СОЗДАНИЕ «КРАСНОГО ОРКЕСТРА»
Дирижер ищет солистов
Генерал Судоплатов был военным атташе Советского Союза при правительстве в Виши, и в момент капитуляции Франции он получил отпуск для поправки здоровья, чтобы подлечить печень. Перед отъездом вечером 21 июня в его квартиру позвонил посетитель. Редко кто мог позволить себе побеспокоить генерала во внерабочие часы, заявив:
«Мне надо передать генералу сообщение чрезвычайной важности!»
Потом этот посетитель еще раз повторит генералу:
«То, о чем я вам твержу в течение нескольких недель, произойдет сегодня вечером — Гитлер отдал приказ начать наступление на СССР. Нельзя терять ни минуты, надо срочно предупредить Москву».
Посетителем был Леопольд Треппер, один из самых крупных советских разведчиков, работавших на Западе.
Судоплатов возмутился:
«Да ты с ума сошел! Мыслимо ли это! Это невероятно! Я отказываюсь передавать такое сообщение, оно нас поставит в нелепое положение».
Треппера, одним из псевдонимов которого был Отто, нелегко было сбить с толку. Он давно был знаком с военным атташе и прекрасно знал, что генерал держится на этом месте лояльностью режиму, упорством и звезд с неба не хватает. Судоплатов в конце концов согласился послать телеграмму в Москву.
Наутро по радио передали, что война началась, Гитлер начал наступление на Востоке. Глава советской разведсети на Западе, которую немцы называли в своих документах «Красным оркестром», оказался прав.
Кем был Треппер, который был известен также под именами Отто, Эдди, Дядя, Бауэр, Генерал, Герберт? Как он получил такую информацию? В начале войны Трепперу было 37 лет. Это был польский еврей, высокий блондин с умным подвижным лицом, несколько склонный к полноте. Он родился в Польше в бедной семье. 12 лет лишился отца, юношей стал учиться во Львовском университете на литературном факультете, а затем перевелся в Краковский университет. Учебу он совмещал с работой каменщика, кузнеца, разнорабочего в литейном цехе. В компартию он вступил на заводе, а в 22 года был заключен в тюрьму на 8 месяцев.
Затем он переехал в Варшаву, где полиции было уже известно о нем. Это помешало ему эмигрировать в Париж. Теперь перед ним стоял выбор — нищенствовать в Польше или постараться перебраться в Палестину через сионистскую организацию. Так, в 1928 году в возрасте 24 лет Треппер оказался в Палестине, где поначалу работал дорожным рабочим, затем на полях. На следующий год его избрали членом ЦК компартии Палестины. Он был опять арестован, на этот раз английской полицией. В тюрьме объявил голодовку, и в 1930 году был освобожден. Теперь он решил эмигрировать во Францию, о которой давно мечтал.
В этой стране он смог лучше проявить свои способности. Правда, ему пришлось начать все сначала — он мыл посуду, работал в прачечной. И вскоре стал рабочим корреспондентом. Во Франции этих добровольцев, поставлявших информацию советской разведке, было более 3 тысяч. Это была настоящая разведсеть, которой руководил польский еврей Бир 28 лет, ему помогал Штром, тоже польский еврей, еще более молодой. Эта сеть была раскрыта полицейским комиссаром, носившим смешную фамилию Фо-Па-Биде. Штром вовлек Треппера в организацию, где тот стал работать под именем Домб.
Домб-Треппер едва не попался в цепкие руки французского комиссара, и ему пришлось бежать в Берлин, где он укрылся в советском посольстве. Оттуда он был послан в Москву. И только теперь его карьера получила серьезный толчок. В 28 лет он поступил учиться в военную академию.
В течение двух лет он занимался на курсе, на котором преподавал генерал Орлов, известный разведчик. Одновременно Треппер работал журналистом в еврейской общине. В 1937 году в Москву приехал его друг Штром, отсидевший пять лет во французской тюрьме. Причина провала сети рабкоров осталась неясной, не исключали, что комиссар Фо-Па-Биде получил сведения от корреспондента газеты «Юманите». Чтобы выяснить обстоятельства провала и провести расследование, было решено послать в Париж Треп-нера. Он согласился.
Треппер вернулся в любимый Париж нелегально, но теперь у него была хорошая защита. Он провел расследование, придя к выводу, что журналист был не виновен. Треппер нашел настоящего предателя. Это был голландский еврей, руководивший советской разведсетью в США, а в тот момент переведенный во Францию и перевербованный американской разведкой. Треппер послал анонимно во французскую полицию результаты своего расследования, положив конец работе двойного агента.
Это был настоящий первый успех Треппера. Вскоре он получил более ответственное задание.
В конце 1938 года ему поручили создать советскую разведсеть в Бельгии, выдав 10 тысяч долларов и предоставив свободу действий в подборе агентуры. Теперь его звали Адам Миклер. Сразу по приезде он встретился с давним знакомым — эльзасским евреем Лео Гроссфогелем, с которым познакомился в Палестине, участвуя в сионистском движении.
Гроссфогель был родом из обеспеченной семьи Страсбурга и в Брюсселе основал фирму по продаже плащей. Его магазин назывался «Резиновый король». Гроссфогель был успешным коммерсантом и убежденным коммунистом. Он откликнулся на предложение Миклера-Треппера основать разведсеть, которая будет работать в интересах СССР.
Друзья основали новое коммерческое предприятие, расширив экспорт плащей, но главным было создать прикрытие для развед-работы.
Хитрый Треппер назначил коммерческим директором фирмы Жюля Жаспара, брата бывшего премьер-министра. При таком директоре полиция вряд ли стала бы проверять фирму.
В первой половине 1939 года Треппер активно собирает агентуру, пользуясь надежным прикрытием. Теоретически работа должна была быть направлена против Англии. Под видом создания коммерческих филиалов Треппер регулярно посещал Осло, Стокгольм, Гамбург, Копенгаген, Булонь.
До момента немецкого наступления на Западе весной 1940 года задачи разведсети оставались неизменными — борьба против Англии. Ведь с осени 1939 года Советский Союз был союзником Германии.
Затем в Бельгию к Трепперу были посланы Москвой два русских профессиональных разведчика, выдававшие себя за южноамериканцев. Макаров (Карлос Аламо) был молодым летчиком, сражавшимся в Испании. Он любил риск, женщин, выпивку. Другим был Соколов (Гуревич), по документам Винсент Сьерра, он также сражался в интернациональных бригадах в Испании. Соколов просил называть себя Кентом. Два русских разведчика были очень разными. Кент был родом из Латвии. Он не был таким экспансивным и внешне привлекательным, как Макаров, но был умен, образован, отлично справлялся с работой. Когда в августе 1940 года Треппер выехал в Париж в качестве постоянного коммерческого директора по Западной Европе, руководителем разведсети вместо него остался Кент.
В Париже Треппер встретился с польским евреем, которого знал по Палестине. Это был Гиллель Катц — спокойный, добродушный, небольшого росточка, который наряду с Гроссфогелем, Аламо, Кентом стал основным помощником Треппера.
Уже в течение нескольких лет в Берлине существовала другая советская разведсеть. Она не была связана с разведсетью Треппера, отличалась по методам работы и составу агентов, являясь частью «Красного оркестра».
Макаров был послан в группу Треппера в Брюсселе по решению Москвы. Треппер познакомился с ним весной 1939 года. Аламо понравился ему — это был душа-парень, симпатичный, правда, излишне импульсивный. В кафе они заказали по рюмке коньяку. Макаров продолжал пить, и Треппер боялся, что на них обратят внимание. На просьбу Треппера ограничиться Аламо ответил раздраженно, что у него денег хватит, чтобы расплатиться.
Действительно, у него было 10 тысяч франков (Директор не поскупился). Треппер решил, что новый агент и его деньги понадобятся коммерческой организации Гроссфогеля, но не хотел лично их знакомить друг с другом — на случай провала.
Надо было придумать, как свести их друг с другом. Треппер посоветовал Карлосу дать экономическое объявление в бельгийской газете такого содержания: «Промышленник из Южной Америки хочет вложить капитал в процветающее предприятие». Треппер знал, что Гроссфогель ищет помощника для работы в филиале в Остенде, который его беспокоил. Треппер обратил внимание Гроссфогеля на объявление в газете, и он ответил южноамериканцу, а тот, в свою очередь, уведомил Треппера. Так Аламо стал работать в Остенде, не зная, что Гроссфогель входит в агентуру «Красного оркестра». Гроссфогель тоже думал, что у него работает настоящий южноамериканец, ничего не знающий о разведсети. Никакой пыткой нельзя было вырвать этого признания.
Харро Шульце-Бойзен родился в 1912 году в богатой семье немецких националистов с консервативными взглядами. Он был внуком адмирала фон Тирпитца. Отец Харро был морским офицером, начальником немецкого штаба группы войск, размещенных в Нидерландах, и до самого ареста сына ничего не знал о его подпольной работе. С 1929 года Харро стал активно работать в группе националистов «Юнгендойтчер Орден», но понял, что ему не по пути с молодыми нацистами. Он не был коммунистом, но считал, что между этими двумя идеологиями есть какой-то третий путь. Редактируя газету «Оппозиционер», он не раз высказывался по этому вопросу. Приход к власти нацистов способствовал тому, что Харро сблизился с коммунистами. Он был ненадолго заключен в тюрьму, откуда его вызволила семья, имевшая влиятельные связи.
Харро решил сначала укрепить свое положение в обществе, а затем включиться в политическую борьбу.
Он вступил в авиационный полк и продолжал изучать языки (он говорил на шести языках), экономику, географию. В 1936 году Харро женился на Либертас Хаас-Нейе. Свидетелем на свадьбе был маршал Геринг. Вот почему об инциденте 1933 года, приведшем Харро в тюрьму, никто больше не упоминал.
Одновременно Харро стал работать в Исследовательском институте Германа Геринга, где познакомился со многими коммунистами и стал сотрудничать с советской разведкой, передавая ей информацию о ходе войны в Испании. Он объединил группу преданных друзей, занимавших высокое положение в обществе, так что к началу войны эта группа уже была действующей разведсетью. Харро сотрудничал с Бюро печати Министерства аэронавтики, продолжая работать в исследовательском институте, затем стал преподавать в академии при Министерстве иностранных дел, вел семинары по вопросам политики в Берлинском университете. Шульце-Бойзен был одним из наиболее информированных специалистов в довоенной Германии. Его жена Либертас работала в Министерстве пропаганды. Это была красивая пара молодоженов, посещавшая светские приемы, имевшая друзей в высшем обществе Третьего рейха.
Шпионская симфония для плана «Барбаросса»
История берлинской группы «Красного оркестра» начинается в 1933 году. Через три месяца после прихода Гитлера к власти в стране было еще много немцев, которые не понимали, что происходит, и не допускали, что национал-социалистическая революция окончательно победила в Германии и вскоре утвердится во всей Европе. Другими словами, в 1933 году в стране существовала оппозиция нацизму. Она группировалась вокруг газеты «Оппозиционер», издававшейся в Берлине.
В конце апреля 1933 года отряду СС было поручено навести порядок в редакции этой «позорной газетенки». Журналистов было приказано арестовать и найти способ «привести их в чувство». Возможно, не все они были коммунистами или евреями, и была надежда вырвать из лап жидов и марксистов запутавшегося немца.
Действительно, был среди них и экземпляр настоящего арийца, которыми так восхищался фюрер. Издателем газеты был высокий мужественный молодой блондин 24 лет. Звали его Харро Шульце-Бойзен. Дед Харро был великим адмиралом, прославившим германскую империю, звали его фон Тирпитц. Это была семья консерваторов-монархистов, которая без восторга встретила национал-социалистическую революцию. Однако они полагали, что у консерваторов хватит терпения перевоспитать нацистов.
Ворвавшись в редакцию, команда молодчиков СС стала избивать присутствующих плетками и бить ногами. Среди журналистов был больной юноша, который не перенес этого побоища. Эта сцена жестокости и насилия оставила неизгладимый след в душе Харро Шульце-Бойзена. Он принял решение насмерть сражаться против нацизма, вплоть до сотрудничества с советской разведкой. Освобожденный после недолгого тюремного заключения усилиями семьи, он до 1936 года служил пилотом в коммерческой авиации, затем остался в военной авиации резервистом.
План борьбы медленно созревал в его душе, а пока он укреплял дружеские связи среди высшего берлинского общества, к которому принадлежала его семья, работал в пресс-службе Министерства аэронавтики, отвечая за международный сектор, который был для него идеальным прикрытием. В 1938 году он написал книгу о развитии и достижениях военной аэронавтики в различных странах, и в частности в Германии.
Весной 1941 года под псевдонимом Р. А. Гермес он опубликовал в швейцарском издательстве «Вита Нова» в Люцерне (которым руководил антинацист Рудольф Ресслер, сотрудничавший с советской разведкой) свое исследование. В этой брошюре Харро изложил принципы, которыми руководствовался в своей последующей работе разведчика. Брошюра называлась: «Театры военных действий и условия ведения войны». В ней было всего 84 страницы, но содержание ее было взрывоопасно.
Автор анализировал геополитическую ситуацию в мире накануне 1941 года, приводил обширную информацию стратегического и военного характера, касающуюся Германии, писал, что Германия стоит на пути развязывания мировой войны, которая не может не кончиться для нее поражением, считая, что оно станет началом революции в стране. Так думал не только он, в Генштабе такую точку зрения поддерживал генерал Людвиг Бек.
Для победы революции надо было способствовать поражению нацизма, а значит сотрудничать с советской разведкой.
Из брошюры можно было вычитать идеологические мотивы «благородного предательства», которое было следствием глубоких политических убеждений. Этих взглядов придерживались все немцы, работавшие в берлинской группе «Красного оркестра».
Рядом с Харро работала его жена Либертас (ее дедом был князь Филипп д’Эйленбург), но она не была марксисткой, просто любила мужа; Арвид фон Харнак, философ и экономист, энергичный и одновременно сдержанный коммунист, занимавший высокий пост в Министерстве экономики; Милдред Фиш, жена Харнака, американка, преподававшая английскую литературу. Милдред тоже примкнула к группе из любви к мужу, но она была более глубокой натурой, чем красавица Либертас, и стремилась к активной работе.
Третьей супружеской парой были Адам и Грета Кучковы. Она была активной коммунисткой, он — драматургом, вхожим в артистические круги, марксистом. В группу Харро Шульце-Бойзена входил Эрвин Гертц, офицер, работавший в отделе диверсий Министерства воздушного флота, а также два инженера — Куммеров и Томфор, работавшие на крупном заводе, выпускавшем радиоаппаратуру.
Задолго до нападения Гитлера на Советский Союз о нем Сталину сообщили из нескольких источников: «Красный оркестр», группа в Швейцарии («Три Росси») и прежде всего Рихард Зорге.
Обе группы «Красного оркестра», берлинская и брюссельская, передавали информацию в Москву. Но берлинская группа направляла ее сначала в Швейцарию (откуда «Три Росси» передавали ее в Москву) или через Брюссель.
Качество информации разведсети Шульце-Бойзена было высочайшим. Только в октябре 1941 года абвер заподозрил утечку важной стратегической и военной информации.
Через несколько дней после начала наступления на Советский Союз в ночь с 25 на 26 июня 1941 года произошло событие, которое знаменовало противостояние немецкой разведслужбы и «Красного оркестра».
Этой ночью станция в Кранце, Восточной Прусии, перехватывавшая сообщения норвежской подпольной станции, передававшей сообщения на Англию, впервые приняла сообщение неизвестной до сих пор станции KLK РТХ. Радист передавал шифрованные сообщения. Но в тот день немецкого наступления, в котором Гитлер предвещал скорую победу, на сообщение неизвестного радиста никто не обратил особого внимания.
Через несколько дней станция радиоперехвата в Кранце засекла сообщение, которое передавалось не из Норвегии и не из оккупированной немцами территории, а из самого Берлина!
Для немецкой разведки это было равноценно взорвавшейся бомбе, это был скандал!
Немецкая компартия была давно разгромлена, на территории Германии после заключения пакта о сотрудничестве с Советским Союзом советская разведка не работала (невероятно, но Сталин соблюдал условия договора).
Рейнхард Гейдрих кричал о провокации советской разведки в Германии и признавал упущение службы безопасности.
Можно было предположить, что на станции радиоперехвата в Кранце ошиблись — не могло быть в Берлине радиста, передававшего шифрованные сообщения.
Плохое оборудование? Но в области радиофонии Германия стояла в авангарде всех технических новшеств. В частности, Исследовательский институт Германа Геринга располагал только что отлаженной аппаратурой радиоперехвата, которой не могли похвастать ни русские, ни американцы. Почему бы ею не обзавестись отделу перехвата немецкой военной разведки функабвер? А ведь не могли, потому что Геринг и Канарис до сих пор не ладили, уж не говоря об отношениях Гейдриха и Канариса, которые в душе друг друга ненавидели. Так что вместо того, чтобы действовать сообща, немецкие разведслужбы соперничали и строили козни друг другу.
Функабвер, не располагая современной радиоаппаратурой, дал заказ частной фирме «Леве-Опта-Радио», которая разработала еще более совершенную радиоаппаратуру, но на это понадобилось время. И по ошибке аппараты поступили в ведомство Геринга. Время было упущено. Хотя через три недели после первой передачи берлинский радист замолчал, что подтверждало правоту скептиков — станция радиоперехвата в Кранце что-то напутала.
Но радист станции KLK РТХ продолжал работу, и, как утверждали на станции в Кранце, передавал сообщения напрямую Москве. Откуда вел передачи радист? На это раз радиус его местонахождения был огромен — юг Германии, Бельгия, Нидерланды, север Франции! Ищи иголку в стоге сена… К середине 1941 года произошло искусственное объединение двух разведсетей (ранее каждая зависела непосредственно от Москвы, и Треппер не имел власти в группе Шульце-Бойзена), которая стала называться «Красным оркестром» и почти беспрепятственно передавала сообщения в Москву.
Радисты на жаргоне назывались пианистами, члены подпольной группы — солистами, радиопередатчики — музыкальными шкатулками, а руководил исполнением оркестра директор разведгруппы — дирижер.
Работа «музыкальных шкатулок»
Станция KLK РТХ регулярно посылала свои сообщения, что позволило немецкой разведке запеленговать радиопередатчик в Бельгии, но в конце лета 1941 года передачи стал вести другой радист из Берлина. Теперь сомнений не было, и отделу военной разведки функабвер предстояло обнаружить его. Но радист вел передачи с перерывами, и разведка видела хитрости там, где была простая неопытность «пианиста».
Радист, например, не знал, что для того чтобы вести передачи в постоянном ритме, зависящем от шести длин волн и тридцати указателей вызова, он не должен вести передачи в последний день месяца, имевшем 31 день, иначе эту передачу московская станция не сможет принять.
Все сообщения, посланные Хором (псевдоним Харро Шульце-Бойзена) в Москву, были чрезвычайно важными и точными.
Вот примеры:
«От Хора Директору. Источник: Мария.
Тяжелая артиллерия движется из Кенигсберга в направлении Москвы. Тяжелые батареи береговой обороны погружены в Пиллау (Балтийске) и едут в том же направлении».
«От Хора Директору. Источник: Тустав.
Потери танковых бригад на Восточном фронте равняются И дивизиям».
«От Хора Директору. Источник: Арвид.
Гитлер приказал взять Одессу до 15 сентября. Запаздывание подразделений на южном фланге мешает проведению немецкого наступления. Информация поступила от офицера военной разведки».
«От Хора Директору. Источник: Моритц.
План два вошел в действие три недели назад. Возможная цель: достичь линии Архангельск — Москва — Астрахань к концу ноября. Все продвижения немецких войск согласованы с этим планом наступления».
«От Хора Директору. Источник: военная разведка, через Арвида.
На Восточном фронте большинство немецких дивизий имеют серьезные потери живой силы. Солдат, получивших военную подготовку, осталось мало. Подкрепления подойдут через четыре — шесть месяцев».
В общей сложности группа Шульце-Бойзена передала в Москву более сотни телеграмм с ценнейшей информацией о наступательных операциях немецкой армии, о ходе обороны, о материальном обеспечении и состоянии духа немецкой армии, о состоянии немецкой оборонной промышленности, добыче угля и выпуске самолетов.
Содержание сообщений было безупречным, надо было подтянуть техническую часть. Высказывалось рискованное предложение забросить в Германию радистов на парашюте или же перевести в Берлин одного из радистов брюссельской группы. Так или иначе надо было решить проблему. 10 октября Москва направила в Брюссель следующую телеграмму:
«От Директора Кенту.
Немедленно поезжайте в Берлин и свяжитесь по трем указанным адресам, выяснив причину перерывов в радиосообщениях. При необходимости сами ведите передачи. Работа трех берлинских групп и получение от них информации имеет особо важное значение».
В телеграмме указывалось три адреса. В последней фразе русская разведка наконец отметила работу своих берлинских помощников, сообщениям которых о дате начала войны (план «Барбаросса») Сталин не поверил, равно как Трепперу и Зорге. Текст телеграммы заканчивался так: «Пароль — директор. Сообщите новости до 20 октября».
13-го Москва отправила в Берлин еще одну телеграмму:
«От Директора Фреду для Вольфа, для передачи Хору.
Из Брюсселя приедет Кент, чтобы наладить регулярность радиопередач. В случае неудач и новых перерывов пересылайте материал Кенту, а он в Москву. Передайте ему накопившийся материал. Дата выхода в эфир 15-го».
Кент уже приезжал в апреле в Германию по случаю открытия Лейпцигской промышленной ярмарки, а в действительности для того, чтобы войти в контакт с группой Шульце-Бойзена.
Он вернулся в Берлин в октябре, чтобы подыскать запасной радиопередатчик и дать в помощь слабому «пианисту» опытного инструктора, выйдя на связь с опытным коммунистическим агентом. Он выполнил все задуманное, передачи из Берлина возобновились, но тут функабвер вновь возобновил попытки локализовать радиста, и пришлось прервать сообщения. Москва это предусмотрела, дав поручение Кенту самому пересылать сообщения берлинской группы. Теперь передачи стали идти из Берлина в Брюссель.
С этого момента основной площадкой работы «Красного оркестра» стал Брюссель: Треппер посылал Кенту сообщения из Парижа, Шульце-Бойзен из Берлина. В Брюсселе Аламо-Макаров работал по намеченному им плану. Самая большая опасность — раскрытие берлинской группы миновала. Эта группа была в глазах немцев наиболее скандальной для репутации ее разведки.
Большой объем информации продолжал поступать в Москву. Вот содержание отдельных телеграмм:
«В болгарских портах немцы готовятся к отправке морем экспедиционного корпуса на Кавказ».
«Источник: Берлин. Немецкое командование считает невозможным достижение полной победы, так как блицкриг на Востоке провалился. Гитлера пытаются настроить на переговоры с Англией.
Руководство военной разведки считает, что война продлится еще тридцать месяцев, и надеется на заключение компромиссного мира».
«На Восточном фронте немцы потеряли лучших офицеров вермахта. Превосходство русских танков неоспоримо. Генштаб устал от бесконечных вмешательств Гитлера в стратегические планы и направления наступлений».
«Немецкий офицер сообщает о растущем напряжении между командованием итальянской армии и руководителями фашистской партии. Серьезные инциденты произошли в Вероне. Командиры отказываются исполнять приказы партийного руководства. Не исключена возможность государственного переворота в Италии, но не в ближайшем будущем. Немцы концентрируют войска в районе княжества Монако-Инсбрука для возможного вмешательства на территорию Италии».
«Сообщение офицера высшего немецкого командования из Берлина. В военных кругах царит скептицизм относительно исхода войны на Востоке. Даже Геринг сомневается в военной победе. Гарнизоны и призывные пункты пусты. В Берлине ходят слухи о возможной ликвидации Гитлера и прихода к власти военной диктатуры».
«Общее число вооруженных сил Германии: 412 дивизий, 21 из которых находится во Франции, это в своем большинстве дивизии второго фронта. (Согласно более точной послевоенной информации эти цифры были преувеличены: на 22 июня 1941 года у немцев было от 208 до 246 дивизий. А во Франции 38 дивизий.) Войска во Франции дислоцированы на юге и окрестностях Бордо, три дивизии продвигаются на восток. В Люфтваффе служит миллион человек, включая наземный персонал».
«Немецкая станция прослушивания, расположенная в десяти километрах к западу от Мадрида, перехватывает сообщения американской, английской, французской разведок, которые те маскируют под коммерческие объявления фирмы „Штюрмер“. Испанское правительство знает об этом и помогает им. Руководит пятнадцатью радистами, носящими гражданскую одежду, офицер. Филиал станции находится в Севилье. Передачи из Мадрида в Берлин ретранслируются через Бордо и Париж».
Теперь можно понять, почему Сталин стал наконец прислушиваться к сообщениям разведсети «Красный оркестр». Некоторые сообщения были невероятно точны, и почти все, о чем предупреждали, происходило. Треппер, Кент, Шульце-Бойзен, несмотря на разность характеров и методов работы, смогли выйти на нужных информаторов, осведомленные источники во многих странах. Аналогично Зорге на Дальнем Востоке с ними сотрудничали многие корреспонденты, проживавшие по всей Западной Европе.
К концу 1941 года функабвер с горечью вынужден был признать, что «Красный оркестр» представляет серьезную опасность для Третьего рейха и немецкой армии. Необходимо было покончить с ним как можно скорее.
Недоверие и непонимание, которое проявляла Москва по отношению к «Красному оркестру», остаются загадкой. Через два дня после того, как Треппер сообщил советскому военному атташе при правительстве в Виши о приказе Гитлера начать наступление на СССР, он спросил прибывшего из Москвы его заместителя, как было воспринято это сообщение руководством. Ответ был таким: «Директор мне сказал, что твою телеграмму сразу же показали Хозяину (Сталину), он был очень удивлен и сказал: „Обычно Треппер мне посылает серьезные сообщения, делающие честь его политической прозорливости. Как же на этот раз он не догадался, что речь идет о грубой провокации англичан?"»
Еще более беспокоило Треппера непонимание Центром работы его разведсети в Бельгии и Франции, когда ему было отказано в установке передающей радиостанции. Центр не принимал во внимание его предупреждений, что сообщения радистов длятся слишком долго, что их легко запеленговать и радисты рискуют жизнью. И почему не отменяется приказ сохранять в течение 24 часов копии переданных сообщений? Последней каплей, переполнившей терпение Треппера, была телеграмма от 10 октября, посланная Кенту, в которой Москва сообщала важные адреса, в частности адрес руководителя берлинской группы, которые легко можно было расшифровать. Разведсеть переживала тяжелые времена: Кент был вынужден бежать в Марсель, был арестован назначенный Москвой в разведсеть Брюсселя Ефремов, а затем Вензель и Винтеринк.
Треппер вынужден был впервые задать себе вопрос, не скрывается ли за действиями Центра что-то иное, чем упущение. Узнав об аресте Ефремова, Москва ответила: «Знаем. Нам сообщили, что у него были проблемы с валютой. Но сейчас дело улажено и его освободили».
Да, Ефремова освободили, но почему Москва не интересовалась, какой ценой? Когда Треппер сообщил, что у него есть доказательства, что Ефремов — предатель, Центр ответил: «От страха вы потеряли голову. Приказываем немедленно возобновить связь с Ефремовым».
Брюссель: тайна квартиры на улице Атребат
25 июня 1941 года в 5 утра молодой немецкий оператор станции радиоперехвата в Кранце, как обычно прослушивавший ежедневную передачу подпольной норвежской станции SEK, заметил резкие помехи в эфире и рядом на волне новую станцию, РТХ. Естественно, что он записал то, что передавал радист KLK станции РТХ — 32 группы из 5 цифр, за которыми следовало буквенное обозначение станции и радиста. В последующие месяцы передачи сообщений были регулярными.
Сразу были сделаны попытки локализовать радиопередатчик. В этих попытках участвовали станции в Кранце и Братиславе. К осени обе станции были уверены, что передачи ведутся из Брюсселя. Абвер послал в бельгийскую столицу специалистов и оборудование — машины и чемоданчики с аппаратурой для перехвата радиосигналов.
Это была настоящая охота с той разницей, что «пианист» не мог передвигаться во время работы. Он мог менять точки, но это было небезопасно, так как Брюссель был оккупирован немцами. Если же он оставался на одном месте, то рано или поздно мог быть обнаружен.
Специалисты функабвера знали, что имеют дело с опытным радистом и подпольщиком. В середине ноября они поняли, что речь идет не об одном передатчике, а о трех, которые работают по очереди на той же длине волны и с теми же выходными данными. Это чрезвычайно усложняло задачу «охотников». Речь могла идти о многих адресах и радистах. Однако они не теряли надежду.
Начало работы в Брюсселе было неудачным — радиоаппаратура, которую абвер приобрел у фирмы «Леве-Опта-Радио», нуждалась в ремонте (можно предположить, что «Красный оркестр» и там имел своих агентов). Вскоре приборы наладили и запеленговали три передатчика, все они находились в пригородной зоне Брюсселя: в Ле-екен, Уккле и Эттербеке. Расстояния между этими пунктами были огромными, время, отпущенное для выполнения задания, заканчивалось, начальство торопило. К счастью, в начале декабря заработал радист в Эттербеке.
До самого прибытия группы техников функабвера ответственный контрразведчик в Ганде каждую ночь слушал и знал о работе РТХ, но не мог никак реагировать. Позже он рассказывал, что воспрянул духом с приездом специалистов из Берлина: «Мы погрузили аппаратуру перехвата на самолет, и тот факт, что радист работал в течение пяти часов, нам очень помогло. Русские ни о чем не догадывались. Они не могли знать, что у нас такая совершенная аппаратура. Особенной новинкой был переносной чемоданчик с приборами. Даже опытные специалисты замирали перед этим чудом техники. Эти чемоданчики как раз и испытали в этом деле».
Ждать пришлось неделю, чтобы точно определить координаты грех передатчиков. И однажды вечером три автомобиля поехали в гри пункта, находившиеся в разных точках пригорода Брюсселя, составлявших большой треугольник. Каждая машина была снабжена аппаратурой. Передача в тот вечер длилась недолго. Специалисты ее сразу локализовали, определив направление (прямая линия на карте Брюсселя и пригородов). Точка, в которой три прямые линии пересекались, приходилась на тихую безлюдную улочку Атребат в пригороде Эттербек. Этой точке соответствовали дома № 99, 101, 103.
В доме № 99 жили фламандцы, относившиеся лояльно к немцам; в доме № 101 жили южноамериканцы; в доме № 103 никто не жил. Проверили все три здания, после чего с большой уверенностью можно было предположить, что радист работал в здании № 101, где жили южноамериканцы. В операции по захвату участвовали 10 сотрудников немецкой военной полиции и 25 человек территориальной жандармерии, на сапоги которых были надеты шерстяные носки для приглушения шагов.
«Мой план был простым, — рассказывал командир группы захвата. — Решительный бросок. Я с двумя жандармами вбегаю в дом фламандцев, офицер с двумя жандармами вбегает в дом южноамериканцев. Двое — в пустующий дом. Третий офицер командует полицейскими, которые занимают позиции на улице Атребат. Мы запаслись переносными лампами, пожарными лестницами, чтобы забраться на крышу, топориками для взламывания дверей. В два часа ночи заняли указанные позиции. Через полчаса — приказ начать операцию по захвату.
Когда мы ворвались в дом фламандцев, то поняли, что ошиблись, там передатчика не было. Из дома № 101 офицер абвера кричит: „Здесь! Он здесь!" Звучат выстрелы. Вижу, что жандармы стреляют в направлении человека, который выходит из дома, и бросаются за ним. Я бегу им навстречу, в дом южноамериканцев. На третьем этаже в комнате спит женщина, красивая, лет 25, типичная еврейка. В комнате первого этажа стоит еще теплый радиопередатчик, которым занимается мой сержант. На втором этаже еще одна еврейка — высокая, красивая, лет 25–28. Слышу крики: „Мы его схватили! Схватили!" Они поймали беглеца, который хотел спрятаться в подвале здания напротив. Он оказал сопротивление, его побили, видна на теле кровь. У него паспорт южноамериканца в полном порядке».
Это были обычные люди, ничем не примечательные. Еврейкой с первого этажа оказалась немка из Франкфурта Рита Арнольд, коммунистка, эмигрировавшая в Бельгию — печальная девушка, абсолютно лишенная жизненной энергии. На допросе она была разговорчивой, но сказать ей было особенно нечего. Еврейка со второго этажа оказалась более интересной личностью. Ее звали София По-знанская, она была энергичной польской коммунисткой, занималась шифром и изготовлением фальшивых документов. Пытавшимся бежать был тоже еврей по имени Камилло, которого Треппер завербовал во Франции, он был ветераном интернациональных бригад и участником сионистского движения в Палестине.
Он только начинал работать, но знал достаточно о Треппере и Кенте. София и Камилло молчали. Камилло умер под пытками, София повесилась. Риту расстреляли.
В кладовке дома № 101 по улице Атребат немцы обнаружили лабораторию для печатания фальшивых документов, в том числе незаполненные бланки служб абвера в Берлине. Это подтверждало, что у разведсети Брюсселя были в Берлине помощники.
При обыске помещений были найдены две фотографии: одна Треппера, другая — Кента. Рита пояснила, что на одной из них был главный руководитель, на второй его заместитель. О первом она ничего не знала, второй жил в Брюсселе с красивой блондинкой, любовницей.
За домом № 101 было установлено наблюдение. На следующий день после облавы в дом пришли пять посетителей: первый был владельцем дома, второй продавцом кроликов, одетым как нищий, третьим был Аламо, в кармане которого были шифрованные сообщения, четвертым был инженер фирмы «Тодт», пятой была красивая индонезийка Сюзанна Шмитц, любовница Аламо. Так что в самом начале операции немцам удалось сделать немало.
Среди попавших в ловушку был один разведчик, который знал основных агентов разведсети и шифр организации, — это был Аламо. Немцы упустили основного разведчика, прогнав взашей грязного торговца кроликами. Им был сам Треппер, их главный противник!
В тот же вечер Треппер выехал поездом в Париж, а Кент с Маргарет укрылись в доме бельгийских друзей, где считали себя в безопасности, пока ситуация не нормализуется.
Немцам не удалось разговорить арестованных разведчиков. Аламо молчал под пытками. Руководителей разведсети не удалось взять. Слишком уж спешили немцы и опять зашли в тупик. Организация была жива, оставались еще два радиста.
Париж: успехи торговой фирмы «Симекс»
В Париже Треппера ждали большие проблемы. Прежде всего необходимо было предотвратить арест Кента в Брюсселе и обезопасить других сотрудников на случай, если гестапо вырвет показания у Софии и Аламо. Кент в случае ареста мог не выдержать пыток, у немцев была его фотография и фото Маргарет, по которым их можно было обнаружить. Треппер приказал им выехать в оккупированную зону Франции, и Кент выбрал Марсель.
Трепперу удалось подкупить охранников тюрьмы Сент-Жилль в Брюсселе, от которых он узнал, что София и Аламо молчали на допросах, а Рита мало что знала.
Теперь предстояло решить, кого поставить вместо Кента во главе организации в Брюсселе. Ответ подсказала Москва. В течение двух лет в бельгийской столице был законсервирован русский разведчик капитан Ефремов, который мог быть использован в трудный момент. Треппер знал об этом, был с ним знаком.
Ефремов стал руководителем «Красного оркестра» в Брюсселе. Он был финном, военным инженером-химиком, приехал в Бельгию в сентябре 1939 года с паспортом на имя Эрнстрема и записался в Политехнический институт Брюсселя. Он занимался в институте как примерный студент и не принимал участия в работе организации. Это был интересный блондин, ему было около 30 лет. Давая инструкции по руководству разведсетью, Треппер вручил ему 10 тысяч бельгийских франков, советовал быть крайне осторожным. На шесть месяцев разведгруппа выводилась из активной работы, надо было переждать, а Ефремову держаться в тени во что бы то ни стало.
Так что немцы зашли в тупик — Треппер и Кент ускользнули от них, два других радиста в Брюсселе были в резерве, арестованные разведчики погибли, не выдав товарищей. В Берлине у немцев была только телеграмма, отправленная из Москвы на имя Кента 10 октября, но ее не удавалось расшифровать.
В Париже у Треппера не было передатчика. В самом начале войны Судоплатов выехал в Москву. Трепперу оставалось одно — выйти на связь с французскими коммунистами. Но и здесь надо было быть начеку. Раз в год Трепперу было разрешено встретиться с представителем французской компартии с разрешения Центра.
Эта встреча произошла по инициативе двух сторон в феврале 1942 года через два месяца после событий в Брюсселе, когда связь с Центром прекратилась. Треппер предложил Центру, чтобы накопившийся материал отправлялся через французских коммунистов. «Красному оркестру» необходим был передатчик. Москва согласилась с его предложением, и с Треппером стал работать французский коммунист Фернан Пориоль. Он был опытным радистом, но сообщения на своем аппарате мог посылать только в Лондон. Советское посольство пересылало их в Москву.
Перед отъездом Судоплатов не оставил Трепперу передатчика, но дал адрес двух абсолютно надежных радистов, супружескую пару польских евреев. Герш и Мира Сокол в начале войны перебрались из Бельгии во Францию.
Герш Сокол был родом из Белостока, русского города, отошедшего в 1918 году к Польше. Ему было 33 года, по профессии он был врач, учился во Франкфурте, Женеве, Брюсселе. Его жена Мира, еврейка из Вильнюса, была доктором общественных наук. Супруги были активными членами компартии Бельгии, и накануне войны власти выдворили их из страны. Треппер познакомился с ними в момент, когда евреи во Франции подвергались гонениям и тщетно искали возможности вернуться в СССР.
Подробно ознакомившись с их биографией, Треппер взял супругов Сокол в свою организацию. И не пожалел — Герш Сокол был умным, храбрым, неутомимым и ответственным сотрудником. Он стал «пианистом» «Красного оркестра» в Париже. В парижскую группу входили также брат и сестра Максимович и Грос-сфогель.
Информации накопилось много, Сокол часами просиживал за аппаратом во время продолжительных передач, что облегчало локализацию.
Треппер знал об опасности — через полчаса после начала передачи можно было ждать чего угодно. Он не мог забыть недавнего провала в Брюсселе, где время передач доходило до пяти часов. Разведчик предупреждал Москву, что передача, длящаяся свыше получаса, означает самоубийство, но приказ оставался неизменным — пять часов.
Начало 1942 года было золотым временем для «Красного оркестра». Парижская группа работала успешно. Треппер руководил работой семи групп агентов, имея безупречное прикрытие — фирму по импорту и экспорту товаров «Симекс».
«Симекс» была создана в сентябре 1941 года. Всю организационную работу провел Гроссфогель. Фирма занимала две скромные комнаты в помещении «Лидо» на Елисейских полях в Париже. Треппер и Гроссфогель превосходно совмещали разведработу и коммерческую деятельность.
В бизнесе они были связаны с немецкой организацией «Тодт», занимавшейся строительными материалами. Деловые контакты помогали разведчикам познакомиться с немецким военным командованием. Треппер отлично говорил по-французски с бельгийским акцентом, а Гроссфогель говорил по-немецки, как безупречный эльзасец.
Вот как описывает рабочую обстановку на фирме бывший портье-телефонист «Симекса» Эммануэль Миньон: «Было одно удовольствие работать на фирме, мы все время смеялись. Работали исключительно на черном рынке. Приходили продавцы и предлагали заключить выгодные сделки. Наши директора покупали все, коробок товара было невероятное количество. Однажды прибыла партия восточных ковров. Открыли один, а оттуда вылетела туча моли, едва глаза успели закрыть. Завернули ковер и решили продать фирме „Тодт“ всю партию оптом, не открывая. Те купили, и глазом не моргнув. „Тодт “ был нашим основным клиентом, хотя знал, что товар поступает с черного рынка. Однажды мы предложили им купить заброшенную железную дорогу. Они купили, продавая потом рельсы как металл, а шпалы на дрова. Мы продали им сотни тысяч бидонов для хранения бензина».
Занятная была фирма «Симекс», но в то время она не привлекала к себе внимания. Немцы не догадывались, что кроется за этой веселой куплей-продажей. «Когда сейф ломился уже от денег, — продолжает рассказ Эммануэль Миньон, — приезжали Катц или Гроссфогель и быстро увозили выручку, говоря, что спешат в деловую поездку. Странно, они никогда не возвращались с товаром».
Так что, сами того не подозревая, немцы содержали «Красный оркестр» и снабжали его информацией. Треппер, Гроссфогель и Катц умело выуживали у них то и другое.
Одной из парижских групп руководили два русских белоэмигранта — брат и сестра Максимович, отец которых был царским генералом. Анна Максимович была крупной женщиной, блондинкой, ростом 1,8 метра, весила сто килограммов, всегда была в отличном расположении духа. Василий был невысоким брюнетом, сдержанным по характеру, в нем было что-то мистическое.
Они жили в одной квартире, были неразлучны, вели активный образ жизни. Анна была врачом, руководила клиникой в Шуази-ле-Руа. Василий был инженером угольной промышленности. Брат и сестра были убежденными монархистами, антикоммунистами. До войны Анна была вице-президентом белогвардейской организации «Союз защитников родины», помогала этой организации материально. Политическая ориентация этого союза была нечеткой — там были эмигранты, сотрудничавшие с французской полицией, другие контактировали с советской разведкой, а кое-кто работал на немцев.
В начале 1941 года Василий свел с Треппером Герша Сокола, познакомившись с Гершем в лагере беженцев Верне в Арьеже. У Василия были серьезные рекомендации, и Москва советовала Трепперу ввести его в разведгруппу. Максимович имел ценные связи в парижской комендатуре и даже в Ватикане. Этот низкорослый крепыш нравился женщинам, были у него поклонницы-немки, работавшие в структурах немецкой армии.
Одной из них была Маргарет Хоффман-Шольц, секретарь полковника Куприана из штаба генерала Генриха фон Штюпльнагеля, племянница подполковника Хартога, работавшего в комендатуре Большого Парижа.
Треппер поручил брату и сестре Максимович создать разведгруппу, собирая сведения в среде белогвардейцев, французских аристократических салонах, среди католиков, избегая общаться с коммунистами и левыми.
Василия часто можно было видеть в штаб-квартире немецких войск в Париже, размещавшейся в гостинице «Мажестик», затем он помог Маргарет устроиться секретаршей в немецкое посольство, где послом Германии был Отто Абетц.
Таким образом «Красный оркестр» получал сведения обо всех событиях в дипломатических кругах и о положении на фронтах.
Передачи Сокола в Москву длились часами, и это, как и предупреждал Треппер, не могло не закончиться катастрофой. Местонахождение радиста было локализовано. Сипо-СД провело решительную операцию и арестовало Герша и Миру Сокол.
Их перевели в Берлин, подвергли пыткам, но Соколы держались как герои. Герш даже шутил во время допросов. Когда его спросили, как он стал «пианистом», он ответил: «Я как-то сидел за столиком кафе и отбивал пальцами мотивчик. Сидевший за соседним столиком незнакомец тоже постукивал по столику, потом поднялся, подошел ко мне, спросив, не хочу ли я поработать пианистом, у меня, должно быть, талант». Можно себе представить, как его после этого обрабатывали. Под конец невыносимых пыток Мира назвала один псевдоним большого начальника — Профессор. Ни она, ни муж не выдали палачам ни шифр, которым пользовались, ни имя Катца, которого знали.
Треппер опять уцелел. Он ждал провала и к нему подготовился заранее. Настал момент ввести в работу двух радистов из Брюсселя. Пришло время рисковать Ефремову.
Берлин: драматический финал «Хора»
В очередной раз в Берлине, как и в Брюсселе, мужество и самопожертвование разведчиков противника не позволило немцам воспользоваться результатами локализации радистов. Но переменчивая судьба улыбнулась и им в конце лета 1942 года. Наконец была расшифрована телеграмма, посланная Центром Кенту 10 октября 1941 года, где были упомянуты три берлинских адреса, по которым можно было легко выйти на разведсеть Шульце-Бойзена.
Неосторожность была потрясающей, но, может быть, у Центра не было другой возможности поступить иначе? Арест супругов Сокол подтвердил, что Центр не очень беспокоился о безопасности своих агентов. Главное для них было поскорее добыть информацию, любой ценой.
Телеграмма Кенту была расшифрована 14 июля 1942 года. По одному из указанных адресов проживал офицер Люфтваффе, сотрудник Министерства воздушного флота капитан Харро Шульце-Бойзен.
Это был человек безупречной репутации, вне подозрений. И только тогда вспомнили о неприятном эпизоде его юности в 1933 году, когда он был замешан в деле, связанном с арестом сотрудников газеты «Оппозиционер», выступавшей в защиту евреев и коммунистов.
Теперь решили не спешить с арестом и выявить всю цепочку. Прежде всего для ареста офицера, занимавшего высокий пост, необходимы были серьезные улики. Раскручиванию этой цепочки помог еще один случай.
За несколько месяцев до этого события из русского лагеря военнопленных бежал и достиг линии фронта немецкий летчик Гизеке. Он был в плачевном состоянии, но смог сообщить ценную информацию о том, что происходит за линией фронта. Его подлечили, триумфально встретили летчики эскадрильи, где он служил, а потом послали в отпуск на родину.
Гизеке хотел повидаться с женой в пригороде Берлина. После отпуска он в полк не вернулся и был объявлен дезертиром, а жена подтвердила, что домой он не возвращался. Вскоре один из летчиков эскадрильи случайно встретил Гизеке на улице Берлина, выследил, помог арестовать. На допросе Гизеке сознался, что в лагере был завербован русской разведкой и что недавно встретился с немецким связным по имени Хор.
Не оставалось сомнений, что Хор-Шульце-Бойзен был советским агентом. Теперь знали и его помощников: Арвида Харнака, работавшего в Министерстве экономики, драматурга и кинопродюсера Адама Кучкова. Всего в разведсети работали около ста человек и оставалось только выбрать удачный момент для ареста.
Наконец-то немецкая контрразведка напала на след берлинской группы «Красного оркестра», который принес ей столько вреда и хлопот.
И опять счастливый случай, и опять везло охотникам. Шульце-Бойзен ввел в группу двух специалистов по радиоперехвату, шифровальщиков, не знавших об истинных целях разведгруппы. Они должны были информировать его о проводимой ими работе. Однажды вечером они позвонили Харро Шульце-Бойзену домой и передали через горничную, что хотят с ним срочно повидаться. Они звонили из кабинета своего шефа, имена свои не оставили и попросили перезвонить срочно по этому телефону. Харро позвонил рано утром 31 августа. На этот раз хозяин кабинета Клудов был у себя, поднял трубку и услышал: «Говорит Шульце-Бойзен. Вы хотели передать мне что-то?»
Можно представить удивление Клудова. Он был одним из немногих, кому было известно, что готовится арест Шульце-Бойзена. Начался примерно такой диалог:
Клудов: «Алло! Я вас не понял».
Шульце-Бойзен: «Моя горничная передала ваше сообщение. Меня просили срочно перезвонить. Что произошло?»
Клудов: «Алло! Да… видите ли…»
Шульце-Бойзен: «Говорите же!»
Клудов: «Простите, я хотел вас спросить, как правильно пишется ваша фамилия, через „у“ или, и“?»
Шульце-Бойзен: «Через „у“, естественно. Думаю, что я ошибся номером. Вы мне не звонили?»
Клудов: «Нет…»
Шульце-Бойзен: «Наверное, это моя горничная что-то напутала. Простите».
Клудов: «Пожалуйста».
Шульце-Бойзен: «До свидания».
Собеседники забеспокоились. В абвере стали думать-гадать, наверное, Харро позвонил не просто так и подозревает слежку, хочет запутать начальника спецслужбы. И ему это удалось, так как Клудов не справился со смущением.
Решили поспешить и арестовали Шульце-Бойзена в тот же день.
За несколько дней в застенках гестапо оказались 118 человек группы «Красного оркестра», включая двух шифровальщиков, позвонивших накануне, сотрудников Клудова: Хейлмана и Траксла.
Теперь немецкая контрразведка могла насладиться победой, улов был большим. В сети попались все представители высшего немецкого общества — всех возрастов: мужчины и женщины. Что их вело — непонимание риска или мужество? Как бы то ни было, фатальная ошибка была сделана Москвой, написавшей адрес руководителя группы в телеграмме.
До самого конца Хор посылал ценную информацию в Центр: о продвижении войск, выпуске самолетов, подготовке Сталинградского сражения. Вся эта информация решала исход войны. Источник такой информации был ликвидирован по непростительной ошибке.
Что произошло с арестованными, легко представить. Под пытками руководители берлинского «Красного оркестра» молчали. Только Либертас, жена Харро, много знавшая, дала показания.
Арестованные знали, что их ждет смертная казнь. Шульце-Бойзен и Арвид Харнак надеялись, что казнь будет отсрочена, но судебный процесс был ускорен: 11 человек из 13, включая Шульце-Бойзена и Харнака, были приговорены к смертной казни.
Для того чтобы оттянуть время казни, Шульце-Бойзен придумал такой план. Он был уверен, что война закончится в 1943 году, и предложил нацистам отсрочить казнь на год, гарантируя, что в Швеции не будут опубликованы пересланные им туда секретные документы, компрометирующие правительство. Он гарантировал в этом случае сообщить содержание этих документов и раскрыть, где они хранятся.
Все это звучит романтически. Но к предложению прислушались — ведь Харро просил не об отмене казни, а об отсрочке на год. Гиммлер и Геринг приняли условия. Харро, уверенный в том, что ему дали слово чести, заявил: «Вы уверены, что документы мы храним только в Швеции? Я добился отсрочки казни, а теперь смогу добиться ее отмены». Странное заявление для человека мужественного, умного и опытного.
Приговоренных к смерти повесили 22 декабря 1942 года.
Наступление абвера в Бельгии
Локализация передатчика в Париже и арест супругов Сокол вынудили Треппера ввести в действие брюссельскую группу, которая после ареста на улице Атребат была законсервирована. 15 июня 1943 года станция перехвата в Кранце сообщила, что из Брюсселя вновь передаются шифрованные сообщения. Это еще раз подтверждало, что парижская группа, радист которой был арестован, и брюссельская, которая пришла ей на смену, руководились из одного Цен-гра.
Это было время подготовки к наступлению на Сталинград. Летом 1942 года у функабвера оставалось мало времени, и немцы не хотели повторять ошибок, которые допустили при аресте группы на улице Атребат в Брюсселе. Начинать приходилось с нуля, но действовать решительнее, чем в декабре. Сразу приступили к локализации радиста, который работал всю ночь. Москва опять с легким сердцем подставляла под арест очередного разведчика. Объект быстро локализовали — радист работал в Лаекене.
Понадобились еще три дня для уточнения дома — это было большое здание, находившееся между двумя складами.
Операция по захвату радиста была назначена в ночь с 30 июня на 1 июля. В ней участвовали 25 жандармов и группа молодых летчиков Люфтваффе. Ночь была очень светлая, и сигнал к началу операции дали в три часа утра. Предстояло обыскать здание начиная с первого этажа. Жандармы обежали все этажи до чердака — там и находился радист. Послушаем рассказ руководителя операции, того самого, который участвовал и в первом захвате на улице Атребат:
«Я вбежал на чердак. Он был разделен на небольшие отсеки. В одном из них вижу свет и нахожу там двоих жандармов, больше никого! Приказываю быстро проверить все квартиры этого здания. Аппарат радиста на столе, еще теплый. Рядом лежат документы на немецком языке и разбросаны почтовые открытки, присланные из немецких городов… было отчего перевести дыхание. Рядом на полу куртка и сапоги. Похоже, что радист чувствовал себя свободно, устроился поудобней. Где же он мог скрываться?
Поднимаю голову и вижу полуприкрытое слуховое окно. Высовываюсь, чтобы проверить крышу, — мимо меня просвистела пуля! Слышу крики со стороны улицы: „Осторожно! Он сидит на краю крыши!" Вижу, как он бежит по крыше, держа по пистолету в обеих руках, стреляя на бегу. Кричу летчикам: „Не стреляйте, он мне нужен живым!"»
Радиста арестовали. Это бы 40-летний изнуренного вида мужчина, по-французски он говорил плохо. Это был немец Иоганн Венцель. Он был отличным специалистом по радиосвязи и подготовил всех других радистов: Аламо, Камилло, Софью Познанскую.
На первых допросах он не говорил ни слова. Из Берлина сообщили: «Вы арестовали одного из руководителей немецкой компартии, руководителя подпольного комитета Коминтерна».
Гестапо, естественно, затребовало его себе. Там его два месяца пытали, превратив в живой труп, и отправили опять в Бельгию. Из Венцеля выбили показания, что Профессор живет в Париже. Впервые разведчик «Красного оркестра» согласился сотрудничать с немцами.
На чердаке осталось много незашифрованных сообщений.
Далее начальник операции по захвату рассказывает: «Это были документы, содержащие точную информацию о выпуске самолетов, танков, о потерях в действующей армии, о резервах. Ждала своего отправления телеграмма, в которой сообщались все детали наступления немецкой армии на Кавказе. Немецкие войска вели бои в сотнях километрах от Кавказа, а все военные планы были уже раскрыты — с указанием номеров дивизий, дислокации войск. Абсолютно все!»
Сначала абвер отказался поверить в существование такого документа. Но потом помощник Канариса полковник Бентивеньи, который ознакомился с текстом, признал очевидное. Он показал эту телеграмму маршалу Вильгельму Кейтелю, и тот был сражен наповал.
А меж тем Ефремов, следуя совету Треппера, спасался, пытаясь запастись другими документами.
Он обратился к специалисту по изготовлению фальшивых документов, работавшему в разведсети, Абрахаму Райхману, бывшему коллеге Венцеля по работе в Коминтерне. Райхман дружил с бельгийским полицейским, инспектором Матье, который выдавал себя за бойца Сопротивления, а на самом деле был агентом абвера.
Матье согласился достать паспорт, попросив фотокарточку. Для передачи этой фотографии они условились встретиться 30 июля, с 12 до 13 часов в ботаническом саду Брюсселя.
Там функабвер и арестовал Ефремова, который не оказал сопротивления, объяснив, что произошла ошибка, что он финн по фамилии Эрнстрем. Финское консульство подтвердило, что господин Эрнстрем — примерный студент Политехнического института. Но этот номер не прошел.
Ефремова пытали? Играли на антисемитизме украинца? Ефремов дал показания: рассказал о Кенте, открыл имена других «пианистов», место, где хранятся радиопередатчики, назвал имена корреспондентов «Красного оркестра» в Бельгии и даже сообщил о существовании разведсети в Нидерландах, о чем немцы не имели понятия. Связной этой сети (псевдоним Очки) был тотчас арестован в Брюсселе.
Когда полковнику Герману Гискесу, представителю абвера в Амстердаме, сообщили о существовании в Голландии советской разведсети, он сказал, что знал об этом, но в это время был занят проведением операции «Северный полюс».
Арестованный в Брюсселе агент Очки стал сотрудничать с фун-кабвером. С его помощью немцы вышли на руководителя организации «Красного оркестра» в Амстердаме — ветерана Коминтерна Антона Винтеринка. Он тоже согласился сотрудничать с немцами.
Ефремов продолжал давать показания. Чуть позже организацию предали еще два сотрудника — русский офицер Антон Данилов и Жермен Шнайдер, которая часто встречалась с Треппером.
Но Треппер уже знал о предательстве Ефремова и давно не имел контактов с Жермен. Ефремов назвал также имя Мальвины Грубер, чешки, которая была связной между швейцарскими «Тремя Росси» и бельгийской группой. Ефремов сказал, что Мальвина сопровождала Маргарет Барча, подругу Кента, в Марсель. Так что Кента надо искать в Марселе…
Ефремов рассказал о фирме «Симекс», о существовании которой он узнал от Треппера. Представитель абвера в Брюсселе уже сделал справки о «Симексе», узнав, что речь идет об одной из крупных фирм бельгийской столицы, что руководит ею южноамериканец и акционерами ее являются видные бизнесмены.
Как и парижский филиал, бельгийский «Симекс» занимался крупными сделками с немецкой армией. Ее сотрудники часто ездили в командировки и посылали из европейских городов деловые телеграммы. Теперь офицеры функабвера поняли, что южноамериканцем является Кент, а сотрудник, который приезжал забирать выручку, это директор фирмы, проживающий в Париже, — Леопольд Треппер.
Так к концу 1942 года «Красный оркестр» оказался в тяжелейшей ситуации. Его берлинская и брюссельская разведсети, не считая амстердамской и остендской групп, были разгромлены. Действовала только парижская группа.
Партитура «Парижского оркестра»
В 1941 году эта разведсеть была, как никогда, обеспечена деньгами — «Симекс» заработал 1 600 000 тысяч франков, гораздо больше, чем в 1942 году. Гроссфогель и Катц были прекрасными бизнесменами и добывали информацию через своих посредников фирмы «Тодт». Василий Максимович имел через подругу-секретаршу свободный доступ к документам немецкого Генштаба при администрации Большого Парижа. Анна Максимович была вхожа в кулуары Ватикана и сообщала сведения о внутренней политике Франции. Другие агенты приносили Трепперу сведения об экономическом положении в стране, о ситуации в Англии, так что в Париже развед-сеть процветала, а все другие группы, входившие в «Красный оркестр», были разгромлены.
Трудности начались, когда Треппер попросил Кента, спокойно проживавшего с Маргарет Барча в Марселе, вернуться в группу и стать радистом. После провала Венцеля и Сокола это было не просто. Он не сразу, но согласился. В Марселе был запасной передатчик, который полиции не удалось обнаружить.
В последнее время в Марселе Кент жил наконец нормальной жизнью с любимой женщиной, которая ждала от него ребенка. Они ходили в кино, на пляж.
Кто бы на его месте, после стольких лет напряжения и риска, не мечтал вернуться к нормальной жизни? У них были припасены фальшивые паспорта и необходимые на первый случай деньги. Треппер требовал вернуться в горнило…
Меж тем ситуация в Париже начала постепенно ухудшаться.
Команда «Красной капеллы», обосновавшаяся в здании Министерства внутренних дел в Париже, приняла решение выловить Большого начальника, который оставался неуловим. Немцы до сих пор многого не знали о Треппере: у них была его фотография, найденная при обнаружении первого радиста в Брюсселе, один из его псевдонимов, Профессор, вырванный под пытками у Миры Сокол, и сообщение Венцеля и Ефремова, что Треппер живет в Париже. Немного…
Копать начали с «Симекса». Командир немецкой команды, занимавшийся расследованием и поиском, сверился с коммерческим справочником и обнаружил фирму, которой руководил некий Гроссфогель. По сообщению Ефремова, это был ближайший помощник Треппера. Затем вышли на организацию «Тодт», коммерческого партнера «Симекса»: «Треппер? Конечно, мы его знаем! Это прекрасный надежный партнер… Можно ли с ним встретиться? Да проще простого. Он должен позвонить, так как у него через несколько дней истекает срок пропуска для поездки по южным районам».
Не надо забывать об опыте подпольной работы Большого начальника. Он знал, что Ефремов дал показания, рассказав немцам все, что знал, включая информацию о «Симексе». Наступило время временно прекратить работу фирмы в Париже и произвести реорганизацию разведсети.
Американцы вот-вот должны были высадиться в Северной Африке. Можно было открыть филиал «Симекса», например, в Алжире и направить туда Кента.
Слишком поздно! 8 ноября американцы высадились в Северной Африке, а немцы 11 ноября оккупировали свободную зону Франции. На следующий день Кента и Маргарет арестовали.
Маленький начальник знал об организации значительно больше Ефремова, и почему теперь, когда вся организация разгромлена, он должен молчать под пытками? Кент в гестапо назвал некоторые имена, которые им уже были известны, но немцам не удалось ничего из него выжать о Большом начальнике, Треппере.
Это теперь не было столь важно, потому что команда «Красной капеллы» сама вышла на след Треппера.
«Симекс» переехал и теперь размешался в роскошном особняке на бульваре Хауссман, из которого было несколько выходов. Треппер предусмотрел эти запасные выходы на случай внезапного приезда немецкой команды. В офисе он установил аппарат с часовым механизмом, который заводил ежедневно. При входе в помещение в отсутствие хозяев этот аппарат давал наружу радиосигнал — это означало, что в конторе засада. Теперь была строго упорядочена и работа радистов.
Могло ли все это обескуражить инспектора Модера, который выслеживал Треппера? Он знал обо всех трюках Большого начальника, чтобы не угодить в ловушку, — обманных деловых встречах, организации внешнего наблюдения…
Кольцо осады сужалось. 19 ноября арестовали Гроссфогеля. Когда Модер позвонил на фирму, секретарша ответила, что Треппера нет. Ее попросили настойчивей, и она ответила, что он на приеме у зубного врача, а где, не знает.
Секретарша сразу перезвонила врачу, сообщив, что Треппера разыскивают, но он был под анестезией. Модер заставил Гроссфогеля под пытками назвать имя зубного врача и тут же помчался по адресу: улице Риволи, доктор Малапарте. Это недалеко от парижского муниципалитета.
Большой начальник постепенно приходил в себя после анестезии, но когда увидел перед собой офицеров абвера и СД с направленными на него пистолетами, понял, что это ему не снится.
Все было кончено. Партитура борьбы с «Красным оркестром» была отыграна. Супруги Сокол, Макаров (Аламо), Камилло, Софья Познанская погибли как герои, под пытками. Венцель, Гроссфогель и некоторые другие после нечеловеческих мучений стали давать показания, Ефремов сразу после ареста стал сотрудничать с немцами, Кент сказал только то, что уже было известно, и не выдал Треппера.
Надо было изменить тактику. Что предпринял Треппер в этих условиях? Невероятно — этот бесстрашный, неуловимый, дьявольски хитрый и умный разведчик стал говорить спонтанно и подробно. В этом был свой стиль: «Я вам расскажу о многом, но не обо всем».
Вот что рассказал человек, который допрашивал Треппера.
«Все присутствующие были поражены этим неожиданным заявлением. Если Большой начальник соглашался сотрудничать с нами, то это означало, что с советской разведсетью в Западной Европе покончено. Я пытался найти к нему подход, стал расспрашивать о семье, жизни, мы пили кофе и курили сигареты. Треппер говорил свободно, вызывая к себе симпатию. Он был человеком сдержанным, порядочным, не выламывался. Порой казалось, что передо мной сидит старый товарищ и мы вместе вспоминаем прошлое».
Но воспоминания эти были очень любопытные. Ефремов, Венцель и другие просто сообщали, давали порой точную информацию, но это были отдельные эпизоды, общей картины никто не мог дать, так как многого не знал. Треппер знал обо всем. Он дал полную картину проделанной «Красным оркестром» работы, дав глубокий, почти научный анализ. Он назвал имена советских агентов и участников французского Сопротивления, которые были еще на свободе. Назвал имя Катца. Когда того арестовали, он сказал ему: «Игра окончена. Советую сотрудничать с этими людьми».
В Берлине Кент тоже вел свою сложную игру с нацистами. Условия ее кардинально изменились.
Москва об арестах ничего не знала, радисты под контролем немцев продолжали передавать шифрованные сообщения. «Красный оркестр» играл уже другую партитуру.
Именно абвер дал разведсетям Треппера и Шульце-Бойзена это название — «Красный оркестр». Обычно на жаргоне военной разведки оркестром называли агентов иностранной разведки, работавших на оккупированной территории. В первой половине 1941 года абвер знал о существовании в Западной Европе некоторых «оркестров» английской разведки. Но когда стали расшифровывать сообщения радистов, то выяснилось, что все они адресованы в Москву. Отсюда и название — «Красный оркестр».
Станции перехвата направляли расшифрованные сообщения в Берлин, в 3-й французский отдел абвера, но он не был в состоянии собрать всю информацию и принять меры безопасности, предупредив намеченные акции против вермахта. Абвер пользовался относительной самостоятельностью в системе службы безопасности.
Этого добился Канарис, убежденный антинацист. Абвер действовал в интересах армии, но не режима. Он боролся против «Красного оркестра», который был кинжалом в спину немецкой армии. Но абвер не действовал методами гестапо и СД.
Основная работа по поимке агентов советской разведсети была проделана функабвером, его техническими сотрудниками, сведущими и в разведработе. Абверу помогали математики, юристы, статистики, которых увлекла эта новая война радиоволн.
Двойная игра большого начальника
27 августа 1942 года на самой большой вершине Эльбруса было водружено знамя со свастикой. Наступление немецкой армии на Кавказе было молниеносным. Русские армии под командованием маршалов Тимошенко и Буденного не смогли его остановить. Одновременно в Северной Африке под Александрией американские войска под командованием Бернарда Монтгомери разбили войска Эрвина Роммеля.
В России Сталинград был отрезан немецкими войсками от остальной территории. 7 сентября Сталин издал приказ: «Ни шагу назад».
В зоне Тихого океана шло противостояние США и Японии.
Американцы высадились в Гвадалканале, атаковали японцев, которые понесли тяжелые потери. Между союзниками не было согласия: Сталин упрекал их, что они затягивают открытие второго фронта в Западной Европе; Черчилль и Рузвельт опасались, что Россия заключит с Германией сепаратный мир.
В этой обстановке неопределенности Германия старалась перессорить союзников.
Если подходы к союзникам были облегчены работой на «нейтральной территории» Швейцарии, где работали секретные службы всех без исключения стран, то к русским подойти было сложнее. Вот здесь-то и понадобились арестованные руководители «Красного оркестра».
Необходимо было воспользоваться моментом, пока в Москве не узнали об аресте руководителей разведсети, и продолжать посылать в прежнем ритме сообщения и подключить к работе Треппера, Ефремова, Венцеля и других.
Началась радиоигра — функшпиль. Прежде всего в Москву был послан «секретнейший» доклад службы пропаганды Геббельса об отношении немецкого народа к войне; затем фальшивые сообщения английских летчиков, сбитых под Парижем, что якобы Англия и США ищут пути заключения сепаратного мира с Германией; потом информация об укреплениях в зоне Кале и так далее. Радистами стали Ефремов, Венцель, Винтеринк. Каждый из них имел свой почерк, который Центру был известен и не внушал подозрений. Они были на свободе, хоть и под присмотром «ангелов-хранителей».
Были и накладки. Так, в январе 1943 года Венцелю удалось ускользнуть от своего охранника и скрыться в неизвестном направлении. Некоторых русских агентов отправили в Берлин, некоторых убили. Но «оркестр» продолжал играть. Москва ни о чем не догадывалась, отношения России с союзниками не улучшились и после высадки американских войск в Северной Африке. Каждый из союзников подозревал другого в предательстве. Команда «Красной капеллы» могла гордиться проделанной работой.
Был ли Треппер предателем? Это прояснилось только через год. До сентября 1943 года Большой начальник с помощью Гроссфогеля и Катца, которые по-прежнему доверяли ему, играл в радиоигру по Правилам функабвера. Затем 13 сентября он вошел в аптеку в районе Сан-Лазар (здесь обычно встречались агенты «Красного оркестра»).
«Ангел-хранитель» доверчиво до вечера ждал его у входной двери, а Треппер ускользнул через запасной выход и сел в поезд. Больше его немцы не видели.
Он возник через два месяца после освобождения Парижа. Попытался найти уцелевших товарищей, связался с советским военным атташе, который организовал отъезд Треппера в СССР. По приезде его встретили сотрудники Лубянки. В тюрьме он пробыл 10 лет.
Та же судьба была уготована Венцелю и Катцу. Они освободились после смерти Сталина и расстрела Берии.
(Кент жив, живет в России. Много лет сидел в советской тюрьме. Маргарет погибла, но он знал, что родился сын и он жив, пытался узнать о нем. Через полвека сын, проживавший в Европе, нашел отца, которого все эти годы разыскивал. О Кенте в середине 90-х годов были сведения в российской печати, что герой-разведчик, знавший и переигравший в застенках гестапо самого Мюллера, забыт… о нем заботится только верная жена. Примечание переводчика.)
«Красный оркестр», созданный Леопольдом Треппером, был образцовой разведсетью с идеальным прикрытием, дававшим финансовые средства, с четкой организацией разведработы, надежной и глубокой информацией, оперативностью ее передачи Центру. Главный удар, послуживший причиной ликвидации разведсети, был нанесен Центром, сообщившим в телеграмме адреса трех разведгрупп и требовавшим, чтобы радисты в течение пяти часов подряд передавали шифрованные сообщения, что облегчало их локализацию. Все эти ошибки руководства привели к обнаружению всех разведгрупп и их руководителей.
В Германии в то же время немецкая разведка успешно провела операцию «Северный полюс», нанесшую удар по движению Сопротивления в Голландии и английской разведке.