У Ричарда в прошлом было немало женщин, красивых, очаровательных и совершенно разных, но ни одна не оставила в сердце и следа, только отпечатались в памяти, как забавный экскурс, в межполовые отношения. Связь с ними не разъяснила ему суть слов: любовь, вожделение, привязанность, не нарушила одиночества и не заполнила пустоту в душе, лишь оправдала его бесчувственность в чужих глазах. Однако пять прелестных созданий все же оставили незначительный след в его душе.
Ванесса была его первой женщиной. Смуглая брюнетка, стройная и хрупкая, как тростинка, с широко распахнутыми черными, как уголь, глазами и требовательно вздернутым носиком, казалась совсем ребенком, капризным и избалованным, тем не менее, хватку имела опытной и властной женщины, привыкшей к беспрекословному подчинению всем ее требованиям. Она обожала красивые безделушки и бессонные ночи. Они расстались без проблем, надоев друг другу за неделю. В памяти Ричарда она оставила лишь терпкий запах экзотического цветка, шелест шелка да звяканье браслетов.
Лина — огненно-рыжая, невысокая девушка с застенчивыми зелеными глазами, совершенно плоской грудью и манерами школьницы, поразила его своей беззащитностью, скромностью и сдержанностью, подарила намек на нежность. Но как только дело дошло до постели, от ложной скромности не осталось и следа. Робкая, стыдливая девушка исчезла, уступая место дикой кошке — требовательной и ненасытной. Ему хватило трех дней, чтобы на всю оставшуюся жизнь запомнить ее коготки и зубки.
С Ирмой он познакомился через полгода после Лины и с опаской отнесся к ее обхаживанию. Красивая фигура — широкие бедра, тонкая талия, высокая грудь, красивое лицо, классический нос, нежные губы, умные голубые, как небо, глаза и каскад медных волос. При этом на удивление мягка, тактична и приветлива. Общение с ней было приятнее постели. Они просто остались друзьями и до сих пор обмениваются пустыми разговорами.
Санта была другой. Пышная блондинка, яркая, даже вульгарная и откровенно алчная, но именно отсутствие фальши и всяческих комплексов и понравилось ему в ней. Она прямо говорила, что хочет. А желания были просты и банальны — меха, драгоценности, деньги. Потом постель — как плата по счетам. Их роман затянулся на месяц. Друзья недоумевали, а Ричард наслаждался обществом остроумного, легкого и веселого человека. Она имела отточенный язычок и метко высмеивала окружающих, давая точную оценку их качествам, манерам и привязанностям и тонко подмечая черты характера. Он купил ей двухэтажный домик на побережье Пилосского моря и поставил точку в их отношениях.
Последняя — Констанса — была холодна, как лед, и этим напоминала ему себя. Ее отец — дипломат с нищей планетки Хайген, мечтал заполучить такого зятя, как Ричард, и усиленно навязывал ему свою дочь, благо той было все равно с кем делить ложе, идти под венец, лишь бы ее оставили в покое и не донимали. Она была маниакально аккуратна и совершенно равнодушна. Длинные прямые волосы цвета спелой пшеницы, чуть вздернутый носик, прозрачная кожа, ровные бесцветные губы и стройная фигурка — богиня, да и только. Жаль, что оттаивала богиня лишь тогда, когда речь заходила о средствах передвижения. Она обожала старые марки автопланов, мотолокеры, высокую скорость и риск. В карих глазах появлялся блеск, и лед таял. Ричард пребывал в недоумении от этой девушки, и его ни разу не посетила мысль лечь с ней в постель. Два айсберга в одной кровати — явный перебор. Впрочем, именно она подходила ему больше всех — их сердца были одинаково индифферентны и холодны, а прагматичный мозг на ура выдавал все изъяны партнеров, не оставляя и тени сожаления. Ни чувств, ни эмоций, даже секс от слова «надо», а не от слова «хочу».
Слабое подобие тех или иных чувств заставляло его начинать отношения в надежде на рождение чего-то большего, ради чего стоит жить, из-за чего чувствуешь себя живым, но слабые намеки на подобные эмоции мелькали и исчезали, так и не получив продолжения и оставляя лишь глухой рокот разочарования. Он чувствовал себя айсбергом, застывшим на века, и мучался от собственной неполноценности, безуспешно пытаясь растопить внутренний лед. Отношения с женщинами зашли в тупик, не разжигали его кровь, не заставляли сильнее биться сердце.
Как взрослый мужчина он был прекрасно осведомлен о проявлении человеческих страстей и многообразии сексуальных отношений, но все разговоры и слухи на эту тему вызывали в нем стойкое отвращение, брезгливость и неприязнь, до тошноты.
Он презирал, не принимал, не понимал и не хотел понимать приверженцев однополой любви, прекрасно осознавая, что это не для него. И вдруг… этот мальчишка. Одна встреча — и буря чувств и эмоций. Они не обмолвились ни словом, ни взглядом, Ричард даже не знает какого цвета у парня глаза, так откуда же в душе такая надрывная пустота, как после потери самого дорогого, самого близкого?
Какого черта память потащила ее в те дни? Впрочем, наверное, любой камикадзе перед смертью вспоминает прошлое. И замечательно, если оно хорошее, вот только умирать с ним тяжелее. Ей проще — славными воспоминаниями она похвастаться не может…
Свадьба была великолепной. Это много лет спустя она поняла насколько была скромной и тихой, словно тайной. Но тогда девочка, еще не отвыкшая от аскетизма военного интерната, была буквально подавлена пышностью устроенного торжества…
А потом звездолет и спальная каюта в бордовых тонах. Она медленно и нерешительно раздевалась, мечтая, как можно скорее пережить необходимую формальность и больше к этому не возвращаться. Она переживала из-за отказа Танжера, боялась близости с нелюбимым. И в тоже время ей хотелось ошибиться в мнении о Пауле. Сердце ждало утешения.
Она его получила сполна.
Паул оказался импотентом.
Но его извращенный ум с лихвой компенсировал физический недостаток.
Он пришел не один. Его сопровождали четверо парней с обнаженными торсами и наглыми взглядами, сочащимися похотью.
Сначала она ничего не поняла, а потом… была просто оглушена осознанием.
Новобрачный развалился в кресле напротив кровати и со зловещей ухмылкой заявил:
— Тебя возьмут мои мальчики. Мне недосуг, а формальности должны быть соблюдены. Начинайте, — и милостиво качнул кистью руки.
Ее возмущенные, полные ужаса крики потонули в потоке глумливого гогота, цоканья, унизительных эпитетов и похотливых стонов.
Ей не зажимали рот, чтобы Паул мог в полной мере насладиться ее криками, всхлипами и хрипами. Ее брали по очереди. Один брал, другой держал голову так, что она видела лицо насильника и блестящие от удовольствия глаза мужа, остальные извращались над безвольным телом. Она не знала, сколько длилась эта пытка и уже не кричала, лишь еле слышно стонала и то и дело теряла сознание.
Она очнулась в ванной комнате от струи холодной воды, направленной прямо в лицо. Ее то ли помыли, то ли продолжили издевательства. Она же увидела лишь зеркало и устремилась к нему с безумной надеждой на спасение — вскрыть вены осколком и испортить извращенцам пикантное блюдо.
— О-о, так ты строптива? Что ж, придется научить тебя повиновению. Кажется, сзади ты еще девственна?
Что-то огромное вверглось в нее, исторгая дикий крик боли из горла. Еще одна разгоряченная плоть заглушила его. Насильники увлеклись новым раундом.
Через час, а может через сутки, ее кинули на кровать, совершенно отупевшую, бесчувственную, потерявшую ориентацию в пространстве и малейшую мысль в голове. И лишь гаденькая ухмылка на ненавистном лице мужа отпечаталась в ее сознании, как татуировка на теле:
— Надеюсь, тебе понравилось.
Ее бросило в дрожь…
Сэнди с грохотом опустила чашку на блюдце.
— …на рейс Z375 заканчивается, — ударило по ушам.
Она опаздывает. Девушка подхватила сумку и спешно направилась к платформе регистрации.
Ричард уперся руками в стенку и уставился на свое отражение в зеркале, но не видел себя. Перед глазами навязчиво маячил образ парнишки, одетого как в броню в черную кожу. Он чуть нахохлился, склонившись над белой чашкой, локтями упираясь в стойку, воротник куртки приподнят, непослушная челка падает на лоб. Непроницаемые удлиненные очки надежно скрывают глаза. Твердые губы упрямо сжаты. На обветренной, но еще по-юношески нежной коже справа резко выделяется неровный белесый шрам — подарок непокоренного ледника или взбесившегося мотолокера.
С виду неприкаянный авантюрист, самоуверенный и непрошибаемый, не нуждающийся ни в руководстве, ни в совете, ни в чем-то еще, но почему же так хотелось защитить его от всех? Отчего же парень волновался, переживал и словно с чем-то прощался?
Нет, в таком состоянии не ждут объявления о посадке, не летят на отдых, не встречают любимую девушку, а идут в бой как минимум покорять вершину, как максимум — умирать.
"Как я мог почувствовать это? С какой стати? Вздор! — тряхнул волосами Ричард. — Нет, все это ерунда, глупость, галлюцинация. Придумал, бог знает что, на пустом месте. Вспышка на солнце, наверное, выплеск. Я просто устал, так бывает в забеге на длинную дистанцию, это значит, что скоро откроется второе дыхание, и все наладится. Все! ВСЕ!!!"
Мужчина натянул брюки и стренч, сел на пуфик и принялся задумчиво разглядывать пол под ступнями.
Странная меланхолия посетила его. И как-то разом вслед за воспоминаниями о бывших подругах вспомнились и дела давних лет — детство, юность и та весна, что превратила его из беззаботного юнца в зрелого мужчину. Впрочем, не только его…
Их было пятеро, компания восемнадцатилетних озорников и шалопаев. Черноглазый, остроухий Мел Хосмо — племянник Медока, придворного астролога и чародея. Пит Малвин — рыжий, зеленоглазый непоседа, сын домоправительницы замка. Крис Войстер — сдержанный, голубоглазый блондин, сын наместника Нагеша. Коста Вагрет — долговязый, кареглазый рохля-ботаник, сын придворного врача Феликса. И Ричард — внук короля Аштара.
Пять совершенно разных мальчишек жили под одной крышей в поместье Мефен, где их учили, как детей родовитых дворян, всему, что могло им пригодиться в дальнейшей жизни: от этики до приемов рукопашного боя. Они с семи лет росли вместе на вольных хлебах Мефена, окруженные любовью, заботой и вниманием, и даже не помнили, когда ссорились последний раз. Впрочем, и поводов для этого не было — ребята прекрасно дополняли друг друга, оберегая и ценя мальчишескую дружбу.