[5] по субботам в двенадцатом часу ночи регулярно слушал программу «Голоса Америки» «Для полуночников» и записывал ее прямо с завываниями радиоглушилок: «Музыку разобрать можно было с трудом. Мной скорее двигало любопытство». Отечественные трансляции вовсе не заслуживали внимания Валеры и других пацанов: «Все, что показывали по телевизору, мы вообще музыкой не считали. Вот то, что на наших магнитофонах, — вот это музыка!»
Фирменные диски были школоте не по карману, а на кустарных пластинках, или попросту «на костях», попадались чаще всего песни Элвиса Пресли и Чабби Чеккера — музыка старших братьев. Пацанам середины 60-х она уже казалась не очень интересной. Божественными скрижалями служили магнитофонные пленки. Записать свежий альбом в более-менее приличном качестве стоило два рубля — большие деньги для школьников. Поэтому чаще всего пленки размножали сами. На десятой копии слова и даже мелодии разобрать было невозможно, из магнитофона слышалось только «бу-бу-бу». Но это «бу-бу-бу» издавали «The Beatles»! Правда, спустя годы выяснялось, что далеко не все это буханье было битловским. Ливерпульской четверке приписывали почти все ритмичные песни на английском языке.
Неофиты нового культа Джона, Пола, Джорджа и Ринго в миссионерском азарте стремились посвятить в свою веру как можно больше новых адептов. Убедительнее всего воздействует на потенциальную паству личный пример. Юные уральцы массово стали разучивать на гитарах битловские песни, бывшие для них почти церковными гимнами.
Примерно с 1966 года увлечение гитарами приняло массовый характер. Одинаковые процессы происходили одновременно и не зависимо друг от друга в разных районах города. Молодежь пыталась воспроизвести то, что слышала на любимых пленках. Получалось плохо. Догадались, что дело в «лишней» седьмой струне. Струну оборвали, гитару перестроили, подобрали новые аккорды. Стало получаться лучше, правда, не у всех. Из общей массы начали выделяться виртуозы.
По центру города расползались слухи о молодом гитарном гении Сане Капорулине. Ближе ко Втузгородку всходила звезда другого гитариста — Валерия Костюкова. Заболев в тяжелой и хронической форме музыкой ливерпульской четверки и под ее влиянием научившись играть на гитаре, в 1967 году он с друзьями-одноклассниками создал одну из первых в Свердловске групп, о чем сам с юмором рассказал в своих «Записках свердловского лабуха»:
«— Надо создавать ансамбль. Три гитары и ударник.
От сказанного голова пошла кругом. Посыпались вопросы, и на все у Левы Остэрна были ответы.
— А где возьмем электрогитары?
— Сами сделаем.
— А барабаны?
— Когда будем играть на свадьбах и вечерах, вначале будем одалживать, потом заработаем и сами купим.
— А аппаратура?
— Достанем. Сделаем.
— А название?
Обсуждение проекта вступило в самую эмоциональную фазу. Самым красивым словом на свете было «Битлз», но в русском языке не было ничего даже отдаленно напоминающего его.
И вдруг Лева предложил: «А если по первым буквам фамилий? Я где-то слышал про ансамбль, название которого придумали именно так». И что, вы думаете, у нас получилось? КОТЛ! Костюков, Остэрн, Ткаченко, Лавруков, надо было еще «З», и лучшего названия было не придумать. Лёвин генератор идей не подвел и тут. В нашем классе учился В. Заварзин. «Возьмем его, и будет у нас «З», научится играть на пианино, у битлов оно иногда звучит», — заявил он.
Итак, получалось «КОТЛЗ». Это было то, что надо. Осталось только покорить мир, но это уже было делом техники.
Дальше началось распределение ролей в «котлзах». Костя Ткаченко добровольно согласился стать ударником. С бас-гитарой было вообще ничего не понятно. Мы знали только, что на ней четыре струны, из названия ясно было, что они басовые, но о том, что и как на ней игралось, никто из нас не имел ни малейшего понятия. Лева и тут оказался на высоте. Эту малопривлекательную своей непонятностью роль он взял на себя, пообещав узнать у своего знакомого, отец которого играл в симфоническом оркестре, что это за штука, бас-гитара. А вот за право считаться соло-гитаристом разгорелась настоящая баталия, причем исключительно словесная — играли-то мы все одинаково и одно и то же».
В 1967 году на заводской окраине, на Эльмаше, собрал свою первую группу тринадцатилетний Женя Писак. Как-то к нему домой зашел парень из соседнего двора — Юрка Ковалевский. Он был наслышан, что Жека классно играет на гитаре. Этого ему казалось достаточно для создания музыкального ансамбля. Сам Юра ни на чем играть не умел, но предположил, что сможет освоить барабаны. Первой ударной установкой знаменитого в будущем джазового перкуссиониста Ковалевского стали обыкновенный стул и обувная коробка, на которых он попробовал отбивать ритм двумя какими-то палками. Через неделю Юра выучил несколько ритмических рисунков, и дело пошло. Дворового приятеля Леню Скоморова пригласили на бас, сами выпилили электрогитары из раздобытого на заводе куска красного дерева, и спустя несколько недель группа «Селен» была готова для концертов перед любой аудиторией. Базировались «Селены» в женском общежитии на улице Таганской, где им разрешили репетировать в обмен на помощь в озвучивании официальных мероприятий. Усилителями служили бытовые магнитофоны «Чайка».
Спустя несколько месяцев «Селен» пригласили сыграть на свадьбе в кафе рядом с кинотеатром «Заря». Для эльмашевских школьников это было сопоставимо с гастролями в Америку. Понятно, что, помимо любимых «Ventures», требовалось сыграть что-то «для народа». Срочно разучили мелодии из «Шербурских зонтиков» и «Берегись автомобиля». С первыми пятью рублями, заработанными музыкой, мечта Писака о немецкой электрогитаре «Elgita» стала казаться более реальной. На той же свадьбе «Селен» заметил руководитель художественной самодеятельности Уралмашзавода и пригласил их в ДК УЗТМ. Увидев ГДРовские гитары и польские барабаны, ребята решили, что попали в музыкальный рай. Правда, чтобы остаться в этом раю, пришлось подтянуть свой профессиональный уровень.
Ковалевский оказался совершенно одержимым барабанщиком. Он никогда не курил, не выпивал, никто не видел его с девушками. Даже просто почесать языком ему было некогда — с утра до ночи он стучал по барабанам, разучивая упражнения, которые ему давал ударник джазового оркестра одного из цехов Уралмаша. Гитарист того же оркестра научил Писака искусству джазовой импровизации. В ходе этих занятий ребята влились в уралмашевскую самодеятельность, и история группы «Селен» закончилась…
Подобные ансамбли появлялись во многих свердловских дворах. Популярность большинства из них не простиралась дальше родной беседки, но некоторые становились известны в общегородских масштабах. Вспоминают «луначарских битлов», которые играли где-то на танцах и воспроизводили музыку своих британских тезок один в один. Особого упоминания достоин ансамбль «Ровесник». Он базировался в ДК им. Свердлова. Его лидер Володя Дерягин по прозвищу Марасан одним из первых в Свердловске начал писать песни на собственные стихи. Несколько строчек из них сохранились в памяти Сергея Лукашина:
«Зачем воевать? Бросайте оружие!
Гитары заменят его.
Будем петь, танцевать, ведь музыка —
Это прекрасней всего».
Не правда ли, слова вполне в духе пацифистских настроений, овладевших в конце 60-х умами молодежи и за океаном, и в Европе, и, как видно, на Среднем Урале.
Столь массовое увлечение музыкой не могло не привлечь внимание официальных структур. Сперва это внимание было даже благожелательным: открывались многочисленные курсы и кружки по обучению игре на гитаре, иногда дворовые группы находили приют в Домах культуры.
Собственные ансамбли появлялись и в некоторых, видимо, самых продвинутых, школах. Будущий гитарист «Трека» Михаил Перов начинал свою карьеру как раз в школьном ансамбле: «В нашей школе № 51 ансамбль назывался ВИА «Люси» в честь солистки Люды. Я играл на главной гитаре, мой товарищ на шестиструнке исполнял басовую партию, а одноклассника, игравшего хуже нас, поставили на ритм. Пели песни «Поющих гитар». Я придумывал русские слова к мелодиям польских «Червоных гитар»». Будущий «флаговец» Сергей Курзанов учился в школе № 88: «Старшеклассники на Новый год что-то тренькали на электрогитарах. Жуткую зависть я к ним испытывал — сам стал учиться. В «Битлов» я въехал чуть-чуть попозже. А тогда я пытался играть песню «Too Much Monkey Business», которую впервые услышал в исполнении группы «The Hollies». А «Hippy Hippy Shake», который пели «The Swinging Blue Jeans», вообще ударом для меня был».
В 1968-м новую музыкальную моду заметило даже Свердловское телевидение — в каком-то сборном конкурсе самодеятельности показали выступление четырех патлатых юнцов из Серова с электрогитарами. Валерий Костюков запомнил эту телетрансляцию на всю жизнь: «Как называлась их группа, я не помню, но сами они представились как Жан-Жак Леммон и Микки Аккерман. Они исполнили два номера — инструментальный стандарт, который мы называли «Пиквик-чай», и песню, кажется, на английском. Это был фурор. Тогда была только одна телепрограмма, и на следующий день вся область говорила о «серовских битлах»».
Примерно в это же время в Свердловск приезжала с концертами первая советская биг-бит группа — ВИА «Поющие гитары». Вокруг их выступлений в Доме офицеров царил такой ажиотаж, что этого не могли не заметить деятели местного «шоу-бизнеса». Вскоре в саду того же Окружного дома офицеров начала играть на танцах своя собственная бит-группа.
«Администраторы ОДО… выставили на танцевальную эстраду патлатую четверку, вооруженную инструментами стран соцлагеря, и усилили ее двумя мощными 50-ваттными «кинапами». Веселые были парни и, что особо ценно, с фантазией. Существовал идиотский регламент — не более трех-четырех рок-н-роллов за вечер, остальное отечественное. Отечественное так отечественное! И они делали потрясные аранжировки советских песен, вкладывая в них столько ритма и энергии, что площадку просто штормило от топота парубков. Дружина стояла в растерянности. Она не знала, как ей посту