торопливо проговорил Боженталь и повернулся к вошедшему слуге. – Кувшин вина для нашего гостя, – потребовал он. – Что будете есть, мастер Тоцер?

– Вкусил бы хлеба Бабела и мяса Марахана… – мечтательно произнес Тоцер. – Ведь те плоды, что запасают дурни, всего лишь…

– Вам сыру мы предложим в этот час, – саркастически перебил Д’Аверк.

– «Аннала», акт четвертый, сцена пятая, – сообщил Тоцер. – А вы помните всю сцену?

– Помню, – кивнул Д’Аверк. – Мне всегда казалось, что этот отрывок слабее всего остального.

– Тоньше, – небрежно отмахнулся Тоцер. – Тоньше.

Слуга вернулся с вином, и Тоцер налил себе в кубок щедрую порцию.

– Проблемы литературы, – сказал он, – не всегда очевидны толпе обывателей. Пройдет лет сто, и люди будут считать последний акт «Анналы» всего лишь, как утверждают недалекие критики, написанным поспешно, продуманным слабо, тогда как на самом деле вся конструкция…

– Я тоже считаю себя в какой-то мере писателем, – сказал Боженталь, – но, должен признаться, я не вижу тут утонченности… Может быть, вы объясните.

– В другой раз, – сказал им Тоцер, беззаботно взмахнув рукой. Он выпил вино и снова налил себе полный кубок.

– Между прочим, – твердо произнес Хоукмун, – может, объясните свое присутствие в Камарге. Все-таки мы считали себя надежно защищенными, но теперь…

– Вы по-прежнему надежно защищены, не бойтесь, – сказал Тоцер. – Впрочем, не от меня. Силой своего разума я сумел проникнуть сюда.

Д’Аверк скептически потер подбородок.

– Силой вашего… разума? Как это?

– Древнее учение, которое мне преподавал мастер-философ, обитающий в тайной долине Йеля… – Тоцер рыгнул и налил еще вина.

– Йель – это ведь юго-западная провинция Гранбретани? – уточнил Боженталь.

– Да. Далекая, почти необитаемая местность, населенная немногочисленными варварами с темной кожей, которые живут в ямах. После того как моя пьеса «Чершила и Адульф» вызвала неудовольствие определенных кругов при дворе, я рассудил, что будет разумно удалиться туда на время, оставив врагам свои пожитки, сбережения и любовниц, которых я не взял с собой. Что я смыслю в грязной политике? Откуда мне было знать, что в некоторых эпизодах пьесы увидят изображение интриг, ведущихся в тот момент во дворце?

– Так вы впали в немилость? – уточнил Хоукмун, пристально глядя на Тоцера. Эта история могла оказаться частью большого обмана.

– Хуже того – едва не лишился жизни. Но и сельский быт едва не прикончил меня…

– Вы встретили философа, который научил вас путешествовать по другим измерениям? И отправились сюда в поисках убежища? – Хоукмун внимательно следил за реакцией Тоцера на эти вопросы.

– Нет… ах, да… – ответил драматург. – Скажем так, я не вполне точно знал, куда отправляюсь…

– Подозреваю, вас отправил сюда король-император Хуон, чтобы уничтожить нас, – сказал Хоукмун. – Я думаю, мастер Тоцер, что вы лжете нам.

– Лгу? Да что есть ложь? Что есть правда? – Тоцер пьяно улыбнулся Хоукмуну, а потом икнул.

– Правда, – многозначительно проговорил Хоукмун, – это грубая петля на вашей шее. Полагаю, придется вас повесить.

Он указал на тусклый черный камень у себя во лбу.

– Я не понаслышке знаком с фокусами Темной Империи. Слишком часто я становился ее жертвой, чтобы снова купиться на обман. – Он обвел взглядом остальных. – Мое мнение: следует повесить его немедленно.

– Но откуда нам знать, что он не единственный, кто может сюда попасть? – рассудительно спросил Д’Аверк. – Не стоит слишком спешить, Хоукмун.

– Я единственный такой, клянусь! – Тоцер теперь занервничал. – Признаю, добрый сэр, что меня вынудили отправиться сюда. Выбор был такой: либо сюда, либо сгнить в катакомбах под Великим Дворцом. Овладев секретами старика философа, я вернулся в Лондру, решив, что моего влияния хватит, чтобы договориться с теми придворными, которые меня невзлюбили. Я всего-то и хотел вернуть себе прежнее положение и знать, что у меня есть публика, для которой снова можно писать. Однако, когда я рассказал о своем новоприобретенном умении, мне немедленно пригрозили, что убьют, если я не отправлюсь сюда и не разведаю, каким способом вы попали в это измерение… и вот я отправился, и даже с радостью, признаю, – лишь бы спастись от них. Мне не особенно хотелось рисковать жизнью, оскорбляя вас, добрые люди…

– И гранбретанцы никак не обеспечили полного повиновения с вашей стороны? – поинтересовался Хоукмун. – Это странно.

– Сказать по правде, – произнес Тоцер, опуская глаза, – мне кажется, они вообще не поверили в мои возможности. Думаю, они просто хотели проверить, смогу ли я. И когда я согласился и ушел в тот же миг, они, наверное, обалдели.

– Лордам Темной Империи не свойственна подобная непредусмотрительность, – задумчиво проговорил Д’Аверк, морща орлиный нос. – И все же, если вы не завоевали нашего доверия, с чего бы вам завоевать их? Как бы то ни было, я не уверен до конца, что вы говорите правду.

– Вы рассказали им о том старике? – спросил Боженталь. – Значит, они смогут и сами овладеть его секретами!

– Не совсем так, – усмехнулся Тоцер. – Я сказал им, что обрел силу самостоятельно, за месяцы одиноких скитаний.

– Неудивительно, что вас не восприняли всерьез! – улыбнулся Д’Аверк.

Тоцер поглядел оскорбленно и выпил еще вина.

– Мне трудно поверить, что вы проникли сюда одним лишь усилием воли, – признался Боженталь. – Вы уверены, что не прибегали к иным средствам?

– Ни к одному.

– Мне совсем это не нравится, – мрачно сообщил Хоукмун. – Даже если он говорит правду, лорды Гранбретани заинтересуются, откуда у него такие способности, они выяснят, где он побывал, наверняка отыщут того старика, и тогда у них будет способ прийти сюда с войском, и мы будем обречены!

– Воистину тяжелые времена, – проговорил Тоцер, снова наполняя кубок. – Напоминает «Короля Сталина», акт четвертый, сцена вторая. «Суровы дни, суровы люди, и гарь войны разносится по миру!» Ого! У меня было озарение, а я и не понял!

Теперь он окончательно захмелел.

Хоукмун недобро глядел на пьяницу с безвольным подбородком, все еще не в силах поверить, что перед ним великий драматург Тоцер.

– Вижу, вы недоумеваете, почему я в таком плачевном положении, – выговорил Тоцер заплетающимся языком. – Всего лишь эффект от пары строк из «Чершилы и Адульфа», как я уже говорил. О, злобная судьба! Всего пара строк, написанных от души, и вот где я теперь – мне угрожает петля. Вы ведь, без сомнения, помните ту сцену и те строки? «Двор и король, погрязшие в разврате»? Акт первый, сцена первая? Сжальтесь надо мной, господа, не вешайте меня. Великий артист уничтожен собственным могучим гением.

– А тот старик, – заговорил Боженталь. – Как он выглядел? И где именно он жил?

– Тот старик… – Тоцер с усилием глотнул еще вина. – Старик напомнил мне моего Иони из «Комедии стали». Акт второй, сцена шестая…

– Какой он был? – нетерпеливо спросил Хоукмун.

– «Машиной пожранный, свои года он отдал механизму и не заметил, как состарился, служа моторам». Он жил только ради своей науки, видите ли. Он делал кольца… – Тоцер зажал рот рукой.

– Кольца? Что за кольца? – быстро спросил Д’Аверк.

– Боюсь, вам придется меня извинить, – проговорил Тоцер, поднимаясь с деланым достоинством, – однако вино оказалось слишком терпким для моего пустого желудка. Сожалею, но с вашего позволения…

Лицо Тоцера и впрямь позеленело.

– Хорошо, – устало отозвался Боженталь. – Я вас провожу.

– Прежде чем он уйдет, – раздался от двери новый голос, – спросите его о кольце, которое надето у него на среднем пальце левой руки. – Голос звучал немного глуховато и саркастично. Хоукмун сразу его узнал и обернулся.

Тоцер разинул рот, прикрыв кольцо ладонью.

– Что вы об этом знаете? – спросил он. – Кто вы такой?

– Герцог Дориан, присутствующий здесь, – проговорил новый гость, указывая на Хоукмуна, – зовет меня Воином из гагата-и-золота.

Выше любого из присутствующих, полностью скрытый черным с золотом доспехом и шлемом, таинственный воин поднял руку и нацелил закованный в металл палец на Тоцера.

– Отдай это кольцо ему.

– Это простая стекляшка, ничего больше. Оно ничего не стоит…

Д’Аверк сказал:

– Вы упоминали кольца. Так, значит, на самом деле вас перенесло сюда кольцо?

Тоцер все еще колебался, его лицо стало глупым от вина и испуга.

– Говорю же, это простая стекляшка, не имеющая ценности…

– Именем Рунного посоха, повелеваю тебе! – пророкотал воин жутким голосом.

Элвереца Тоцер нервно стянул кольцо с пальца и швырнул его на плитки пола. Д’Аверк наклонился и поднял кольцо, внимательно рассмотрел.

– Это кристалл, – сказал он, – а не стекло. И очень знакомый кристалл…

– Оно вырезано из того же материала, что и прибор, который доставил вас сюда, – пояснил им Воин из гагата-и-золота. Он показал им руку в латной перчатке, и у него на среднем пальце оказалось такое же точно кольцо. – И оно обладает теми же свойствами – способно перемещать человека в иные измерения.

– Так я и думал, – сказал Хоукмун. – Тебя привели сюда вовсе не умственные способности, а кусок кристалла. Вот теперь я точно тебя вздерну! Откуда ты взял кольцо?

– У того человека… у Майгана из Лландара. Клянусь, это правда. У него есть еще кольца, он может сделать новые! – закричал Тоцер. – Умоляю, не вешайте меня. Я расскажу вам, где найти того старика.

– Нам необходимо это выяснить, – задумчиво произнес Боженталь, – потому что мы должны отыскать его раньше, чем это сделают лорды Гранбретани. Мы должны заполучить его со всеми его тайнами – ради нашей безопасности.

– Что? Нам придется отправиться в Гранбретань? – с легким изумлением спросил Д’Аверк.

– Похоже, это необходимо, – ответил ему Хоукмун.

Глава четвертаяФлана Микошевар

Флана Микошевар, графиня Кэнберийская, слушая концерт, поправила маску из золотых нитей и рассеянно поглядела по сторонам – остальной зал представлялся ей всего лишь массой разноцветных пятен. Оркестр, выстроившийся в центре, исполнял неистовую замысловатую мелодию, одно из финальных творений последнего великого композитора Гранбретани, Лондена Джона, умершего двумя столетиями раньше.

Маска графини изображала голову пестрой цапли с глазами-многогранниками, фрагменты которых были собраны из редких драгоценных камней. Тяжелое платье из переливчатой парчи меняло оттенки при малейшей смене освещения.

Графиня была вдовой Асровака Микошевара, погибшего от клинка Дориана Хоукмуна в первую битву за Камарг. Флана Кэнберийская не носила траур по московитскому перебежчику, сформировавшему Легион Стервятника для вторжения вглубь Европы под девизом «Жизни – смерть!», и не держала зла на его убийцу. В конце концов, Микошевар приходился ей двенадцатым мужем, и этот кровожадный безумец достаточно долго тешил ее, прежде чем отправиться на войну в Камарг. С того времени она сменила нескольких любовников, и ее воспоминания об Асроваке Микошеваре сделались такими же призрачными, как и воспоминания обо всех прочих мужчинах, потому что Флана обладала нездоровым разумом и с трудом отличала одного человека от другого.

Со временем у нее развилась привычка уничтожать мужей и любовников, когда те переставали устраивать ее. Но инстинкт, а не доводы разума удерживал ее от убийства самых могущественных. Это не означало неспособности к любви – любить она умела страстно, полностью отдаваясь предмету своих чувств, просто не могла долго выдерживать накал страстей. Ненависть была ей неведома, как и верность. Существо по большей части безразличное, она напоминала кому-то кошку, кому-то паучиху, пусть и нисколько не походила на последнюю внешне, отличаясь грацией и красотой. Находилось немало тех, кто ненавидел ее, замышлял месть либо за украденного мужа, либо за отравленного брата, и месть осуществилась бы, не будь она графиней Кэнберийской и кузиной короля-императора Хуона, бессмертного монарха, навеки заключенного в похожую на утробу Тронную Сферу, которая находилась в громадном тронном зале дворца.

Флана привлекала к себе внимание и иного рода, поскольку была единственной уцелевшей кровной родственницей монарха, и некоторые при дворе принимали во внимание тот факт, что в случае гибели Хуона она может сделаться королевой-императрицей и послужить их интересам.

Не подозревая о плетущихся вокруг нее интригах, Флана Кэнберийская нисколько не взволновалась бы, услышь она о них, поскольку ее вовсе не интересовали дела других живых существ она стремилась лишь к удовлетворению собственных темных желаний, чтобы развеять странную сосущую тоску в душе, названия которой она не знала. Многие интересовались ею, искали ее расположения с единственной целью – снять с нее маску и увидеть лицо. Однако это белое красивое лицо с легким румянцем на щеках, с большими золотистыми глазами, смотревшими отстраненно и загадочно, скрывало гораздо больше, чем может скрыть любая золотая маска.

Музыка умолкла, публика зашевелилась, заиграли все оттенки цветов, когда заколыхались ткани и маски принялись разворачиваться и кивать. Изящные маски дам окружали боевые шлемы недавно вернувшихся с войны капитанов великих армий Гранбретани.

Графиня встала, но не двинулась в их сторону. Она смутно узнавала некоторые из этих шлемов, в особенности шлем-маску Мелиадуса из ордена Волка, который состоял с ней в браке пятью годами раньше, но успел вовремя развестись (она едва заметила это). Еще был Шенегар Тротт, возлежавший на горе подушек, ему прислуживали обнаженные рабыни, а его серебряная маска являла собой пародию на человеческое лицо. Кроме того она заметила маску герцога Лакасдехского, Пра Фленна: перед этим восемнадцатилетним юнцом в маске-шлеме ухмыляющегося дракона пали десять великих городов.

Были и другие, казавшиеся ей знакомыми, и она сознавала, что все они влиятельные военачальники, вернувшиеся праздновать победу, делить между собой завоеванные земли и принимать поздравления от императора. Все они много смеялись, гордо расправляли плечи, когда дамы принимались им льстить, – все, кроме ее бывшего мужа Мелиадуса, который кажется, избегал женского общества, вместо этого беседуя со своим зятем Тарагормом, мастером Дворца Времени, и бароном Каланом Витальским в змеиной маске, Великим коннетаблем ордена Змеи и старшим ученым короля-императора. Флана нахмурилась под своей маской, смутно припомнив, что обычно Мелиадус избегал Тарагорма…

Глава пятаяТарагорм

– Как же ты поживал всё это время, брат Тарагорм? – спрашивал Мелиадус с наигранной сердечностью.

Муж его сестры ответил коротко:

– Хорошо.

Он недоумевал, с чего вдруг Мелиадус подошел к нему, когда всем известно, что тот жутко ревнует и недолюбливает Тарагорма, сумевшего завоевать сердце его сестры. Огромная маска мастера времени надменно кивнула. Она представляла собой чудовищные позолоченные часы, инкрустированные эмалью, украшенные бесчисленными чешуйками перламутра, со стрелками из филигранного серебра и с гигантским маятником, который выходил из корпуса часов, свешиваясь на широкую грудь Тарагорма. Корпус был сделан из какого-то прозрачного материала, похожего на синеватое стекло, и сквозь него виднелся золотой маятник, который ходил из стороны в сторону. К самим часам прилагался сложный механизм, подстраивавшийся под любое движение Тарагорма. Часы отбивали час, полчаса и четверти, а в полдень и в полночь исполняли первые восемь тактов «Антипатии к миру» Шеневена.

– А как, – продолжал вопрошать Мелиадус в той же не свойственной ему заискивающей манере, – поживают дворцовые часы? Всё тики тикают, а таки такают?

Тарагорму понадобилось несколько мгновений, чтобы понять: его шурин на самом деле пытается пошутить. Он ничего не ответил.

Мелиадус кашлянул, прочищая горло.

Калан в змеиной маске произнес:

– Я слышал, ты экспериментируешь с некой машиной, способной путешествовать через время, лорд Тарагорм. Так случилось, что я и сам провожу опыты… с одной машиной…

– Я хотел расспросить тебя о твоих экспериментах, брат, – сказал Мелиадус Тарагорму. – Далеко ли ты продвинулся?

– Достаточно далеко, брат.

– Ты уже путешествовал через время?

– Не лично я.

– А моя машина, – неумолимо продолжал барон Калан, – способна перемещать корабли на огромные расстояния и на невероятной скорости. Мы ведь сможем вторгнуться на любую территорию, на каком бы расстоянии от нас она ни находилась…

– Когда же наступит момент, – спрашивал Мелиадус, придвигаясь ближе к Тарагорму, – чтобы человек смог отправиться в прошлое или будущее?

Барон Калан пожал плечами и отвернулся.

– Мне пора возвращаться к своим занятиям, – объявил он. – Король-император поручил мне как можно скорее закончить работу. Хорошего дня, господа.

– Хорошего дня, – рассеянно отозвался Мелиадус. – Послушай, брат, ты непременно должен рассказать мне о своей работе. Может, даже продемонстрируешь мне, каких успехов ты добился?

– Я должен? – насмешливо переспросил Тарагорм. – Моя работа засекречена, брат. Я не могу взять тебя во Дворец Времени без личного дозволения самого короля Хуона. Сначала получи разрешение.

– Разве мне обязательно получать разрешение?

– Никто не велик настолько, чтобы действовать без одобрения нашего короля-императора.

– Но дело исключительной важности, брат, – сказал Мелиадус едва ли не с отчаянием, едва ли не умоляя. – От нас сбежали наши враги, возможно, отправились в другую эпоху жизни Земли. Они угрожают безопасности Гранбретани!

– Ты говоришь о кучке бунтовщиков, которых не сумел победить в битве за Камарг?

– Они почти уже были завоеваны, лишь наука или же магия спасли их от нашего возмездия. Никто не упрекает меня за неудачу…

– А ты? Ты тоже себя не упрекаешь?

– Нет, я ни в чем не виноват. Я обязательно довел бы дело до конца. Я избавил бы империю от врагов. Где же тут моя вина?

– До меня доходили слухи, что ты вел битву скорее ради себя, а не ради общего дела, что ты пошел на глупейшие уступки и напал на жителей Камарга из личной мести.

– Это всего лишь досужие домыслы, брат, – сказал Мелиадус, с трудом скрывая досаду. – Меня беспокоит одно только благополучие империи.

– Тогда сообщи о своем беспокойстве королю Хуону, и он, возможно, позволит тебе посетить мой дворец.

Тарагорм отвернулся. В этот момент его маска начала отбивать время. Вести беседу дальше стало невозможно. Мелиадус двинулся было вслед за Тарагормом, но потом передумал и, кипя от негодования, вышел из зала.

Окруженная теперь молодыми лордами, каждый из которых стремился завоевать ее смертельно опасное внимание, графиня Флана Микошевар наблюдала, как удаляется барон Мелиадус.

По его дерганой походке она заключила, что он раздосадован. Потом она забыла о нем, сосредоточившись на льстивых речах ухажеров, вслушиваясь не в слова (все они были ей знакомы), но в голоса, похожие на старинные, любимые инструменты.

Тарагорм теперь беседовал с Шенегаром Троттом.

– Утром я предстану перед королем-императором, – говорил Тротт мастеру из Дворца Времени. – Вероятно, какое-то поручение, в данный момент ведомое только ему одному. Нет нам ни сна, ни отдыха, лорд Тарагорм.

– Воистину так, граф Шенегар, но иначе все мы начнем маяться скукой.

Глава шестаяАудиенция

На следующее утро Мелиадус нетерпеливо дожидался перед дверью тронного зала короля-императора. Накануне вечером он просил об аудиенции, и ему велели явиться к одиннадцати часам. Уже пробило двенадцать, однако двери пока не открывались, чтобы впустить его. Створки, уходившие в сумеречные высоты под гигантской крышей, были инкрустированы драгоценными камнями, которые складывались в мозаичные изображения древних символов. Двери охраняли пятьдесят застывших в карауле стражников в шлемах-масках богомолов, угрожающе выставивших перед собой огненные копья. Мелиадус метался взад и вперед перед строем, а у него за спиной сверкали золотом коридоры вызывающего галлюцинации дворца короля-императора.

Мелиадус силился подавить раздражение, вызванное тем, что король-император не даровал ему немедленной аудиенции. В конце концов, разве не он самый блистательный военачальник Европы? Разве не под его командованием армии Гранбретани завоевали весь континент? Разве не он повел эти самые армии на Ближний Восток и еще больше расширил владения Темной Империи? Так почему же король-император пытается оскорбить его подобным образом? У Мелиадуса, первого из воинов Гранбретани, должно быть преимущество перед прочими смертными. Он подозревал, что против него зреет заговор. Из слов Тарагорма и некоторых других знакомых следует, что они считают его утратившим былую хватку. Они просто дураки, если не сознают, какую угрозу представляют Хоукмун, граф Брасс и Гюйам Д’Аверк. Стоит позволить им избежать заслуженной кары, и это подстрекнет к бунту других, замедлит темпы завоевания. Но ведь король Хуон не станет слушать тех, кто наговаривает на него? Король-император мудр, король-император беспристрастен. Если бы это не соответствовало действительности, он был бы недостоин править…

Мелиадус в ужасе прогнал от себя эту мысль.

Наконец украшенные драгоценностями двери пришли в движение и приоткрылись настолько, чтобы пропустить одного-единственного человека – через эту щель протиснулся жизнерадостный толстяк.

– Шенегар Тротт! – воскликнул Мелиадус. – Так это ты заставил меня так долго ждать!

Серебряная маска блеснула в свете дворцового коридора.

– Мои извинения, барон Мелиадус. Мои глубочайшие извинения. Нужно было обсудить так много деталей. Но я уже закончил. Задание, дражайший барон, у меня задание! И какое задание, ха-ха-ха!

И, прежде чем Мелиадус успел расспросить его подробнее, он унесся прочь.

Из тронного зала зазвучал теперь молодой, сочный голос, голос самого короля-императора:

– Теперь можешь войти, барон Мелиадус.

Воины-богомолы разомкнули ряды и позволили барону пройти в тронный зал.

В неимоверных размеров зал, заполненный ослепительным светом, где висели яркие знамена пятисот благородных семейств Гранбретани, где по всему периметру стояла тысяча стражников-богомолов, застывших, словно статуи, вошел барон Мелиадус Кройденский и преклонил колени.

Украшенные галереи тянулись одна над другой, уходя под немыслимо высокий потолок. Доспехи солдат ордена Богомола переливались черным, зеленым и золотым блеском, а вдалеке барон Мелиадус, поднявшись с колен, увидел Тронную Сферу короля-императора: белый проблеск на фоне зеленых и пурпурных стен.

Мелиадус вышагивал медленно, и минуло двадцать минут, прежде чем он дошел до сферы и снова упал на колени. Сфера была заполнена апатично переливающейся молочно-белой жидкостью, пронизанной кое-где светящимися жилками кроваво-красного и синего цвета. Посреди этой жидкости циркулировал сам король Хуон – сморщенное, древнее, бессмертное существо, свернувшееся в позе зародыша, живыми выглядели только его глаза, черные, пронзительные и недобрые.

– Барон Мелиадус. – Этот золотой голос был вырван из горла прекрасного юноши, чтобы украсить речь короля Хуона.

– Великий правитель, – пробормотал Мелиадус. – Благодарю за милостивое дозволение аудиенции.

– Но по какой причине ты пожелал аудиенции, барон? – Тон был издевательский и слегка нетерпеливый. – Неужели хочешь еще раз услышать от нас похвалы за свои труды в Европе?

– Мне достаточно того, что они завершены, сир. Я лишь хочу предостеречь об опасности, которая до сих пор угрожает нам в Европе…

– Что? Разве континент не принадлежит нам целиком и полностью?

– Вам известно, что принадлежит, великий император, от края и до края, до самых границ Московии и дальше. Лишь немногие, оставшиеся в живых, не стали нашими рабами. Но я говорю о тех, кто сумел бежать от нас…

– Хоукмун и его друзья?

– Именно так, могучий король.

– Ты изгнал их. Они не представляют угрозы.

– Пока они живы, они угроза для нас, благородный сир, ведь их побег дает другим надежду, а именно надежду мы должны убить во всех завоеванных, если не хотим подавлять потом восстания.

– Тебе уже доводилось подавлять восстания. Ты давно привык. Нам кажется, барон Мелиадус, что ты ставишь свои личные интересы выше интересов своего короля-императора…

– Мои личные интересы – ваши интересы, великий король, ваши интересы – мои личные интересы, они просто неразделимы. Разве я не самый верный из ваших слуг?

– Наверное, сам ты действительно в это веришь, барон Мелиадус…

– О чем вы говорите, могущественный монарх?

– Мы говорим о том, что этот германец Хоукмун и кучка негодяев, которые считаются его друзьями, вовсе не входят в число наших интересов. Они не вернутся, а если посмеют вернуться – что ж, тогда мы с ними и разберемся. Мы опасаемся, что тобою движет всего лишь жажда мести, но ты оправдываешь эту жажду мести, уверяя, что вся Темная Империя под угрозой из-за тех, на кого у тебя зуб.

– Нет! Нет, правитель мира! Клянусь, это не так!

– Оставь их там, где они есть, Мелиадус. Займешься ими только в том случае, если они вернутся.

– Великий король, они являются потенциальной угрозой империи. Ведь какие-то силы помогли им – иначе как они смогли заполучить машину, унесшую их прочь, когда мы уже готовились уничтожить их? Сейчас я не могу предоставить убедительные доказательства, но если бы мне позволили поработать с Тарагормом, использовать его знания, чтобы выяснить всё о Хоукмуне и его компании, то я достал бы доказательства, и вы бы поверили мне!

– Нас терзают сомнения, Мелиадус! – В музыкальном голосе зазвучали теперь мрачные нотки. – Однако, если это не помешает исполнению твоих обязанностей при дворе, мы готовы дать позволение: можешь посетить дворец лорда Тарагорма и заручиться его поддержкой в поисках твоих врагов…

– Наших врагов, великий правитель…

– Посмотрим, барон, посмотрим.

– Благодарю вас за веру в меня, ваше величество. Я…

– Аудиенция еще не окончена, барон Мелиадус, ибо мы еще не сообщили тебе об упомянутых выше обязанностях.

– Большая честь для меня исполнять их, благородный правитель.

– Ты говорил, что нашей безопасности угрожает Камарг. Однако мы считаем, что угрозы могут исходить и из других областей. Если точнее, нас тревожит Восток, он может превратиться в нового врага, такого же могущественного, как сама Темная Империя. Так вот, возможно, дело как-то связано с твоими подозрениями относительно Хоукмуна и его предполагаемых союзников, и вполне вероятно, что прямо сейчас у нас при дворе гостят эти самые союзники…

– Король-император, если бы это было так…

– Позволь мне договорить, барон Мелиадус!

– Прошу прощения, благородный сир.

– Вчера ночью у ворот Лондры появились два чужестранца, они объявили себя эмиссарами империи Коммуназии. Появление их было таинственным, они дали понять, что обладают средствами передвижения, неведомыми нам, поскольку, как они сказали, свою столицу они покинули двумя часами раньше. Мы считаем, что они явились сюда с той же целью, с какой мы посещаем те территории, которые вызывают наш интерес, – оценить нашу силу. Мы же, со своей стороны, должны попытаться оценить их могущество, потому что может настать день – пусть даже и не скоро, – когда мы вступим с ними в конфликт.

Несомненно, они узнали о нашем завоевании Ближнего и Среднего Востока, и они забеспокоились. Мы обязаны разузнать о них всё, что только возможно, попытаться убедить их, что не желаем им зла, внушить им мысль, что было бы неплохо отправить наших послов в их земли. Если они согласятся, мы бы хотели, чтобы ты, Мелиадус, стал одним из наших послов, поскольку у тебя большой опыт в дипломатии подобного рода – больше, чем у других моих слуг.

– Это тревожная новость, великий император.

– Да, однако мы должны воспользоваться преимуществом, какое можно извлечь из происходящего. Ты станешь их гидом, окажешь им любезный прием, попытаешься выудить из них сведения, разговоришь их на тему их силы и площади их территорий, численности войска их монарха, мощи их оружия и вместимости транспортных средств. Их визит, барон Мелиадус, как ты понимаешь, несет куда большую потенциальную угрозу, чем исчезнувший замок графа Брасса.

– Но, может быть, благородный правитель…

– Нет, никаких «может быть», барон Мелиадус! – Цепкий язык стремительно высунулся из сморщенного рта. – Это самая главная твоя задача. Если у тебя будет свободное время, можешь посвятить его планам мести Дориану Хоукмуну и остальным.

– Но, могучий король…

– В точности следуй нашим указаниям, Мелиадус. Не разочаруй нас.

Тон стал угрожающим. Язык коснулся крошечного драгоценного камешка, проплывавшего мимо головы, и сфера начала меркнуть, пока не превратилась в непроницаемый черный шар.

Глава седьмаяЭмиссары

Барон Мелиадус так и не смог отделаться от ощущения, что король-император утратил к нему доверие, что король Хуон намеренно выискивает предлог помешать его поискам обитателей замка Брасс. Правда, король высказал убедительный довод, поручив Мелиадусу позаботиться о странных послах Коммуназии, и даже польстил, намекнув, что никто, кроме Мелиадуса, не сможет разрешить проблему, и, если позже представится такая возможность, Мелиадус будет считаться не только Первым Воином Европы, но еще и Главным Военачальником Коммуназии. Однако Коммуназия интересовала Мелиадуса не так сильно, как замок Брасс, – он нутром чуял, что вот-вот сможет доказать, что замок Брасс несет значительную угрозу Темной Империи, тогда как у его монарха не было никаких поводов считать, что Коммуназия опасна Гранбретани.

Облаченный в самые дорогие одеяния, в лучшей маске, Мелиадус прошел по сияющим коридорам дворца в зал, где накануне встречался со своим зятем Тарагормом. Теперь в зале был устроен новый прием: торжественная встреча гостей с Востока, со всеми положенными церемониями.

Будучи сейчас представителем короля-императора, барон Мелиадус должен был гордиться оказанной ему честью – ведь он стал вторым лицом после короля Хуона, но даже это не помогло ему отбросить мысли о мести.

Он ступил в зал под звуки фанфар с галереи, тянувшейся вдоль стен. Здесь собрались все благородные гранбретанцы, и от роскошных одеяний рябило в глазах. О прибытии эмиссаров Коммуназии пока не объявляли. Барон Мелиадус подошел к возвышению, на котором стояло три золотых трона, поднялся по ступенькам и уселся на трон в середине. Людское море заколыхалось перед ним, опускаясь в поклоне, и в зале наступила полная предвкушения тишина. Мелиадус и сам еще не видел послов. До сих пор их повсюду сопровождал капитан Виель Фонг из ордена Богомола.

Мелиадус окинул взглядом зал, отметив, что здесь Тарагорм, Флана, графиня Кэнберийская, Адаз Промп и Майгель Хольст, Джерек Нанкенсин и Бренал Фарну. Он на миг задумался, понимая, что что-то не так. Потом он понял, что из всех великих полководцев не хватает только Шенегара Тротта. Он вспомнил, что толстый граф толковал о каком-то задании. Неужели он уже отбыл выполнять его? Почему же ему, Мелиадусу, не доложили об экспедиции Тротта? Разве от него держат что-то в секрете? Он что, действительно утратил доверие короля-императора? Ощущая сумбур в мыслях, Мелиадус обернулся, когда снова затрубили фанфары и двери зала распахнулись, чтобы впустить двух человек в невероятных одеяниях.

Мелиадус автоматически поднялся им навстречу, ошеломленный их видом, потому что они были гротескными дикарями: великаны семи футов в высоту, шагающие на негнущихся ногах, словно автоматы. Он невольно задался вопросом: а люди ли они на самом деле? Ему раньше как-то не приходило в голову, что они могут оказаться кем-то еще. Может, это какие-нибудь чудовищные порождения Трагического Тысячелетия? Вдруг обитатели Коммуназии не человеческие существа?

Как и жители Гранбретани, они носили маски (он заключил, что конструкции у них на плечах – маски), поэтому не представлялось возможным определить, человеческие ли у них лица. Маски были вытянутые и бесформенные, из раскрашенной кожи с синими, зелеными, желтыми и красными узорами, которые причудливо переплетались, время от времени складываясь в дьявольские картинки: горящие огнем глаза и полные зубов пасти. Тяжелые меховые Шубы спадали до пола; кроме того послы облачились в кожу с нарисованными на ней человеческими конечностями и органами, напомнившими Мелиадусу цветные картинки, которые он как-то видел в медицинском атласе.

Герольд объявил гостей:

– Лорд-коминсар Каов Шаланг Гатт, наследный представитель Президента-Императора Коммуназии Джонг Манг Шена и принц-избранник Солнечной орды.

Первый из эмиссаров выступил вперед, чуть приспустил меховое одеяние и продемонстрировал плечи шириной не меньше четырех футов, а также рукава из плотного разноцветного шелка. В правой руке он сжимал отделанный драгоценными камнями золотой посох, который вполне мог бы оказаться самим Рунным посохом, судя по тому почтению, с каким его держал эмиссар.

– Лорд-коминсар Оркей Хеонг Фун, наследный представитель Президента-Императора Коммуназии Джонг Манг Шена и принц-избранник Солнечной орды.

Второй человек (если это был человек) выступил вперед, одетый точно так же, но без посоха.

– Приветствую благородных послов Президента-Императора Джонг Манг Шена, вся Гранбретань к их услугам, они вольны делать всё, что угодно. – Мелиадус широко раскинул руки.

Человек с посохом остановился перед возвышением и заговорил со странным мелодичным акцентом, как будто язык Гранбретани, язык всей Европы и Ближнего Востока, не был ему родным:

– Мы горячо благодарим вас за оказанным прием, и нам не терпится узнать, что за могущественный властитель приветствует нас.

– Я барон Мелиадус Кройденский, Великий коннетабль ордена Волка, Главный военачальник Европы, представитель бессмертного короля-императора Хуона Восемнадцатого, правителя Гранбретани, Европы и всех царств Среднеморья, Великого коннетабля ордена Богомола, Вершителя судеб, Творца истории, могучего и ужасного Повелителя Всего. Я приветствую вас, как он приветствовал бы вас сам, говорю от его имени, действую согласно его пожеланиям, ибо он, да будет вам известно, будучи бессмертным, не может покидать таинственную Тронную Сферу, хранящую его и оберегаемую день и ночь тысячей гвардейцев. – Мелиадусу показалось, что стоит подчеркнуть неуязвимость короля-императора, произвести впечатление на визитеров, донести до них мысль о том, что любая попытка покушения на жизнь короля Хуона просто немыслима. Мелиадус указал на два одинаковых трона по бокам от своего. – Прошу вас, присаживайтесь, нас ждет развлечение.

Два гротескных персонажа поднялись по ступенькам и не без труда устроились в раззолоченных креслах. Пиршества не предполагалось – народ Гранбретани считает любой прием пищи делом интимным, ведь для этого необходимо снимать маски и – о ужас! – демонстрировать голые лица. Всего три раза в год они публично скидывали маски, заодно с одеждами, под защитой стен тронного зала, где пред жадным взглядом короля Хуона устраивалась недельная оргия с омерзительными, кровавыми церемониями, названия для которых существовали лишь в тайных языках орденов и не произносились никогда, за исключением этих трех раз в году.

Барон Мелиадус хлопнул в ладоши, давая знак к началу представления, придворные расступились, словно занавес, заняв свои места вдоль стен зала, после чего на передний план вышли акробаты и фигляры, Арлекины, Пьеро и Коломбины, а с галереи сверху понеслась дикая музыка.

Пирамиды из людей росли, наклонялись, неожиданно рассыпались, чтобы снова собраться в еще более сложные конструкции, клоуны скакали, проделывая друг с другом опасные трюки, которых от них и ждали, а акробаты рядом с ними бешено вращались, ходили по натянутым между галереями проволокам и раскачивались на трапециях, подвешенных высоко над головами публики.

Флана Кэнберийская не смотрела на акробатов и не замечала смешных ужимок клоунов. Вместо этого клюв ее маски был нацелен на чужестранцев, она разглядывала их с необычным для себя любопытством, смутно сознавая, что неплохо бы узнать их получше, ведь они, вероятно, могли бы предложить ей уникальный опыт, в особенности если они, как она подозревала, не вполне люди.

Мелиадус, который так и не мог отделаться от ощущения, что его оговорили перед королем и что его товарищи-дворяне плетут против него интриги, с большим усилием оказывал гостям радушный прием. Когда он того хотел, он умел произвести впечатление на незнакомцев (как это было однажды с графом Брассом) своим достоинством, своими разумом и мужественностью, однако в этот вечер ему приходилось прилагать усилия, и он опасался, что это заметно по его тону.

– Нравится ли вам представление, лорды Коммуназии? – спрашивал он и видел, как громадные головы едва заметно склоняются. – Разве клоуны не забавны? – и получал в ответ взмах руки Каова Шаланга Гатта, того, кто был с золотым посохом.

Мелиадус говорил:

– Какое мастерство! Этих фокусников мы привезли с наших территорий в Италии, а вон те акробаты когда-то принадлежали герцогу Крахова, впрочем, при императорском дворе имеются равные им по мастерству…

На что второй, по имени Оркей Хеонг Фун, лишь ерзал в кресле, как будто ему было неудобно сидеть. В конце концов все это лишь усилило раздражение барона Мелиадуса и вызвало ощущение, что эти странные создания каким-то образом ставят себя выше него либо же его попытки проявить любезность вызывают у них скуку, и ему становилось все труднее и труднее вести светскую беседу – единственно возможную беседу, когда гремит музыка.

В итоге он поднялся и хлопнул в ладоши.

– Довольно. Пусть акробаты уходят. Перейдем к более экзотическому представлению.

И он чуть расслабился, когда в зал вошли сексуальные гимнасты и началось представление вполне в извращенном вкусе Темной Империи. Он хихикал, узнавая некоторых артистов и указывая на них гостям.

– Вон тот был когда-то принцем Мадьярии, те две близняшки – сестры короля Туркии. Ту блондинку я лично взял в плен – и того жеребца заодно – на конюшне в Булгарии. Многих из них я сам обучал.

Но хотя представление успокоило напряженные нервы барона Мелиадуса Кройденского, эмиссары Президента-Императора Джонг Манг Шена сидели такие же бесстрастные и молчаливые, как и прежде.

Наконец представление завершилось, и артисты ретировались (как показалось, к облегчению эмиссаров). Заметно приободрившийся барон Мелиадус гадал, точно ли эти существа из плоти и крови, подавая знак к началу бала.

– А теперь, господа, – сказал он, поднимаясь с трона, – не прогуляться ли нам по залу, чтобы вы могли познакомиться с теми, кто собрался здесь почтить вас и получить от вас знаки внимания.

Эмиссары Коммуназии на негнущихся ногах последовали за бароном Мелиадусом, на голову возвышаясь над всеми самыми высокими гостями в зале.

– Не хотите ли потанцевать? – спросил барон.

– Сожалею, мы не танцуем, – без всякого выражения проговорил Каов Шаланг Гатт, и, поскольку этикет требовал, чтобы гости начали танцевать первыми, танцы так и не состоялись. Мелиадус дымился от негодования. Чего же король Хуон ожидал от него? Как ему иметь дело с этими автоматами?

– Разве в Коммуназии нет танцев? – спросил он, и голос его подрагивал от подавленного гнева.

– Боюсь, это не те танцы, которые нравятся вам, – отозвался Оркей Хеонг Фун, и, хотя его голос был лишен всяких интонаций, барон Мелиадус снова решил, что подобного рода развлечение высшие классы Коммуназии считают ниже своего достоинства. Он с досадой подумал, что ему всё труднее и труднее оставаться вежливым с этими высокомерными чужестранцами. Мелиадус не привык скрывать свои чувства перед какими-то презренными чужаками, и он мысленно пообещал, что не откажет себе в удовольствии лично разобраться с этими двумя, если ему выпадет честь возглавить армию, идущую на Дальний Восток.

Барон Мелиадус остановился перед Адазом Промпом, который поклонился гостям.

– Разрешите представить одного из наших могущественнейших военачальников, графа Адаза Промпа, Великого коннетабля ордена Гончей, принца Пари и протектора Мунхейна, командующего Десятью Тысячами.

Узорчатая собачья маска снова склонилась.

– Граф Адаз возглавлял войско, которое помогло нам завоевать все земли Европы за два года, хотя там можно было бы потратить все двадцать лет, – сказал Мелиадус. – Его Гончие непобедимы.

– Барон мне льстит, – сказал Адаз Промп. – Я уверен, господа, что у вас в Коммуназии имеются легионы помощнее.

– Возможно, но я не знаю точно. Похоже, ваши армии так же свирепы, как наши псы-драконы, – ответил Каов Шаланг Гатт.

– Псы-драконы? А кто они такие? – спросил Мелиадус, вспомнив наконец, чего хотел от него король.

– Разве у вас в Гранбретани нет таких?

– Возможно, мы просто называем их иначе. Не могли бы вы их описать?

Каов Шаланг Гатт махнул посохом.

– Они в два раза больше человека – нашего человека, у них по семьдесят острых, как бритвы, зубов. Еще они очень шерстистые, а когти у них кошачьи. Мы охотимся с ними на тех рептилий, которых еще не приспособили для военных нужд.

– Ясно, – пробормотал Мелиадус, размышляя о том, что для победы над подобными боевыми зверями потребуется особая тактика. – И сколько же у вас таких обученных псов-драконов?

– Изрядное количество, – ответил гость.

Они двинулись дальше, знакомиться с прочими благородными господами и их дамами, и каждый, как и Адаз Промп, задавал свой заготовленный вопрос, давая Мелиадусу возможность выудить из эмиссаров какие-нибудь сведения. Но стало совершенно ясно, что, хотя они охотно говорят о мощи своего оружия и войск, они слишком осторожны, чтобы распространяться в подробностях об их численности и возможностях. Мелиадус сообразил, что для сбора такой информации потребуется больше одного вечера, и у него зародилось подозрение, что собрать ее будет вовсе не просто.

– Должно быть, у вас весьма искушенные ученые мужи, – заметил он, пробираясь через толпу. – Возможно, более продвинутые, чем наши?

– Возможно, – отозвался Оркей Хеонг Фун, – но мне слишком мало известно о вашей науке. Было бы любопытно сравнить.

– В самом деле, любопытно, – согласился Мелиадус. – К примеру, я слышал, что ваши летучие машины переносят вас на несколько тысяч миль за весьма короткий промежуток времени.

– Это не летучие машины, – сказал Оркей Хеонг Фун.

– Нет? Но как же тогда…

– Мы называем это Колесницей Земли, она проносится сквозь землю…

– Как же она движется? Куда девается почва с ее пути?

– Ну, сами мы не ученые, – вставил Каов Шаланг Гатт. – Мы даже не делаем вид, будто понимаем принцип действия наших машин. Подобные вещи мы предоставляем низшим сословиям.

Барон Мелиадус, снова ощутив себя уязвленным, остановился перед прекрасной маской цапли, скрывавшей графиню Флану Микошевар. Он представил ее, и она опустилась в реверансе.

– Вы очень высокие, – проговорила она грудным голосом. – Да, чрезвычайно высокие.

Барон Мелиадус сделал попытку двинуться дальше – графиня смутила его, чего он почти ожидал. Он подошел к ней только потому, что после последней фразы гостя повисла неловкая пауза. Но Флана протянула руку и тронула Оркея Хеонга Фуна за плечо.

– А плечи у вас такие широкие, – продолжала она.

Эмиссар ничего не ответил, но застыл как вкопанный. Мелиадус подумал: а вдруг она его оскорбила? Если так, он ощутил бы хоть какое-то удовлетворение. Он сомневался, что жители Коммуназии станут жаловаться, ведь в их интересах, понял он, сохранить добрые отношения с гранбретанской знатью, точно так же как Гранбретани на данном этапе важно сохранить добрые отношения с ними.

– Может быть, я смогу чем-нибудь вас развлечь? – спросила Флана, неопределенно взмахнув рукой.

– Благодарю, но в данный момент мне ничего не приходит на ум, – ответил гость, и они двинулись дальше.

Ошеломленная, Флана смотрела, как они удаляются. Никогда еще ее вот так не отвергали, и она была заинтригована. Она решила, что выяснит причину такого отношения, как только улучит подходящий момент. Какие же они странные, эти немногословные существа с такими резкими движениями. Они словно люди из стали, решила она. Найдется ли хоть что-то, думала она, способное вызвать в них человеческие чувства?

Их громадные маски из раскрашенной кожи возвышались над головами толпы, пока Мелиадус представлял их Джереку Нанкенсину и его супруге, герцогине Фалмоливе Нанкенсин, которая в юности выезжала на поле боя вместе с мужем.

И когда обход был завершен, барон Мелиадус вернулся к своему золоченому трону, гадая со всё возрастающим возмущением, куда запропастился его соперник, Шенегар Тротт, и почему это король Хуон не доверил ему информацию о передвижениях Тротта. Ему не терпелось отделаться от своих подопечных и мчаться в лаборатории Тарагорма, чтобы узнать, каких успехов добился мастер Дворца Времени, и возможно ли обнаружить во времени или пространстве местоположение ненавистного замка Брасс.

Глава восьмаяМелиадус во Дворце Времени

На следующий день, ранним утром, после скверно проведенной ночи, когда сон бежал от него, а найти удовольствие не получилось, барон Мелиадус отправился с визитом к Тарагорму во Дворец Времени.

В Лондре почти не было открытых улиц. Все дома, дворцы, склады и казармы соединялись между собой крытыми пассажами, яркими, со стенами из витражного стекла в богатых кварталах или из темного маслянистого камня – в бедных.

Мелиадуса пронесли по этим пассажам в паланкине с задернутыми шторами двенадцать девушек-рабынь, обнаженных, с раскрашенными телами (только женщинам Мелиадус позволял прислуживать себе). Он хотел навестить Тарагорма до того, как проснутся эти неотесанные болваны из Коммуназии. Конечно, не исключено, что они действительно как-то связаны с теми, кто помог исчезнуть Хоукмуну и остальным, но доказательств пока никаких. Если оправдаются его надежды на исследования Тарагорма, он, вероятно, получит необходимые доказательства, представит их королю Хуону, оправдается в его глазах и, возможно, избавится от хлопотного задания принимать эмиссаров.

Пассажи начали расширяться, и в воздухе возник странный звук: приглушенный гул и размеренное механическое щелканье. Мелиадус знал, что слышит часы Тарагорма.

Когда он приблизился к входу во Дворец Времени, шум сделался оглушительным, потому что тысяча гигантских маятников качались каждый в своем ритме, колесики жужжали, поворачиваясь, молоточки ударяли по колокольчикам, гонгам и цимбалам, механические птицы свистели, а механические голоса говорили. От всего этого голова шла кругом, потому что, хотя дворец содержал в себе несколько тысяч часов разных размеров, он и сам был гигантскими часами, главным регулятором для всех остальных. И над всеми прочими звуками царило неторопливое, громкое, отдающееся эхом тиканье массивного механизма, идущее откуда-то из-под крыши, и еще шелест чудовищного маятника, который разрезал воздух в Зале Маятника, где Тарагорм проводил большинство своих экспериментов.

Паланкин Мелиадуса наконец поднесли к ряду относительно небольших бронзовых дверей, путь тут же преградили выскочившие навстречу механические люди, а механический голос, перекрывая тиканье всех часов, вопросил:

– Кто явился к лорду Тарагорму во Дворец Времени?

– Барон Мелиадус, его шурин, с разрешением от короля-императора, – отвечал барон, вынужденно перейдя на крик.

Двери не открывались гораздо дольше, чем обычно, решил Мелиадус, но затем они медленно отворились, впуская паланкин.

Теперь Мелиадус оказался в зале с закругленными металлическими стенами, словно попал в корпус часов, и шум еще больше усилился. Зал был полон «тик-таков», «бим-бомов», цоканья и клацанья, и если бы не волчий шлем, барон зажал бы уши руками. Он подумал, что еще немного, и вообще оглохнет.

Его пронесли через этот зал в следующий, увешанный гобеленами (на всех без исключения были строгие изображения сотен разнообразных хронометров), которые приглушали самые сильные звуки. Здесь девушки-рабыни опустили паланкин, барон Мелиадус отдернул занавески руками в латных перчатках и вышел, чтобы дождаться появления зятя.

И снова ему показалось, что прошло слишком много времени, прежде чем его родственник степенно вышел из дверей в дальнем конце зала и кивнул своей громадной маской-часами.

– Ты рано, брат, – сказал Тарагорм. – Сожалею, что заставил тебя ждать, но я еще даже не завтракал.

Мелиадус вспомнил, что Тарагорм никогда не относился с должным вниманием к придворному этикету, и произнес резко:

– Мои извинения, брат, но мне не терпится увидеть твою работу.

– Я польщен. Прошу сюда, брат.

Тарагорм развернулся и вышел в ту же дверь, через которую вошел. Мелиадус не отставал от него ни на шаг.

Они шли через многочисленные коридоры, увешанные гобеленами, пока наконец Тарагорм не навалился всем телом на засов, запиравший гигантскую дверь. Дверь отворилась, и воздух внезапно наполнился свистом сильного ветра: то шумел гигантский барабан, вращавшийся мучительно медленно.

Мелиадус автоматически поднял глаза к потолку и увидел, как в воздухе над ним качается маятник – его гиря, пятьдесят тонн меди, была отлита в виде яркого солнца с лучами, и от ее движения поднимался такой сквозняк, что трепетали все гобелены за спиной, а плащ Мелиадуса взметался, словно тяжелые шелковые крылья. Маятник порождал ветер, а спрятанный где-то внутри анкер рождал звук, подобный бою барабана. Через весь просторный Зал Маятника протянулись ряды машин на разной стадии готовности и столы с лабораторным оборудованием, с инструментами из меди, бронзы и серебра, с облаками тончайшей золотой проволоки, паутинами нитей с нанизанными драгоценными камнями и инструментами для измерения времени.

То были приборы с водяными механизмами, с маятниковым движением, с анкерным и шариковым движением, наручные часы, хронометры, механические модели планетной системы, астролябии, часы с закрытыми циферблатами, часы с выставленными напоказ механизмами, настольные часы, солнечные часы. И над всем этим трудились рабы Тарагорма, ученые и инженеры, взятые в плен в десятках разных стран, и многие из них были лучшими у себя на родине.

Пока Мелиадус смотрел на всё это, в одной части зала вспыхивал пурпурный огонь, в другой сыпались каскады зеленых искр, откуда-то еще валил багровый дым. Он увидел, как какая-то черная машина рассыпалась в прах, человек, управлявший ею, закашлялся, оступился, повалившись в пыль, и исчез.

– И что это было? – лаконично поинтересовался кто-то рядом. Мелиадус обернулся и увидел Калана Витальского, главного ученого короля-императора, который тоже зашел к Тарагорму.

– Эксперимент по ускорению времени, – пояснил Тарагорм – Мы умеем запускать процесс, однако мы не умеем им управлять. Пока что ничего не работает. Обратите внимание… – Он указал на машину в форме яйца, сделанную из непонятной желтой субстанции, похожей на стекло. – Вот эта машина создает противоположный эффект, однако и этот процесс мы, к сожалению, пока не можем контролировать. Человек, который стоит рядом, – он махнул на фигуру, которую Мелиадус принял за статую в полный рост, за механическую фигуру из часов, которую принесли на ремонт, – уже несколько недель как окаменел!

– А что насчет путешествия во времени? – спросил Мелиадус.

– Это там, – ответил Тарагорм. – Видишь вон те серебряные коробки? В каждой лежит созданный нами инструмент, способный перебросить предмет сквозь время, либо назад, либо вперед, но мы не уверены насчет расстояния. Однако живые существа сильно страдают, когда совершают подобное перемещение. Лишь немногие из рабов и животных, на которых мы проводили опыты, выжили, и все без исключения испытали страшные боли и деформации тела.

– Если бы мы поверили Тоцеру, – сказал Калан, – может, тогда мы бы овладели умением путешествовать через время. Не стоило нам так над ним потешаться, но я действительно был не в силах поверить, что этот жалкий писака может владеть тайным знанием!

– Что ты говоришь? Что? – Мелиадус ничего не слышал о случае с Тоцером. – Тоцер ведь драматург. Я думал, он умер! Что он знает о путешествиях во времени?

– Он снова появился при дворе, пытался вернуть милость короля-императора, рассказывая о том, что научился путешествовать во времени у какого-то старика с Запада – что-то умозрительное, так он сказал. Мы притащили его сюда, смеялись, требовали доказать, подтвердить, что он умеет путешествовать во времени. После чего, барон Мелиадус, он исчез!

– И вы… вы даже не попытались его задержать?

– Поверить ему было невозможно, – вставил Тарагорм. – Ты сам поверил бы?

– Я проявил бы большую осмотрительность, испытывая его.

– Мы подумали, что в его интересах вернуться обратно. Кроме того, брат, мы не цепляемся за соломинку.

– Что ты имеешь в виду, брат? – резко спросил Мелиадус.

– Я говорю о том, что мы проводим чисто научные исследования, тогда как ты требуешь немедленных результатов, чтобы продолжить свой поход на замок Брасс с целью мести.

– Я воин, брат, человек действия. И мне не к лицу прохлаждаться, играя в игрушки или корпя над книжками. – Защитив таким образом свою честь, барон Мелиадус вернулся к вопросу о Тоцере. – Так вы говорите, драматург узнал секрет от какого-то старика с Запада?

– Так он сказал, – отозвался Калан. – Но я думаю, он солгал. Он уверял, что тут важна только сила мысли, но мы сомневаемся, что он способен овладеть подобным учением. Однако факт остается фактом: он растаял и исчез на наших глазах.

– Почему мне ничего об этом не рассказали? – в отчаянии простонал Мелиадус.

– Когда это случилось, ты всё еще был на континенте, – заметил Тарагорм. – Кроме того, мы и подумать не могли, что подобное происшествие может заинтересовать такого человека действия, как ты.

– Но ведь его знания могли упростить вам работу, – сказал Мелиадус. – А ты так легко рассказываешь об упущенной возможности.

Тарагорм пожал плечами.

– Теперь-то уже ничего не поделаешь. Мы понемногу продвигаемся… – где-то что-то громыхнуло, закричал человек, розово-оранжевое пламя осветило зал, – и уже скоро мы приручим время, как приручили пространство.

– Да, лет через тысячу! – фыркнул Мелиадус. – А Запад… как же этот старик с Запада? Мы должны его найти. Как его зовут?

– Тоцер сказал лишь, что его имя Майган и он мудрый чародей. Но, как я уже говорил, он, скорее всего, солгал. В конце концов, что есть на Западе, кроме запустения? Там никто не живет, за исключением разных уродливых созданий, оставшихся от Трагического Тысячелетия.

– Мы должны отправиться туда, – сказал Мелиадус. – Не оставить там камня на камне, осмотреть все углы…

– Я не собираюсь ехать в эти холодные горы, искать неизвестно кого, – отвечал Калан, передернувшись. – У меня здесь работа, я довожу до ума машины, которые помогут нам завоевать оставшийся кусок мира так же быстро, как мы завоевали Европу. Кроме того, как мне кажется, и у тебя, барон Мелиадус, имеются дома дела – твои гости…

– К черту гостей! Они отнимают у меня драгоценное время.

– Уже скоро я дам тебе всё время, какое пожелаешь, брат, – пообещал Тарагорм. – Только немного потерпи…

– Ба! Я ничего в этом не понимаю. Твои машины, которые рассыпаются в прах и взрываются, выглядят впечатляюще, однако мне от них никакого проку. Играй в свои игры, брат, если тебе так угодно. Желаю тебе удачного утра!

Ощутив облегчение от того, что ему больше нет нужды быть вежливым со своим родственником, Мелиадус развернулся и вышел из Зала Маятника, зашагал по завешенным гобеленами коридорам и залам обратно к своему паланкину.

Уселся в него и буркнул девушкам, чтобы несли обратно.

Пока его доставляли в собственный дворец, Мелиадус обдумывал полученную информацию.

При первой же возможности он избавится от навязанных ему эмиссаров и рванет на Запад, выяснит, возможно ли повторить путь Тоцера и отыскать старика, владеющего не только тайнами времени, но и средствами, благодаря которым он наконец-то окончательно разделается с замком Брасс.

Глава девятаяИнтерлюдия в замке Брасс

Во дворе замка Брасс сам граф Брасс и Оладан из Булгарских гор вскочили на рогатых коней и понеслись через городок с крытыми красной черепицей домами в сторону болот, что они по обыкновению проделывали каждое утро.

Угрюмое настроение графа Брасса немного рассеялось, и впервые с визита Воина из гагата-и-золота он начал ценить компанию.

Плененный Элвереца Тоцер был заточен в нескольких комнатах одной из башен; кажется, он даже обрадовался, когда Боженталь снабдил его бумагой, перьями и чернилами, велев отрабатывать свое содержание сочинением новой пьесы и пообещав пусть небольшую, но зато понимающую аудиторию.

– Интересно, как там дела у Хоукмуна, – проговорил граф Брасс, пока они скакали, наслаждаясь обществом друг друга. – Как жаль, что не я вытянул короткую соломинку и не смог отправиться с ним.

– И мне жаль, – сказал Оладан. – Д’Аверку повезло. Печально, что у нас оказалось всего два кольца, Тоцера и Воина. Если они вернутся с остальными, тогда все мы сможем воевать с Темной Империей…

– Преопасная идея, друг Оладан, отправить их, как предложил Воин, прямо в Гранбретань, чтобы искать там в Йеле Майгана из Лландара.

– Я слышал поговорку, что зачастую не так опасно жить в логове льва, как за его пределами, – заметил Оладан.

– Еще безопаснее жить там, где вообще не водятся львы, – возразил граф Брасс, насмешливо скривив губы.

– Ладно, понадеемся, что львы не сожрут их, только это нам и остается, граф, – нахмурившись, произнес Оладан. – Может, я полный глупец, но все равно завидую выпавшей им возможности.

– У меня предчувствие, что нам недолго осталось пребывать здесь в бездействии, – сказал граф Брасс, направляя лошадь на узкую тропу в зарослях камыша. – Сдается мне, что нашей безопасности угрожают не с одной стороны, но со множества…

– Лично меня тревожит не столько это, – сказал Оладан, – я больше опасаюсь за Иссельду, Боженталя и простых горожан, ведь они не находят отдохновения в тех занятиях, какие так нравятся нам.

Они скакали в сторону моря, наслаждаясь одиночеством и в то же время мечтая о шумной и яростной битве.

Граф Брасс иногда задавался вопросом, не лучше ли разбить машину с кристаллом, обеспечившую им безопасную жизнь, и не вернуть ли замок Брасс в тот мир, который они покинули, не вступить ли в сражение за него, пусть даже у них нет ни малейшего шанса одолеть орды Темной Империи.

Глава десятаяВиды Лондры

Крылья орнитоптера завибрировали в воздухе, когда летучая машина зависла над шпилями Лондры.

Машина была большая, рассчитанная на четыре или пять человек, ее металлический корпус поблескивал орнаментами и затейливыми узорами.

Мелиадус перегнулся над бортом и указал вниз. Его гости тоже подались вперед, но явно только из вежливости. Казалось, их высокие, тяжелые маски свалятся с плеч, если они нагнутся чуть сильнее.

– Перед вами дворец короля Хуона, в котором вы остановились, – сказал Мелиадус, указывая на безумную громаду, где обитал его король-император. Дворец возвышался над прочими постройками, стоя в отдалении от них, в самом центре города. В отличие от большинства прочих зданий, туда было невозможно попасть по крытым коридорам. Его четыре башни, светящиеся глубоким золотистым светом, даже сейчас парили где-то над головами, хотя Мелиадус и его гости сидели в орнитоптере, вознесшись высоко над остальными домами.

Карнизы сплошь покрывали барельефы, отображающие все темные дела, столь любимые Империей. На углах парапетов стояли гигантские вычурные статуи, которые, как казалось, запросто могут рухнуть во двор, оставшийся далеко-далеко внизу. Дворец был выкрашен во все мыслимые цвета, и все эти цвета перемешались так, что в глазах начинало рябить за считаные секунды.

– Дворец Времени, – говорил Мелиадус, указывая на превосходно отделанное строение, бывшее заодно и гигантскими часами, а затем: – Мой личный дворец. – Угрюмое черное здание с серебристым фасадом. – Река, которую вы видите, разумеется, река Тейм.

На реке не было видно воды из-за плотного движения. По кроваво-красным волнам скользили бронзовые баржи и корабли из эбенового и тикового дерева, украшенные драгоценными металлами и полудрагоценными камнями, с огромными парусами, которые покрывали вышитые или напечатанные узоры.

– Поодаль слева, – продолжал барон Мелиадус, глубоко уязвленный необходимостью проводить эту глупейшую экскурсию, – наша Висячая Башня. Как вы видите, она кажется свисающей с неба, словно на земле у нее вовсе нет основания. Она появилась в результате эксперимента одного нашего мага, которому удалось поднять башню на несколько футов, однако не выше. После чего выяснилось, что он не в состоянии опустить ее обратно на землю – вот так она с тех пор и висит.

Он показал им набережные, где стояли огромные блестящие военные корабли Гранбретани, выгружавшие награбленное добро; квартал Сорванных Масок, где обитали городские подонки; купол громадного театра, где когда-то ставили пьесы Тоцера; Храм Волка, штаб-квартиру его ордена с монструозной и гротескной каменной волчьей головой, водруженной на конек крыши, а также прочие многочисленные храмы, украшенные такими же гротескными звериными головами из камня, весившими десятки тонн.

На протяжении скучного дня, когда они летали над городом, останавливаясь лишь для того, чтобы заправить орнитоптер и сменить пилотов, раздражение Мелиадуса с каждым часом нарастало. Он показал все чудеса, которыми был напичкан этот древний и недружелюбный город, пытаясь понять, как велел король-император, что произведет на гостей Темной Империи самое сильное впечатление.

Когда наступил вечер и заходящее солнце населило город уродливыми тенями, барон Мелиадус с облегчением выдохнул и велел пилоту сажать орнитоптер на площадку на крыше дворца.

Они спустились под бешеное колыханье металлических крыльев, под клацанье и жужжанье, и оба эмиссара выбрались из машины на негнущихся ногах – сами лишь подобие настоящей жизни.

Они шагнули под навес над входом во дворец и принялись спускаться по винтовой лестнице, пока наконец не оказались снова в коридорах, полных неровного света, где их встретил почетный эскорт – шесть высокопоставленных членов ордена Богомола, в масках, отражавших яркие краски стен, – и проводил в отведенные им покои, где они могли отдохнуть и перекусить.

Покинув их перед дверью в апартаменты, барон Мелиадус поклонился и поспешил прочь, пообещав, что завтра они непременно обсудят научные вопросы и сравнят достижения Коммуназии с открытиями Гранбретани.

Стремительно шагая по вызывающим галлюцинации коридорам, он едва не сбил с ног родственницу короля-императора, Флану, графиню Кэнберийскую.

– Мой господин!

Он притормозил, дал ей дорогу, остановился.

– Моя госпожа, приношу свои извинения.

– А ты торопишься, мой господин!

– Так и есть, Флана.

– Похоже, нервы у тебя расшалились.

– Нервы ни к черту.

– Не хочешь ли утешиться?

– У меня неотложные дела…

– Дела необходимо вести с холодной головой, мой господин.

– Наверное.

– Если хочешь утихомирить свои страсти…

Он зашагал было дальше, затем снова остановился. В прошлом он не отказывался от утешения, какое обещала Флана. Наверное, она права. Наверное, она действительно ему нужна. С другой стороны, необходимо подготовить всё для похода на Запад, в который он отправится, как только отделается от послов. Но они все равно задержатся здесь еще на несколько дней. Кроме того, прошлая ночь не принесла отдохновения, и он совсем пал духом. По крайней мере, с Фланой он докажет себе, что годится на что-то в постели.

– Наверное… – сказал он снова, на этот раз задумчиво.

– В таком случае, поспешим в мои покои, мой господин, – ответила она с легким нетерпением.

Мелиадус со всё нарастающим интересом взял ее за руку.

– Ах, Флана, – пробормотал он. – Ах, Флана…

Глава одиннадцатаяРазмышления графини Фланы

Флана искала общества Мелиадуса по нескольким причинам, но интересовал ее главным образом не барон, а его подопечные, два восточных великана с плохо гнущимися конечностями.

Она спросила о них, когда они с бароном, потные, лежали на ее огромной кровати, и тогда он пожаловался на свое тяжелое положение, на то, как ему ненавистно поручение короля, ненавистны эти эмиссары, рассказал о своих истинных устремлениях, о желании отомстить врагам, убившим ее мужа, обитателям замка Брасс. Рассказал о своем открытии, что Тоцер познакомился с неким стариком с Запада, из забытой провинции Йель, который, вероятно, владеет секретом, как добраться до его противников.

И он заговорил о своих опасениях, что теряет былое могущество, свое положение (хотя и знал, что из всех женщин на свете Флана последняя, перед кем стоит озвучивать подобные мысли), что король-император теперь больше доверяет другим, например Шенегару Тротту, и делится с ним тем, чем раньше делился с одним лишь Мелиадусом.

– Эх, Флана, – сказал он перед тем, как провалиться в тревожный сон, – вот была бы ты королевой, вместе мы бы осуществили судьбу нашей могущественной империи.

Однако Флана едва слушала его, почти не думала, она просто лежала, время от времени потягиваясь всем пышным телом, потому что Мелиадус не сумел снять боль с ее души, он лишь кое-как притушил жар ее чресел, и ее мысли были сосредоточены на послах, которые спали сейчас всего двумя этажами выше.

Спустя какое-то время она поднялась с постели, оставив Мелиадуса стонать и храпеть во сне, снова надела платье и маску, выскользнула из спальни и поплыла по коридорам и вверх по лестницам, пока не дошла до дверей последних комнат, которые охраняли воины-богомолы. Маски насекомых вопросительно повернулись в ее сторону.

– Вам известно, кто я, – сказала она.

Им было известно, и они отступили от дверей. Она выбрала одну из комнат и открыла дверь, входя в будоражащую темноту апартаментов послов.

Глава двенадцатаяРазоблачение

Одна лишь луна освещала комнату, заливая кровать, на которой зашевелился человек – по брошенным рядом доспехам, украшениям и маске Флана поняла, который из послов здесь спит.

Она подошла ближе.

– Мой господин? – позвала она шепотом.

Внезапно человек вскочил с постели, Флана увидела его перепуганное лицо, увидела, как руки взметнулись, закрывая голову, и ахнула, узнавая его.

– Я тебя знаю!

– Кто ты? – Обнаженный, он выскочил из-под шелковых простыней, подбежал к ней в лунном свете, чтобы схватить. – Женщина!

– Да-да… – промурлыкала она. – А ты мужчина. – Она мелодично рассмеялась. – Вовсе не великан, хотя и приличного роста. Эта маска и доспех делают тебя выше на целый фут.

– Чего тебе надо?

– Я хотела развлечь тебя, сэр… хотела развлечься сама. Но теперь я разочарована, ведь я была уверена, что ты не совсем человек. Теперь-то мне ясно, что ты тот, кого я видела в тронном зале два года назад, – человек, которого Мелиадус приводил к королю-императору.

– Значит, ты была там тогда.

Его хватка усилилась, рука поднялась, чтобы сорвать с нее маску и зажать ей рот. Она принялась покусывать ему пальцы, поглаживая другую руку. Ладонь, зажимавшая ей рот, опустилась.

– Кто ты? – прошептал он. – Остальные знают?

– Я Флана Микошевар, графиня Кэнберийская. Никто не подозревает тебя, дерзкий германец. И я не стану звать стражу, если это тебя тревожит, потому что меня не интересует политика и я не питаю симпатии к Мелиадусу. На самом деле я признательна тебе, потому что ты избавил меня от надоедливого супруга.

– Значит, ты вдова Микошевара?

– Да. А тебя я сразу же узнала по черному камню во лбу, который ты пытался прикрыть, когда я вошла. Ты, герцог Дориан Хоукмун фон Кёльн, наверняка явился сюда, чтобы разузнать секреты своих врагов.

– Боюсь, мне придется убить тебя, госпожа.

– Я не собираюсь тебя выдавать, герцог Дориан. По крайней мере, не сразу. Я пришла предложить себя для твоего удовольствия, вот и всё. Ты уже сорвал с меня маску. – Она подняла на него золотистые глаза, всматриваясь в его красивое лицо. – Теперь можешь избавить меня и от остальной одежды…

– Сударыня, – проговорил он сипло. – Я не могу. Я женатый человек. Она засмеялась.

– И я замужняя дама… была замужем несчетное количество раз.

У него на лбу проступила испарина, когда он посмотрел ей в глаза, и мышцы его напряглись.

– Сударыня… я… я не могу…

Послышался шорох, и они оба обернулись.

Дверь смежной комнаты открылась, и вошел поджарый, красивый мужчина, который несколько театрально закашлялся, а затем поклонился. Он тоже был совершенно гол.

– Сударыня, – начал Гюйам Д’Аверк, – мой друг придерживается устаревших моральных принципов. Однако если я чем-нибудь могу посодействовать…

Она подошла к нему, окинула взглядом с головы до пят.

– А ты, похоже, здоровяк, – сказала она.

Он отвел взгляд.

– Ах, сударыня, как ты любезна. Увы, это не так, я человек нездоровый. С другой стороны, – он протянул руку и взял ее за плечо, увлекая в свою комнату, – я сделаю всё, что в моих силах, чтобы порадовать тебя, пока мое усталое сердце еще служит мне…

Дверь закрылась, и дрожащий Хоукмун остался один.

Он присел на край кровати, проклиная себя за то, что не лег спать в своем громоздком наряде, но изнурительная дневная экскурсия заставила его пренебречь подобной предосторожностью. Когда Воин из гагата-и-золота изложил им план, он показался всем неоправданно рискованным. Однако логика была вполне понятна: прежде чем отправляться в западную часть Гранбретани на поиски старика из Йеля, они должны выяснить, не нашли ли его уже гранбретанцы. Но теперь казалось, что их шансы узнать это равны нулю.

Стражники, должно быть, видели, как входила графиня. И если ее убить или взять в заложницы, стражники что-нибудь заподозрят. Хоукмун и Д’Аверк находились в городе, желавшем во что бы то ни стало уничтожить их. У них не было союзников, не было даже надежды спастись бегством, если их подлинные личности будут раскрыты.

Хоукмун ломал голову, пытаясь придумать план, который позволил бы им хотя бы удрать из города раньше, чем поднимется тревога, но все казалось ему безнадежным.

Он принялся стаскивать в кучу тяжелые одеяния и доспехи. Единственным его оружием была золотая дубинка, выданная ему Воином. Он взвесил ее на руке, мечтая, чтобы на ее месте оказался меч или какое-нибудь другое оружие, но кроме дубинки имелось только кольцо с кристаллом.

Хоукмун метался по комнате, пытаясь придумать какой-нибудь действенный план побега, но ничего не приходило на ум.

Он все еще мучился, когда наступил рассвет и Гюйам Д’Аверк просунул в дверь голову, широко улыбаясь.

– Доброе утро, Хоукмун. Что, даже глаз не сомкнул? Сочувствую. Я, кстати, тоже. Графиня – волшебное создание. Однако я рад видеть, что ты уже собрался в дорогу. Нам надо поторапливаться.

– О чем ты говоришь, Д’Аверк? Всю ночь я пытался придумать какой-нибудь план, но так ничего и не решил…

– Я расспросил Флану Кэнберийскую, и она рассказала нам всё, что мы хотели узнать, поскольку Мелиадус, кажется, очень ей доверяет. И еще она согласилась помочь нам сбежать.

– Как это?

– На ее личном орнитоптере. Он в нашем распоряжении.

– Ей можно верить?

– Придется. Послушай, у Мелиадуса пока не было времени на поиски Майгана из Лландара. По счастливой случайности, наше прибытие вынудило его задержаться в городе. Но он знает о старике – по крайней мере, знает, что Тоцер научился путешествовать во времени у старика с Запада, – и твердо намерен его разыскать. У нас все шансы первыми найти Майгана. Мы сможем проделать часть пути на орнитоптере Фланы, ведь я умею им управлять, а затем пойдем пешком.

– Но мы безоружны, у нас нет подходящей одежды!

– Оружие и одежду достанем через Флану, и маски заодно. В ее покоях хранятся тысячи трофеев с прошлых кампаний.

– Но для начала надо попасть в ее покои!

– Нет. Для начала надо лишь дождаться, когда она вернется сюда.

– Зачем?

– Затем, друг мой, что Мелиадус, возможно, все еще спит в ее постели. Наберись терпения. Нам здорово повезло. Молись, чтобы так было и впредь!

Довольно скоро Флана вернулась, сняла маску и поцеловала Д’Аверка едва ли не со смущением, как целует любовника молодая девушка. Черты ее лица как будто смягчились, взгляд уже не был таким тревожным, словно, занимаясь любовью с Д’Аверком, она действительно испытала неведомые до сих пор ощущения – может быть, проявление нежности, не входившее в число достоинств мужчин Гранбретани.

– Он ушел, – сказал она. – Как бы мне хотелось, Гюйам, задержать тебя здесь, оставить себе. Столько лет во мне жило невыразимое желание, которое никто не мог удовлетворить. И ты был так близок к тому, чтобы сделать это…

Д’Аверк наклонился и легонько поцеловал ее в губы, и голос его звучал вполне искренне, когда он сказал:

– Флана, ты тоже подарила мне кое-что… – Он неловко выпрямился, облаченный в свой тяжелый, громоздкий доспех. Водрузил на голову высокую маску. – Идем, нужно поторапливаться, пока дворец не проснулся.

Хоукмун последовал примеру Д’Аверка, тоже нахлобучил шлем, и вот уже снова явились два странных, не вполне похожих на людей эмиссара Коммуназии.

Флана первая вышла за дверь, прошествовала мимо стражников-богомолов, которые затопали следом по извилистым сияющим коридорам, проводив их до самых покоев графини. Здесь стражникам приказали оставаться за дверью.

– Они доложат, что проводили нас сюда, – сказал Д’Аверк. – На тебя падет подозрение, Флана!

Она сбросила маску цапли и улыбнулась.

– Нет, – сказала она, идя по пушистому ковру к полированному сундуку, украшенному алмазами. Она подняла крышку и вынула оттуда длинную трубку, на конце которой была мягкая груша. – Внутри груши ядовитая жидкость, – пояснила она. – Стоит вдохнуть брызги, и жертва сходит с ума, начинает беситься и бежать куда глаза глядят, пока не умрет. Стражники пробегут через много коридоров, прежде чем погибнут. Я уже пользовалась этим средством. Оно всегда работает.

Она говорила об убийстве так непринужденно, что Хоукмун невольно содрогнулся.

– Смотрите, всё, что нужно сделать, – продолжала она, – вставить трубку в замочную скважину и нажать на грушу.

Она положила прибор на крышку сундука и повела их через анфиладу великолепно и экзотично убранных комнат в зал с огромными окнами, выходившими на широкий балкон. Там, на балконе, аккуратно сложив крылья, стоял орнитоптер Фланы, похожий на прекрасную, алую с серебром, цаплю.

Она торопливо прошла в другую часть комнаты и отодвинула занавеску. За ней оказалась огромная куча трофеев: одежда, маски и оружие всех ее любовников и мужей, получивших отставку.

– Берите всё, что вам нужно, – промурлыкала она, – и поторопитесь.

Хоукмун выбрал дублет из синего бархата, узкие штаны из оленей кожи, вышитую золотом перевязь, на которой висели длинный, отлично сбалансированный меч и кинжал. Маску он взял из тех, что раньше принадлежали уничтоженному им лично врагу, Асроваку Микошевару: сверкающую маску, изображавшую стервятника.

Д’Аверк облачился в темно-желтый костюм и блестящий синий плащ, сапоги из оленьей кожи, подобрал себе клинок, похожий на клинок Хоукмуна. Он тоже выбрал маску стервятника, рассудив, что двум членам одного ордена вполне логично путешествовать вместе. Теперь они оба выглядели как истинные благородные мужи Гранбретани.

Флана открыла окно, и они вышли в прохладное, туманное утро.

– Прощайте, – прошептала Флана. – Мне надо вернуться к стражникам. Прощай, Гюйам Д’Аверк. Надеюсь, мы еще встретимся.

– Я тоже надеюсь на это, Флана, – ответил Д’Аверк с неожиданной нежностью в голосе. – Прощай.

Он забрался в кабину орнитоптера и завел мотор. Хоукмун спешно уселся у него за спиной.

Крылья машины захлопали по воздуху, и она, издавая металлическое клацанье, поднялась в угрюмое небо над Лондрой, беря курс на запад.

Глава тринадцатаяКороль Хуон недоволен

Противоречивые чувства раздирали барона Мелиадуса, когда он вошел в тронный зал короля-императора, низко поклонился и пустился в долгий путь до Тронной Сферы.

Белая жидкость внутри шара клубилась энергичнее обычного, что встревожило барона. Он злился из-за исчезновения эмиссаров, опасался гнева монарха, сгорал от желания отправиться на поиски старика, который может дать ему средство добраться до замка Брасс. А еще он боялся, как бы не утратить свое влияние и высокое положение и не оказаться изгнанным (известно, что король проделывал такое раньше) в квартал Сорванных Масок. Он нервно поглаживал волчий шлем, и шаг становился все более неровным по мере того, как Мелиадус приближался к Тронной Сфере и с опаской поглядывал на монарха, похожего по форме на зародыш.

– Великий король-император, слуга империи, барон Мелиадус, явился. Он упал на колени и склонился до земли.

– Слуга? Не очень-то хорошо ты нам услужил, Мелиадус!

– Прошу прощения, ваше благородное величество, но…

– Но?

– Но я понятия не имел, что они решат уехать прошлой ночью, вернувшись тем же путем, каким пришли…

– Твой задачей и было предчувствовать их решения, Мелиадус.

– Предчувствовать? Предчувствовать решения, могущественный монарх?

– Интуиция подводит тебя, Мелиадус. Когда-то она была безупречна, и ты действовал, подчиняясь ей. Теперь же твой разум полон глупых планов мести, ты глух и слеп ко всему остальному. Мелиадус, эти эмиссары уничтожили шестерых моих лучших гвардейцев. Я не знаю, как они убили их – возможно, каким-то заклинанием, но убили, неведомым путем покинули дворец и вернулись к неизвестной машине, принесшей их сюда. Они многое узнали о нас, а вот мы, Мелиадус, не узнали о них буквально ничего.

– Нам кое-что известно об их военной экипировке…

– В самом деле? Знаешь, Мелиадус, людям свойственно лгать. Мы недовольны тобой. Мы поручили тебе задание, но ты выполнил его лишь частично и отнесся без должного внимания. Ты терял время во дворце Тарагорма, предоставив эмиссаров самим себе, когда должен был уделять внимание им. Ты глупец, Мелиадус. Глупец!

– Мессир, я…

– Это всё твоя нелепая одержимость горсткой бунтарей из замка Брасс. Ты хочешь заполучить девушку? Поэтому ты так упорно преследуешь их?

– Боюсь, они угрожают нашей империи, благородный мессир…

– Так ведь и Коммуназия угрожает нашей империи, барон Мелиадус, – настоящими мечами, настоящими армиями, настоящими кораблями, которые могут двигаться и по суше. Барон, ты должен забыть о своей глупой вендетте и замке Брасс, или же – и мы предостерегаем тебя! – берегись нашего недовольства.

– Но, мессир…

– Мы предупредили тебя, барон Мелиадус. Выбрось замок Брасс из головы. Вместо этого попытайся узнать всё, что только возможно, об эмиссарах, выясни, где ждала их машина, как им удалось выбраться из города. Оправдай себя в наших глазах, барон Мелиадус, восстанови былую репутацию…

– Да, мессир, – проговорил барон Мелиадус, скрежеща зубами, чтобы сдержать гнев и горечь.

– Аудиенция окончена, Мелиадус.

– Благодарю вас, – сказал Мелиадус, чувствуя, как кровь бросилась в голову, – мессир.

Он попятился от Тронной Сферы.

Развернулся на каблуках и помчался по вытянутому залу.

Он достиг украшенных драгоценными камнями дверей, промчался мимо стражников и зашагал по сияющим коридорам, полным мерцающего света.

Мелиадус всё шагал и шагал, торопливо переставляя ноги, но движения его были автоматическими, рука, крепко сжимавшая рукоять меча, побелела от напряжения.

Он шел, пока не оказался в огромной приемной дворца, где благородные господа дожидались аудиенции короля-императора, спустился по ступеням, которые вели к воротам, открывающимся во внешний мир, сделал знак носильщицам подавать паланкин, забрался в него и, тяжело откинувшись на подушки, позволил нести себя обратно в черный с серебром дворец.

Теперь он ненавидел короля-императора. Он питал отвращение к существу, которое так унизило его, сорвало его планы, так его оскорбило. Король Хуон дурак, если не понимает потенциальной угрозы, которая исходит от замка Брасс. Такой дурак не годится на роль правителя, не достоин командовать рабами, не говоря уже о бароне Мелиадусе, Великом коннетабле ордена Волка.

Мелиадус не станет слушаться глупых приказов короля Хуона, он будет делать то, что считает правильным, а если король-император возражает – к черту короля-императора.

Чуть позже Мелиадус выехал из дворца верхом. Он выступал во главе отряда из двадцати человек. Двадцати тщательно отобранных человек, которые, как он знал, последуют за ним куда угодно – даже в Йель.

Глава четырнадцатаяПустоши Йеля

Орнитоптер графини Фланы приближался к земле, его брюхо задевало верхушки сосен, крылья едва не путались в ветвях берез, пока наконец из-за леса не показалась вересковая пустошь.

День стоял холодный, пронизывающий ветер свистел на пустоши, забираясь под тонкую одежду.

Дрожа от холода, путешественники выбрались из летучей машины и устало огляделись по сторонам. Рядом никого не было.

Д’Аверк сунул руку под куртку и вынул кусок тонкой кожи, на котором была нарисована карта.

Он указал точку на ней.

– Мы движемся сюда. Теперь надо загнать орнитоптер в лес и спрятать его.

– Почему просто не бросить здесь? Его вряд ли кто-нибудь найдет в ближайшие пару дней, – сказал Хоукмун.

Но Д’Аверк был серьезен.

– Хоукмун, я не хочу, чтобы у графини Фланы были какие-нибудь неприятности. Если машину найдут, ей не поздоровится. Пошли.

И они принялись катить и толкать металлическую машину, пока не загнали ее под сосны и не накрыли толстым слоем валежника. Эта птица несла их, пока не закончилось топливо. Они и не ожидали проделать на ней весь путь до Йеля.

Теперь предстояло идти пешком.

Четыре дня они шли по лесам и вересковым пустошам, почва понемногу становилась всё беднее по мере того, как они приближались к границам Йеля.

Затем, в один из дней, Хоукмун остановился и указал на что-то:

– Смотри, Д’Аверк, – Йельские горы.

И действительно, вдали показались горы, их пурпурные вершины скрывались в облаках, а основания были из коричнево-желтой породы, так же как и долины вокруг.

Пейзаж выглядел диким и прекрасным, ничего подобного Хоукмун до сих пор не встречал.

Он вздохнул.

– Значит, в Гранбретани все-таки остались места, не оскорбляющие взора.

– Да, красиво, – согласился Д’Аверк. – Но и страшновато. Нам придется найти где-то здесь Майгана. Судя по карте, до Лландара еще много миль по этим горам.

– В таком случае поднажмем. – Хоукмун поправил перевязь меча. – У нас имеется небольшое преимущество во времени перед Мелиадусом, но вполне вероятно, что уже сейчас он торопится в Йель, чтобы отыскать Майгана.

Д’Аверк стоял на одной ноге, энергично растирая ступню другой.

– Верно, но, боюсь, эти сапоги долго не протянут. Я выбрал их из тщеславия, очень уж красивые, но непрактичные. Учусь на собственных ошибках.

Хоукмун хлопнул его по плечу.

– Я слышал, где-то здесь обитают дикие пони. Моли, чтобы нам удалось поймать и приручить парочку.

Однако никаких диких пони им не попалось, желтоватая почва под ногами была твердой и каменистой, а небо над головой переливалось живым светом. Хоукмун с Д’Аверком начали понимать, почему жители Гранбретани испытывают перед этой местностью суеверный ужас – действительно, и в небе, и в земле ощущалось что-то неестественное.

Наконец они вплотную подошли к горам.

С близкого расстояния они оказались такими же желтыми, хотя и с вкраплениями темно-красной и зеленоватой породы, очень гладкими и угрюмыми. Странного вида животные бросались врассыпную при появлении чужаков, пока они преодолевали зубчатые скалы. А из укромных пещер за ними наблюдали диковинные, похожие на людей создания ростом меньше фута, с волосатым телами и совершенно лысыми головами.

– Когда-то они явно были людьми, – заметил Д’Аверк. – Их предки обитали в этих краях. Однако Трагическое Тысячелетие оставило здесь заметный след.

– Откуда ты это знаешь? – спросил Хоукмун.

– Я читал книжки. Из всей Гранбретани именно в Йеле последствия Трагического Тысячелетия проявились заметнее всего. Потому-то это место такое заброшенное, люди просто не хотят больше здесь жить.

– Кроме Тоцера и еще этого старика, Майгана из Лландара.

– Ну да… если Тоцер сказал правду. Мы по-прежнему идем наобум, Хоукмун.

– Но Мелиадус слышал ту же историю.

– Может, Тоцер любит повторять одну и ту же ложь?

Дело шло уже к ночи, когда горные жители повыскакивали из своих пещер наверху и напали на Хоукмуна и Д’Аверка.

Они обросли маслянистым мехом, у них были птичьи носы, кошачьи когти и огромные горящие глаза, они разевали клювы, полные зубов, издавая жуткое шипенье. Насколько сумели разглядеть в сумерках Хоукмун и Д’Аверк, в толпе находились как три особи женского пола, так и примерно шесть самцов.

Хоукмун выхватил меч, поправил маску стервятника, как поправил бы обычный шлем, и прижался спиной к скале.

Д’Аверк занял позицию рядом с ним. А в следующий миг их атаковали.

Хоукмун ударил первого противника, оставив у него на груди длинный кровоточащий порез. Существо с воплем отступило.

Второго принял Д’Аверк, пронзив ему сердце. Хоукмун аккуратно перерезал горло третьему, но четвертый успел вцепиться ему когтями в левую руку. Хоукмун боролся, напрягая мышцы, и старался развернуть кинжал лезвием вверх, чтобы ткнуть противника в запястье. Мимоходом полоснул еще одного, который попытался зайти с другой стороны.

Хоукмун кашлял, чувствуя тошноту, потому что воняли эти твари немилосердно. Наконец ему удалось развернуть руку и уколоть острием кинжала предплечье противника. Тот охнул и выпустил его.

Хоукмун мгновенно всадил кинжал в таращившийся на него единственный глаз и оставил клинок там, развернувшись, чтобы прикончить следующую тварь.

Уже стемнело, и было трудно понять, сколько еще врагов осталось. Д’Аверк держался молодцом, осыпая тварей грязными ругательствами, пока его клинок стремительно разил во все стороны.

Хоукмун поскользнулся в луже крови, оступился, но успел упереться спиной в скальный выступ. И тут же на него с шипеньем бросилась тварь с птичьим клювом, сграбастала в медвежьи объятия, прижав к скале, и клюв защелкал перед самым лицом, вцепляясь в клюв маски стервятника.

Хоукмун обливался потом, пытаясь ослабить хватку противника, он высвободил голову из шлема-маски, оставив его в клюве горной твари, развел в стороны руки врага и с силой ударил его в грудь. Тварь пошатнулась, застигнутая врасплох, не понимающая, что маска стервятника вовсе не часть тела Хоукмуна.

Хоукмун быстро вонзил меч в сердце противника и обернулся к Д’Аверку, на которого наседали сразу двое.

Одному из них Хоукмун начисто снес голову и собирался взяться за второго, но тот выпустил Д’Аверка и с воплями скрылся в темноте, успев вырвать клок из его куртки.

Они расправились со всеми омерзительными тварями, кроме последнего беглеца.

Д’Аверк тяжело дышал, легко раненный в грудь там, где когти выхватили кусок куртки. Хоукмун оторвал полоску ткани от своего плаща и прикрыл рану.

– Пустяки, царапина, – сказал Д’Аверк. Он сорвал с себя помятый шлем и отшвырнул в сторону. – Хотя они неплохо нам послужили, мне нет смысла носить маску, когда ты остался без своей. Этот камень у тебя во лбу узнается настолько безошибочно, что мне просто глупо маскироваться! – Он широко улыбнулся. – Говорил же я тебе, что Трагическое Тысячелетие породило омерзительных тварей, друг Хоукмун.

– Верю, – улыбнулся в ответ Хоукмун. – Пошли, нам надо найти укрытие, чтобы пережить эту ночь. Тоцер отметил на карте места, где можно безопасно отдохнуть. Звездного света хватит, чтобы рассмотреть карту.

Д’Аверк потянулся за пазуху, но в следующий миг его рот широко раскрылся от ужаса.

– О Хоукмун! Как же нам не повезло!

– Что случилось, друг?

– Та тварь вырвала кусок куртки вместе с карманом, где лежала карта Тоцера. Мы заблудимся, Хоукмун!

Хоукмун выругался, убрал меч в ножны и задумался.

– Ничего не поделаешь, – сказал он. – Придется пойти по следу того существа. Оно было слегка ранено, возможно, остались следы крови. Может, выронит карту по пути к своему логову. Если же нет, нам придется проделать весь путь до его берлоги и каким-то образом вернуть карту!

Д’Аверк нахмурился.

– А дело того стоит? Может, сами сумеем вспомнить, куда идти?

– Вряд ли. Идем, Д’Аверк.

Хоукмун принялся карабкаться на острые скалы, за которыми скрылась из виду горная тварь, и Д’Аверк неохотно последовал за ним.

По счастью, небо было ясное, луна светила ярко, и Хоукмун в итоге заметил на камнях блестящие пятна – наверняка кровь. Чуть поодаль виднелись еще пятна.

– Нам туда, Д’Аверк, – позвал он.

Его друг вздохнул, пожал плечами и пошел следом.

Поиски продолжались до самого рассвета, когда Хоукмун наконец потерял след и покачал головой. Они забрались высоко по склону, откуда открывался отличный вид на две долины внизу. Он провел рукой по светлым волосам и вздохнул.

– Ни малейшего следа той твари. Но я все равно уверен…

– Теперь мы совсем заплутали, – рассеянно произнес Д’Аверк, потирая сонные глаза. – Карты нет, и даже того пути, по которому мы шли, тоже нет…

– Прости, Д’Аверк. Мне казалось, что это удачная идея. – Плечи Хоукмуна обмякли. Но затем он вдруг приободрился и махнул рукой. – Вон там! Что-то движется. Быстрее. – И он побежал по выступу скалы и скрылся из виду.

Д’Аверк услышал изумленный возглас, после чего наступила тишина.

Француз вынул меч из ножен и последовал за товарищем, гадая, что же тот увидел.

А потом он тоже разглядел то, что так изумило Хоукмуна. Далеко внизу, в долине, стоял город из металла, поверхности домов сверкали красным, золотым, оранжевым, синим и зеленым, повсюду вились металлические дороги и вздымались острые металлические башни. Даже с такого расстояния было заметно, что город заброшен, он рассыпается в прах, его стены и архитектурные излишества ржавеют.

Хоукмун стоял, глядя на город. Потом указал на что-то рукой. Ночной противник, уцелевший в битве, был там, скатывался по скалистому склону горы к городу.

– Должно быть, здесь он и живет, – сказал Хоукмун.

– Я бы не стал спускаться туда за ним, – пробурчал Д’Аверк. – Воздух может быть отравлен, от такого воздуха кожа с лица облезает, потом тебя начинает рвать, а потом ты умираешь…

– Д’Аверк, отравленного воздуха больше нет, и ты сам это знаешь. Он держится недолго, затем рассеивается. Я уверен, что отравленного воздуха тут не было уже несколько сотен лет. – Он начал спускаться с горы по следам врага, который до сих пор не выпускал из рук кусок куртки с карманом, где лежала карта Тоцера.

– Ну ладно, – проворчал Д’Аверк. – Если что, примем смерть вместе! – И снова он двинулся вслед за товарищем. – Что ты за нетерпеливый, взбалмошный господин, герцог фон Кёльн!

Камни, сыпавшиеся из-под их ног, заставили горную тварь прибавить ходу – их противник несся к городу во весь опор, Хоукмун с Д’Аверком поспевали, как могли, поскольку они были непривычны к горной местности, кроме того, сапоги Д’Аверка превратились в опорки.

Они видели, как их враг вошел в тень металлического города и исчез.

Спустя несколько минут они тоже достигли города и с некоторым внутренним трепетом задрали головы к громадным металлическим конструкциям, устремленным в небо, которые оставляли на земле лишь зловещие тени.

Хоукмун заметил новые пятна крови и принялся пробираться между строениями, с трудом высматривая следы в мутном свете.

А потом вдруг что-то щелкнуло, зашипело, раздалось приглушенное ворчанье… и горная тварь набросилась на него, впиваясь когтями в горло, запуская их все глубже и глубже. Он ощутил один укол, затем второй. Хоукмун вскинул руки и попытался оторвать от себя когтистые пальцы, почувствовал, как клюв щелкнул у самой шеи.

Раздался пронзительный крик, вопль, и когти отпустили его горло.

Хоукмун, пошатнувшись, развернулся и увидел Д’Аверка, который с мечом в руке рассматривал мертвое тело клювастого противника.

– У этой мерзкой твари совсем нет мозгов, – небрежно заметил Д’Аверк. – Каким же дураком надо быть, чтобы напасть на тебя, оставив меня за спиной. – Он протянул руку и осторожно поднял обрывок материи, выпавший из мертвой лапы врага. – А вот и наша карта, целая и невредимая!

Хоукмун стер с шеи кровь. Когти пронзили кожу не слишком глубоко.

– Несчастное создание, – сказал он.

– Не размякай, Хоукмун! Ты ведь знаешь, как меня пугают подобные речи в твоих устах. Вспомни – эти уроды сами на нас напали.

– Хотел бы я знать с чего. В горах явно нет недостатка дичи, там полным-полно разных съедобных животных. С чего они решили сожрать нас?

– Либо мы оказались ближе любой другой добычи, – предположил Д’Аверк, озираясь по сторонам и рассматривая металлические сооружения, – либо же их выучили ненавидеть людей.

Д’Аверк снова размашистым движением убрал меч в ножны и двинулся через лес металлических опор, поддерживавших башни и улицы города у них над головами. Запустение царило повсеместно, здесь же валялись останки мертвых животных, требуха, какие-то гниющие ошметки, не поддающиеся определению.

– Давай осмотрим город, раз уж попали сюда, – предложил Д’Аверк, поднимаясь по какой-то решетке. – Здесь можно поспать.

Хоукмун сверился с картой.

– Это место отмечено, – сказал он. – Называется Халапандур. Чуть восточнее пещеры нашего таинственного философа.

– Насколько восточнее?

– По горам примерно день пути.

– Давай сегодня передохнем, а завтра ускоримся, – сказал Д’Аверк.

Хоукмун на миг нахмурился. Затем пожал плечами.

– Хорошо.

Он тоже полез вверх по перекладинам, пока оба они не оказались на странно изогнутых металлических улицах.

– Давай-ка заберемся повыше, – предложил Д’Аверк.

Они поднялись по наклонному скату к башне, сиявшей в солнечном свете бирюзовыми и огненно-алыми красками.

Глава пятнадцатаяЗаброшенная пещера

У основания башни оказалась небольшая дверца, открывавшаяся внутрь – словно отверстие, пробитое кулаком великана. Протиснувшись туда, Хоукмун с Д’Аверком попытались рассмотреть в полумраке интерьер башни.

– Вон там, – сказал Хоукмун. – Лестница или что-то очень на нее похожее.

Преодолев завал из мусора, они обнаружили, что это не лестница, ведущая на верхние ярусы башни, а пандус вроде тех, что соединяли друг с другом все строения в городе.

– Из того, что я читал, следует, что это место появилось незадолго до Трагического Тысячелетия, – сказал Хоукмуну Д’Аверк, пока они поднимались по пандусу. – Этот город был полностью отдан ученым – Город Исследователей, вроде бы так его называли. Сюда съезжались служители науки со всех концов света, занятые самыми разными темами. Кажется, они проводили какие-то новые исследования по скрещиванию видов. Если я ничего не путаю, легенды говорят, что здесь изобрели множество удивительных вещей, хотя большинство из них на данный момент утрачено.

Они поднимались, пока наклонный скат не вывел на широкую платформу, со всех сторон закрытую стеклянными окнами. Многие стекла треснули и даже полностью отсутствовали, зато отсюда можно было рассмотреть город.

– Я почти уверен, что с этой платформы наблюдали за делами, творившимися в Халапандуре, – сказал Хоукмун. Он огляделся. Повсюду лежали останки инструментов, о предназначении которых он даже не догадывался. Они казались доисторическими в скучных, простых футлярах, нисколько не похожие на вычурно украшенные предметы новых времен. На металле были выгравированы строгие буквы и цифры, совершенно не напоминающие современные скругленные символы.

– Какая-то комната управления всеми функциями остального Халапандура.

Д’Аверк поджал губы и указал на что-то.

– Ага, и сейчас польза от нее особенно очевидна. Смотри, Хоукмун.

На некотором расстоянии от города, со стороны, противоположной той, откуда они пришли, двигался отряд всадников в шлемах и доспехах солдат Темной Империи. С такой высоты подробностей было не рассмотреть.

– Думаю, их возглавляет сам Мелиадус, – сказал Хоукмун, поглаживая меч. – Пусть он не знает, где именно искать Майгана, но он, вероятно, знает, что Тоцер бывал в этом городе, у него в отряде наверняка есть следопыты, которые скоро узнают, где находится пещера Майгана. Д’Аверк, теперь мы не сможем здесь отдохнуть. Нам придется уходить немедленно.

Д’Аверк кивнул.

– Жаль.

Они бегом спустились по пандусу к выходу из башни. Рискуя быть обнаруженными воинами Темной Империи, беглецы во весь опор пронеслись по широким внешним пандусам, затем снова спустились по перекладинам и скрылись из виду.

– Думаю, нас не заметили, – сказал Д’Аверк. – Пошли, берлога Майгана где-то в той стороне.

Они резво поднимались по склону горы, оступаясь и соскальзывая, мечтая добраться до престарелого мага раньше Мелиадуса.

Опустилась ночь, но они все равно шли дальше.

Путников терзал голод, потому что они почти ничего не ели с тех пор, как вошли в долину Лландара, и силы начали их покидать.

Однако они не сдавались и перед самым рассветом достигли долины, отмеченной на карте. Долины, где, как было сказано, обитал чародей Майган.

Хоукмун заулыбался.

– Те всадники Темной Империи наверняка сделают на ночь привал в городе. У нас будет время, чтобы найти Майгана, взять его кристаллы и уйти раньше, чем они подъедут!

– Будем надеяться, – согласился Д’Аверк, подумав про себя, что Хоукмуну необходимо отдохнуть, потому что глаза у него совсем покраснели. Однако герцог шел вслед за ним в долину, сверяясь с картой. – Вон туда, наверх, – сказал Д’Аверк. – Там должна находится пещера Майгана, но лично я ничего не вижу.

– Судя по карте, это примерно на середине высоты вон того утеса, – отозвался Хоукмун. – Поднимемся повыше и посмотрим.

Они пересекли дно долины, перепрыгнув через небольшой прозрачный ручей, выбивавшийся из расселины в камнях и текущий через всю долину. Действительно, здесь были заметны следы пребывания человека, потому что вдоль потока вилась тропинка, здесь же стояла деревянная конструкция, которую явно использовали, чтобы черпать воду из ручья.

Они шли по тропинке вдоль склона горы. В скальную породу были вбиты старые, отполированные руками скобы. Их явно сделали не вчера – судя по их виду, они прослужили здесь много веков до того, как родился Майган.

Друзья начали подниматься.

Подъем был трудным, но в конце концов они добрались до каменного уступа, на котором стоял огромный валун, и там, за валуном, скрывался темный вход в пещеру.

Хоукмун шагнул вперед, ему не терпелось войти, однако Д’Аверк предостерегающе положил руку ему на плечо.

– Лучше проявить осторожность, – сказал он, обнажая меч.

– Старик не причинит нам вреда, – возразил Хоукмун.

– Друг мой, ты устал, ты истощен, иначе сам бы понял, что старик такой силы, какую описывал Тоцер, уж точно обладает оружием, способным причинить нам вред. Со слов Тоцера, он не особенно любит людей, и у него нет никаких причин видеть в нас союзников.

Хоукмун кивнул, тоже вынул клинок, и они двинулись вперед.

В пещере было темно и, кажется, пусто, однако откуда-то из глубины разливался свет. Приближаясь к источнику света, они поняли, что пещера делает резкий поворот.

Когда они миновали поворот, оказалось, что первая пещера ведет во вторую, гораздо просторнее. Вот здесь уже было полным-полно разных предметов: инструменты, похожие на те, что они видели в Халапандуре, пара коек, кухонная утварь, алхимическое оборудование и многое другое. Свет исходил из шара в центре пещеры.

– Майган! – прокричал Д’Аверк, но ответа не получил.

Они осмотрели пещеру, подумав, что, возможно, у нее есть еще продолжение, однако ничего не нашли.

– Он ушел отсюда! – в отчаянии воскликнул Хоукмун, нервно потирая пальцами черный камень во лбу. – Ушел, Д’Аверк, и неизвестно куда. Может, когда Тоцер покинул его, он решил, что оставаться здесь дальше небезопасно, и переехал.

– Я так не думаю, – сказал Д’Аверк. – Он взял бы с собой какие-то вещи, разве нет? – Он окинул взглядом пещеру. – И эта кровать выглядит так, словно на ней недавно спали. И пыли нигде не лежит. Майган, вероятно, отправился в какой-то ближний поход и скоро вернется. Мы должны дождаться его.

– А что же Мелиадус… если мы вместо того дождемся Мелиадуса?

– Понадеемся, что он продвигается медленно, отыскивая следы, и путь до пещеры займет какое-то время.

– Если он так сгорает от нетерпения, как рассказывала тебе Флана, то он уже дышит нам в затылок, – заметил Хоукмун.

Он подошел к скамье, на которой стояли разнообразные блюда с мясом, овощами и травами, и жадно набросился на еду. Д’Аверк последовал его примеру.

– Отдохнем здесь и подождем, – сказал Д’Аверк. – Это всё, что мы можем сделать в данный момент, друг.

Прошел день, за ним – ночь, Хоукмун с каждым часом все больше терял терпение, а старик не возвращался.

– А вдруг его схватили, – сказал он Д’Аверку. – Вдруг Мелиадус увидел, как он бродит по горам.

– Если и так, Мелиадус непременно привезет его сюда, и мы заслужим благодарность чародея, освободив его из плена, – ответил Д’Аверк с наигранной бодростью.

– Мы с тобой видели двадцать человек, вооруженных, если не ошибаюсь, огненными копьями. Мы не справимся с двадцатью, Д’Аверк.

– Ты просто не в духе, Хоукмун. Справлялись же мы раньше с двадцатью – да и больше бывало!

– Угу, – согласился Хоукмун, но было ясно, что путешествие слишком вымотало его. А может быть, пребывание при дворе короля Хуона далось ему труднее, чем Д’Аверку, ведь Д’Аверк, кажется, привык к обману подобного рода.

В конце концов Хоукмун вышел во внешнюю пещеру, а оттуда на каменный карниз. Его гнал как будто какой-то инстинкт – посмотрев в долину, он увидел всадников.

Теперь они были достаточно близко, чтобы не осталось сомнений.

Отряд действительно возглавлял барон Мелиадус. Его украшенная волчья маска зловеще сверкнула, когда он поднял голову и увидел Хоукмуна – в то самое мгновенье, когда Хоукмун посмотрел вниз.

Мощный, рокочущий голос эхом разнесся по горам. В этом голосе звучали и ярость, и торжество, то был голос волка, почуявшего добычу.

– Хоукмун! – прозвенел крик. – Хоукмун!

Мелиадус выскочил из седла и начал карабкаться по склону.

– Хоукмун!

У него за спиной топали двадцать хорошо вооруженных солдат, и Хоукмун понимал, что шансы победить их всех невелики. Он крикнул, обернувшись к пещере:

– Д’Аверк, Мелиадус уже здесь! Скорее, или они загонят нас в угол в этих пещерах. Нам надо попасть на вершину горы.

Д’Аверк выбежал из пещеры, затягивая перевязь меча, поглядел вниз, секунду подумал и кивнул. Хоукмун бежал по склону, высматривая на шершавой каменной поверхности скобы для рук и подтягиваясь все выше.

Может быть, на вершине горы они смогут найти место и принять бой, но пока что он обязан беречь свою жизнь и жизнь Д’Аверка, потому что от этого зависит спасение замка Брасс.

– Хо-ук-му-у-ун! – донесся подхваченный эхом крик мстительного Мелиадуса. – Хо-ук-му-у-ун!

Хоукмун карабкался дальше, обдирая руки о поверхность скалы, поранил ногу, но не замедлил ход. Отчаянно рискуя, он поднимался все выше, и Д’Аверк не отставал от него.

Наконец они оказались на вершине и увидели простирающееся к горизонту плато. Если они ступят на него, их испепелят огненные копья.

– Ну вот, – мрачно произнес Хоукмун, вытаскивая меч, – здесь и примем бой.

Д’Аверк усмехнулся.

– Наконец-то. Я уж думал, ты совсем размяк, дружище.

Они перегнулись через край скалы и увидели, что барон Мелиадус добрался до каменного карниза перед пещерой Майгана, он метнулся внутрь, отправив солдат преследовать двух своих заклятых врагов. Без сомнений, он надеялся увидеть в пещере и остальных: Оладана, графа Брасса, даже, наверное, Иссельду, в которую, как было известно Хоукмуну, барон влюблен, пусть и отказывается признаться в этом даже себе самому.

Скоро первый солдат из отряда добрался до вершины утеса, и Хоукмун как следует наподдал ногой по волчьему шлему. Однако солдат не упал, а вскинул руку и вцепился в ступню Хоукмуна, то ли пытаясь удержать равновесие, то ли сбросить Хоукмуна с утеса вместе с собой.

Д’Аверк пружиной метнулся вперед, уколов солдата мечом в плечо. Тот застонал, выпустил ногу Хоукмуна, попытался зацепиться за выступ скалы на краю утеса, промахнулся и завалился назад, замахал руками, испустив пронзительный крик, который затих лишь на дне долины, далеко-далеко внизу.

Но другие солдаты уже перелезали через край. Д’Аверк взял на себя одного, а Хоукмун внезапно обнаружил, что у него целых два противника.

Они сражались, пританцовывая вдоль края утеса, над долиной в сотнях футов внизу.

Хоукмун ударил одного солдата в горло, между шлемом и нагрудником, второму ловко попал в живот чуть ниже доспеха, однако на место этих тут же встали двое других.

Так они сражались час, не давая гранбретанцам подняться на вершину горы, вступая в поединок с очередными противниками, которых все-таки не удалось переубедить.

А потом их окружили, и вражеские мечи нацелились на них, словно зубы гигантской акулы, их глоткам угрожал целый частокол клинков, и откуда-то донесся злорадный голос Мелиадуса:

– Сдавайтесь, господа, а не то вас изрубят на куски, обещаю.

Хоукмун с Д’Аверком опустили оружие, беспомощно поглядев друг на друга.

Оба знали, что Мелиадус ненавидит их жуткой, всепоглощающей ненавистью. И теперь они пленники на территории его государства. Ни малейшей возможности бежать.

Мелиадус, по-видимому, тоже это сознавал, он склонил набок голову в волчьей маске и хмыкнул.

– Понятия не имею, как вы проникли в Гранбретань, зато точно знаю, что вы просто два идиота! Вы тоже ищете старика? Зачем, хотел бы я знать? У вас и так уже имеется то же, что и у него.

– Может, у него есть что-нибудь еще, – сказал Хоукмун, намеренно нагоняя туману, ведь чем меньше Мелиадус понимает, тем больше шансов его провести.

– Что-нибудь еще? Ты хочешь сказать, у него имеются и другие изобретения, полезные империи? Спасибо, что сообщил, Хоукмун. Этот старик, несомненно, прелюбопытный тип.

– Старик ушел, Мелиадус, – спокойно сообщил Д’Аверк. – Мы предупредили его, что ты заявишься.

– Ушел, в самом деле? Если так, значит, ты, сэр Гюйам, знаешь, куда он ушел.

– Нет, я не знаю, – сказал Д’Аверк, раздраженно косясь на солдат, которые связали его и Хоукмуна вместе, пропустив под мышками веревочную петлю.

– Посмотрим. – Мелиадус снова хмыкнул. – Я рад, что ты даешь мне повод устроить небольшую пытку прямо сейчас. Капелька мести, не откладывая в долгий ящик. По полной программе мы выложимся у меня во дворце. К тому времени я, наверное, и разыщу старика, и узнаю его секрет перемещения между измерениями…

Мысленно Мелиадус сказал себе, что таким образом он восстановит свою репутацию в глазах короля-императора и получит прощение Хуона за то, что самовольно покинул город.

Он едва ли не любовно ударил Хоукмуна по лицу рукой в латной перчатке.

– Да, Хоукмун, скоро тебя ждет наказание, скоро…

Все тело Хоукмуна содрогнулось от удара, а потом он от души плюнул в оскаленную волчью маску.

Мелиадус отшатнулся, рука потянулась к маске, он стер плевок и ударил Хоукмуна в челюсть. И зарычал от бешенства.

– За это, Хоукмун, тебя ждет лишняя минута мучений, и минута эта, обещаю тебе, покажется вечностью!

Хоукмун отвернулся, испытывая боль и омерзение, его грубо толкнули и сбросили, вместе с сэром Гюйамом Д’Аверком, с края утеса.

Веревка, которой были обвязаны их тела, не дала улететь далеко, их поспешно спустили на каменный карниз, и вскоре туда сошел Мелиадус.

– Мне все-таки нужно разыскать старика, – сказал барон. – Думаю, он прячется где-то неподалеку. Пока что вы полежите в пещере, я оставлю на входе двух стражников на тот случай, если вы каким-то образом избавитесь от веревок, а сам отправлюсь за ним. На этот раз тебе не сбежать, Хоукмун, и тебе тоже, Д’Аверк. Наконец-то вы оба мои! Тащите их внутрь. Свяжите всеми веревками, какие только найдутся. И помните: охранять как следует, потому что они предназначены для потехи Мелиадуса!

Он посмотрел, как их связывают и затаскивают в переднюю часть пещеры. Мелиадус поставил у входа стражников и, радостный, торопливо вышел на каменный карниз.

Еще немного, пообещал он себе, и все его враги окажутся в его власти, все их тайны будут выпытаны, и вот тогда король-император поймет, что барон все это время говорил правду.

А если король-император думает о нем плохо, что ж – у Мелиадуса есть план, как исправить и эту ошибку.

Глава шестнадцатаяМайган из Лландара

За порогом пещеры спустилась ночь, Хоукмун с Д’Аверком лежали в тени каменного выступа, освещенного шаром из второй пещеры.

Широкие спины стражников закрывали выход, а многочисленные веревки, которыми связали пленников, были затянуты туго.

Хоукмун попытался сдвинуться с места, однако его попытки не увенчались успехом: он мог лишь шевелить губами, моргать и немного поворачивать шею. Д’Аверк находился в точно таком же положении.

– Да, друг мой, мы повели себя слишком беспечно, – сказал Д’Аверк как можно более небрежным тоном.

– Точно, – согласился Хоукмун. – Усталость и недоедание превращают в дураков даже мудрейших из мудрых. Нам некого винить, кроме самих себя…

– Мы заслужили страдания, – сказал Д’Аверк с некоторым сомнением. – Но заслужили ли их наши друзья? Хоукмун, мы должны думать о побеге, пусть даже он и представляется совсем безнадежным.

Хоукмун вздохнул.

– Да, если Мелиадусу удастся попасть в замок Брасс…

Он содрогнулся.

После короткой встречи с гранбретанским вельможей Хоукмуну показалось, что Мелиадус не в себе сильнее обычного. Может, на нем сказалась череда поражений, которые он потерпел от Хоукмуна и обитателей замка Брасс? Может, дело в сорвавшейся победе, которая была так близко, когда замок Брасс просто исчез у него из-под носа? Хоукмун не знал. Он знал лишь то, что его старинный враг владеет собой гораздо хуже, чем прежде. Невозможно предсказать, на что он способен в неуравновешенном состоянии.

Хоукмун повернул голову и нахмурился – ему показалось, что из дальнего конца доносится шорох. С того места, где они лежали, была видна небольшая часть освещенной пещеры.

Он вытянул шею, снова услышав шум. Д’Аверк проговорил тихо, не привлекая внимания стражников:

– Клянусь, там кто-то есть…

А в следующий миг на них упала чья-то тень, и они увидели перед собой лицо рослого старика, крупное, морщинистое, словно высеченное из камня, и гриву седых волос, придававшую ему сходство со львом.

Старик нахмурился, окидывая взглядом двух связанных незнакомцев. Он поджал губы и внимательно посмотрел на спины застывших на посту стражников, снова перевел взгляд на Хоукмуна и Д’Аверка. Ничего не сказал, только скрестил руки на груди. Хоукмун увидел, что его пальцы унизаны кольцами с кристаллами – все, кроме мизинца на левой руке, даже на больших пальцах были кольца. Должно быть, это и есть Майган из Лландара! Но как же он попал в пещеру?

Хоукмун смотрел на него отчаянным взглядом, губы беззвучно молили о помощи.

Великан улыбнулся и склонился ниже, чтобы разобрать слова Хоукмуна.

– Умоляю, сударь, если ты Майган Лландарский, знай, что мы твои друзья и пленники твоих врагов.

– Откуда мне знать, правду ли ты говоришь? – так же шепотом поинтересовался Майган.

Один из часовых шевельнулся, начал оборачиваться, явно почуяв что-то. Майган скрылся во второй пещере. Стражник заворчал:

– О чем это вы там шушукаетесь? Гадаете, что сделает с вами барон? Ха, Хоукмун, да тебе и не снилось, какие развлечения с твоим участием уже подготовлены.

Хоукмун ничего не ответил.

Когда стражник со смехом отвернулся, Майган снова подошел.

– Так ты Хоукмун?

– А ты слышал обо мне?

– Так, кое-что. Если ты Хоукмун, тогда ты, вероятно, говоришь правду, ибо, пусть сам я и гранбретанец, я не в восторге от правителей Лондры. Но откуда тебе знать, кто мои враги?

– Барон Мелиадус Кройденский узнал о секрете, которым ты поделился с Тоцером, гостившим у тебя не так давно…

– Этот шпион! Он подольстился ко мне, украл одно из моих колец, пока я спал, и сбежал с его помощью. Хотел снискать расположение своих хозяев из Лондры, как я теперь понимаю…

– Ты прав. Тоцер рассказал им о своем умении, похваляясь, что это достигается исключительно силой мысли, и, продемонстрировав свою силу, оказался в Камарге…

– Несомненно, случайно. Он понятия не имеет, как именно управлять кольцом.

– Мы так и подумали.

– Я верю тебе, Хоукмун, и я боюсь этого Мелиадуса.

– Так ты освободишь нас? Мы можем попробовать бежать. И защитить тебя от него.

– Сомневаюсь, нужна ли мне ваша защита.

Майган исчез из поля зрения Хоукмуна.

– Хотел бы я знать, что он задумал, – сказал Д’Аверк, который до сих пор сознательно не встревал в разговор.

Хоукмун лишь покачал головой.

Майган появился снова, с длинным ножом в руке. Он наклонился и принялся перерезать веревки Хоукмуна, пока наконец герцог фон Кёльн не высвободился из пут, настороженно поглядывая на стражников у входа в пещеру.

– Позволь мне твой нож, – шепотом попросил он, забирая нож из руки Майгана. Он начал резать веревки, опутавшие Д’Аверка.

Снаружи послышались голоса.

– Барон Мелиадус возвращается, – произнес один из часовых. – Похоже, он здорово зол.

Хоукмун бросил на Д’Аверка выразительный взгляд, и они вскочили на ноги.

Встревоженный шумом движения, один из часовых обернулся и вскрикнул от изумления.

Хоукмун с Д’Аверком бросились вперед. Рука Хоукмуна помешала часовому выхватить меч. Руки Д’Аверка сомкнулись на горле еще одного стражника, и он вырвал у гранбретанца оружие. Меч взметнулся и попал в цель раньше, чем стражник успел закричать.

Пока Хоукмун боролся с противником, Д’Аверк занялся оставшимся часовым. Звон мечей разносился в воздухе, и они услышали изумленный возглас Мелиадуса.

Хоукмун опрокинул врага на землю и, нажав коленом ему на живот, выхватил кинжал, который до сих пор был у него на поясе, откинул маску гранбретанца и перерезал ему горло.

Между тем Д’Аверк разделался со своим противником и, тяжело дыша, стоял над телом.

Майган окликнул их из глубины пещеры:

– Я вижу, у вас такие же кольца, как у меня. Вы знаете, как ими управлять?

– Мы знаем только, как вернуться в Камарг! Повернуть налево…

– Да. Ясно. Я помогу тебе, Хоукмун. Сначала поверни кольцо направо, затем налево. Повтори движение шесть раз, и тогда…

Огромный силуэт Мелиадуса закрыл собой выход из пещеры.

– А! Хоукмун! Опять ты выводишь меня из себя. И старик! Взять его!

Уцелевшие солдаты Мелиадуса бросились в пещеру. Д’Аверк с Хоукмуном отступали, отчаянно сражаясь.

Старик прокричал в гневе:

– Незваные гости! Прочь! – И ринулся на солдат со своим длинным ножом.

– Нет! – выкрикнул Хоукмун. – Майган, предоставь это нам. Держись подальше. Тебе не выстоять против них!

Однако Майган и не думал отступать. Хоукмун попытался пробиться к нему и увидел, как старик упал от удара гранбретанского меча. Хоукмун убил того, кто сразил Майгана.

В передней пещере царила неразбериха, и друзья продолжали отступать во внутреннюю пещеру. Звон мечей отдавался эхом, его то и дело прорезали яростные вопли Мелиадуса.

Хоукмун затащил раненого Майгана во вторую пещеру, отбивая удары, сыпавшиеся на них обоих.

И вот перед герцогом уже замелькал поющий клинок самого Мелиадуса, сжимавшего меч двумя руками.

Хоукмун ощутил леденящий удар по левому плечу, почувствовал, как кровь начала пропитывать рукав. Следующий выпад он парировал, затем ударил сам, ранив Мелиадуса в руку.

Барон застонал и оступился.

– Давай, Д’Аверк! – прокричал Хоукмун. – Вперед, Майган! Поворачиваем кольца! Это наша единственная надежда на спасение!

Он повернул кристалл в своем кольце сначала вправо, затем влево, потом повторил движения шесть раз. Мелиадус зарычал, снова бросаясь на него. Хоукмун вскинул меч, чтобы отбить удар.

А потом Мелиадус исчез.

Так же, как и пещера, так же, как и его товарищи.

Он стоял один посреди раскинувшейся во все стороны равнины. Был полдень, потому что громадное солнце висело в зените. Равнину покрывал невысокий дерн, от которого исходил свежий запах, напомнивший Хоукмуну о весне.

Где это он? Неужели Майган его обманул? И где все остальные?

Затем рядом с ним начала материализовываться фигура Майгана, старик лежал на траве, зажимая самую глубокую рану. Он был покрыт дюжиной порезов от меча, его благородное лицо побледнело и исказилось от боли. Хоукмун сунул меч в ножны и кинулся к нему.

– Майган…

– Ох, Хоукмун, боюсь, я умираю. Но я хотя бы помог свершиться твоей судьбе. Рунный посох…

– Моей судьбе? О чем ты говоришь? И при чем тут Рунный посох? Я то и дело слышу об этом волшебном орудии, и до сих пор никто не удосужился объяснить мне, какое он имеет отношение…

– Ты сам узнаешь, когда придет время. А пока что…

Внезапно появился Д’Аверк и принялся с изумлением озираться по сторонам.

– Эти штуковины работают! Слава Рунному посоху! Я уж думал, нас точно покрошат в капусту.

– Тебе… тебе надо отыскать… – Майган закашлялся. Изо рта у него выплеснулась струйка крови и потекла по подбородку.

Хоукмун поддержал ему голову.

– Ничего не говори, Майган. Ты серьезно ранен. Нам надо найти помощь. Может быть, если вернуться в замок Брасс…

Майган качнул головой.

– Ты не сможешь.

– Не смогу вернуться? Но почему? Кольца ведь перенесли нас сюда. Повернуть налево…

– Нет. После перемещения подобного рода кольца необходимо заново настроить.

– И как мы можем их настроить?

– Этого я не скажу!

– Но почему? Ты не можешь сказать?

– Нет. Я с самого начала хотел перенести вас через пространство в эти земли, здесь тебе предстоит воплотить этап своей судьбы. Ты должен отыскать… а-а-а… Какая боль!

– Так ты одурачил нас, старик, – сказал Д’Аверк. – Ты хочешь, чтобы мы сыграли какую-то роль в твоих собственных интригах. Но ты ведь умираешь. Мы не можем тебе помочь. Скажи, как нам вернуться в замок Брасс, и там мы найдем для тебя целителя.

– Я перенес вас сюда вовсе не из эгоистичной прихоти. Я знаю историю. Благодаря кольцам я путешествовал по многим землям, посещал самые разные эпохи. Я много знаю. Я знаю, чему ты служишь, Хоукмун, и я знаю, что тебе пришло время попасть сюда.

– Куда «сюда»? – с отчаянием спросил Хоукмун. – В какое время ты закинул нас? Как называется это место? Кажется, здесь нет ничего, кроме этой равнины!

Но Майган снова закашлялся кровью, было ясно, что конец его близок.

– Возьмите мои кольца, – проговорил он, с трудом дыша. – Они могут вам пригодиться. Но прежде всего ищите Нарлин и Меч Рассвета – идите отсюда на юг. Потом, когда сделаете дело, отправитесь на север, в город Днарк… там Рунный посох.

Он снова закашлялся, затем по его телу прошла сильная дрожь, и жизнь покинула его.

Хоукмун поднял глаза на Д’Аверка.

– Рунный посох? Неужели мы в Коммуназии, где, как говорят, хранится этот предмет?

– Вот было бы смешно, учитывая наш недавний маскарад, – сказал Д’Аверк, промокнув платком рану на ноге. – Может, и в Коммуназии. Мне плевать. Мы отделались от этого бесноватого Мелиадуса и его кровожадных волчков. Солнышко греет. Если не считать ран, мы сейчас в гораздо лучшем положении, чем могли бы быть.

Оглянувшись по сторонам, Хоукмун вздохнул.

– Я бы так не сказал. Если опыты Тарагорма принесут плоды, он сможет отыскать путь в наш Камарг. Я предпочел бы быть там, а не тут. – Он тронул пальцем кольцо. – Интересно…

Д’Аверк вскинул руку.

– Не надо, Хоукмун. Не играй с этим. Я склонен верить старику. Кроме того, он явно был к тебе благосклонен. Видимо, желал тебе добра. Вероятно, он собирался объяснить тебе, куда идти, подробнее сообщил бы, как попасть в эти места – если, конечно, это места. Если мы попытаемся повернуть кольца сейчас, кто знает, где мы окажемся, вдруг вернемся в ту же самую неприятную компанию, которая осталась в пещере Майгана!

Хоукмун кивнул.

– Думаю, ты прав, Д’Аверк. Но что нам делать теперь?

– Прежде всего сделаем, как велел Майган, и заберем его кольца. Потом пойдем на юг, в это место… как он его назвал?

– Нарлин. Но это может быть и человек. Или какой-то предмет.

– В любом случае двигаем на юг, выясняем, что такое этот Нарлин: место, человек или вещь. Приступим.

Он склонился над телом Майгана из Лландара и принялся снимать кольца с его рук.

– Судя по тем предметам, какие я видел в его пещере, он наверняка нашел эти кольца в Халапандуре. Все его инструменты были оттуда. Наверное, кольца изготовили ученые перед наступлением Трагического Тысячелетия…

Однако Хоукмун почти не слушал его. Вместо ответа он указал на что-то посреди равнины.

– Смотри!

Поднимался ветер.

Вдалеке катилось нечто громадное и багрово-пурпурное, плюющееся молниями.

Часть вторая