принадлежать Эннию, П. Левек назвал «произвольным»[222].
Что нам известно о Кв. Эннии? Он был уроженцем калабрийского городка Рудии, где получил хорошее образование, которое базировалось на знании греческого языка. Затем он сражается на Сардинии на стороне римлян в качестве центуриона против карфагенян во время II Пунической войны. Именно здесь и были воспитаны в нем те основы римского патриотизма, которые впоследствии он отразил в «Анналах». Ганнибал, недавний грозный противник Рима, по сравнению с Пирром, о котором сохранились лишь отдаленные воспоминания предков, казался кровожадным и непримиримым врагом. Прибыв вместе с Марком Порцием Катоном в Рим, Энний занялся преподаванием греческого и латинского языков и, самое главное, литературной работой. Вершиной его писательского творчества стали «Анналы».
Сохранившиеся фрагменты этой поэмы были подобраны и изданы И. Фаленом, который сумел придать им должное звучание[223]. Но почему Эннием был выбран именно стихотворный жанр? Отвечая на данный вопрос, С. А. Ошеров, единственный отечественный исследователь творчества Кв. Энния, отмечал: «…соприкосновение с цивилизованными народами эллинистического мира вызывает в Риме желание утвердиться среди них не только силой оружия, но и духовно, своей культурой. Усилившееся греческое влияние определило формы, в которых римляне стремились отлить свою национальную культуру; особенно это касается литературы. Важнейшим симптомом тяги к отечественному содержанию является создание таких литературных форм, как претекста, т. е. драма с римским сюжетом. Литературный эпос появляется в Риме как эпос исторический, черпающий свой материал в римской истории»[224].
В своем произведении Энний выступал прежде всего как римский патриот. Многочисленные фрагменты его произведения не оставляют нам в этом никаких сомнений. Своей главной задачей он ставил изображение тех славных деяний предков, в которых лучше всего отразилась бы истинная virtus Romana. Это наилучшим образом подтверждает его автоэпитафия:
Граждане, бросьте взгляд на Энния старца;
Славные воспел он подвиги наших отцов.
Примерами великих людей прошлого поэт хотел воздействовать на современную ему римскую молодежь. Естественно, что в своем произведении, посвященном главным образом описанию войн, автор наибольшее внимание уделял воинским подвигам и доблести. «Опираясь на эту доктрину, поэт создал галерею образов легендарных и исторических деятелей Рима, в которых воплощены все качества, послужившие в дальнейшем основой для конструкции этического идеала vin boni»[225]. Чего только стоит характеристика Мания Курия Дентата!
Ни железом его победить не сумели, ни златом.
Нельзя отрицать того факта, что на фоне остальных врагов Рима (Ганнибала либо македонского царя Филиппа V) Пирр в ранней римской исторической традиции (по вине ли Энния или нет — это уже иной вопрос) выглядел гораздо в более выгодном свете. Между тем в глазах более поздних римских историков (например, Флора, Евтропия) Пирр уже был ничуть не лучше всех остальных противников римлян.
Что же касается «Анналов» Кв. Энния, то, как бы выгодно ни был изображен в них Пирр, он, конечно, не мог служить примером доблести и геройства, на котором должно было воспитываться юношество Рима. Наверное, стоит признать лишь то, что из всех ранних римских авторов Энний старался быть самым объективным и беспристрастным.
Тит Ливии и его последователи.
Основные мотивы римской историографии наиболее рельефно отразились в произведениях Тита Ливия и его эпитоматоров — Флора, Евтропия и Орозия.
Несмотря на то что XI и XIV книги труда Тита Ливия не сохранились (а именно в них содержался развернутый рассказ о войне римлян с Пирром), как изложение здесь общей канвы событий, так и их трактовка могут быть восстановлены благодаря двум обстоятельствам: во-первых, сохранилось краткое изложение утраченных книг (периохи); а во-вторых, Ливиевы мотивы были подхвачены и доведены до состояния пес plus ultra его эпитоматорами, труды которых до нас дошли.
Правда, последнее отнюдь не означает, что Флор, Евтропий и Орозий дословно воспроизводили Ливия. Более того, с течением времени и изменением ситуации могла меняться не только тональность повествования, но даже искажаться сами исторические факты. Яркий пример тому — оценка битвы при Аускуле, которая для Тита Ливия, судя по периохе, была еще победой Пирра, а стараниями последователей великого историка превратилась в победу римлян. Вполне возможно, что каждый из эпитоматоров внес в историю Пирровой войны что-то от себя. Тем не менее это не меняет сути дела: буквальное соответствие представленных текстов позволяет определить традицию, которую принято называть Ливиевой[226].
В свою очередь хотелось бы отметить одно, как нам кажется, немаловажное обстоятельство, которое почему-то осталось без внимания современных исследователей. Историки, изучавшие источники по Пирровой войне (Р. Шуберт, Р. фон Скала, Б. Низе, Д. Ненчи, П. Левек и др.), брали в расчет лишь периохи XI и XIV книг труда Ливия, таким образом упуская из виду все упоминания об эпирском царе, разбросанные по другим книгам данного сочинения.
Вместе с тем укажем, что в свое время немецкий антиковед Б. Низе обратил внимание на парадоксальную, по его мнению, ситуацию: римские авторы более лояльны по отношению к Пирру, чем греческие[227]. Прояснить такую на первый взгляд странность может анализ Ливиевой традиции. Позволим себе суммировать и систематизировать все упоминания о Пирре, содержащиеся в сочинении Тита Ливия.
Показ благородства Пирра (преимущественно по сравнению с Ганнибалом):
1. «…то подумайте, какому врагу вы нас оставите. Пирру, который считал пленных своими гостями? Или варвару-пунийцу, о котором трудно решить, чего в нем больше — жестокости или жадности» (речь Марка Юния, главы пленных римлян в сенате — Liv., XXII, 59, 13–14; здесь и ниже пер. под ред. Μ. Л. Гаспарова, Г. С. Кнабе).
2. Упоминание о храме Юноны Лацинийской в Бруттии, который не тронули ни Пирр, ни даже Ганнибал, а цензор Квинт Фульвий Флакк содрал мраморные плиты с его крыши (Liv., XLII, 3, 1–6).
3. Удивительным образом Ливий пытается найти оправдание Пирру за кощунственный поступок — расхищение сокровищ в храме Прозерпины в Локрах (за что, кстати, эпирский царь неоднократно удостаивался суровых порицаний от греческих историков): «рассказывают, правда, что некогда она (сокровищница храма. — С. К.) была расхищена Пирром, но во искупление своего страшного святотатства он внес в нее, как вклад, свою добычу» (Liv., XXIX, 8, 9).
4. Беседа Ганнибала со Сципионом Африканским, в которой высоко оцениваются способности и таланты Пирра: «…вдобавок он (Пирр. — С. К.) обладал таким даром располагать к себе людей, что италийские племена предпочли власть иноземного царя верховенству римского народа, столь давнему в этой стране» (Liv., XXXV, 14, 5–9).
5. Пассаж, в котором Пирр представлен в лучшем свете, чем Филипп V Македонский. Речь идет о беседе легата Марка Аврелия с претором Марком Валерием Левином, в которой первый убеждает второго упредить действия Филиппа V, который в противном случае может решиться на то, «на что в свое время с несравненно меньшими силами решился Пирр» (Liv., XXXI, 3, 6).
Пирр и эпоха войны с ним, в отличие от современной I автору поры, служат образцом чести, доблести и благородства.
1. Дважды упоминается популярный в римской анналистике эпизод о перебежчике-враче, предложившем отравить Пирра и выданном римлянами (Liv., XXIX, 45, 3; XLII, 47, б). В другом пассаже на эту же тему говорится о том, что «предки нынешних римлян предупредили царя Пирра, вторгшегося с войском в Италию, о готовящемся на него покушении, а эти к Прусию отправляют бывшего консула, чтобы царь убил своего гостя» (Ганнибала. — С. К.) (Liv., XXXIX, 51, 11 sq.). Примечательно, что даже ненависть к заклятому врагу Ганнибалу не может ни в коей мере служить для Ливия оправданием хитрости, подлости и коварства.
2. Еще одна не менее популярная тема римской анналистики — упоминание о попытке Кинея соблазнить подарками не только римских мужчин, но и женщин: «в ту пору еще не было Оппиева закона, дабы положить предел женской роскоши, однако ни одна не согласилась принять дары Пирра» (Liv., XXXIV, 4, 6).
Неприемлемость какого-либо чужеземного господства для Италии.
1. Пассаж о том, как один из сторонников римлян по имени Деций Магий убеждает капуанцев не заключать договор с Ганнибалом, упоминая о «надменном господстве Пирра и жалком рабстве тарентинцев» (Liv., XXIII, 7, 5).
2. Упоминание италийцев о том, что Пирр «в течение двух лет скорее усиливал себя нашими солдатами, чем защищал нас своими силами (Liv., XXIII, 42, б).
3. Сообщение о том, что город Кротон после войны с Пирром был опустошен настолько, что численность его населения сократилась почти наполовину (Liv., XXIV, 3, 1 sq·).
Таким образом, несмотря на то что книги Ливия, непосредственно посвященные войне римлян с Пирром, оказались утерянными, сохранившееся их краткое изложение позволяет представить общий ход событий, а многочисленные упоминания о Пирре, разбросанные по другим книгам, позволяют понять, как Ливий оценивал эпирского царя.
История Пирра нашла отражение в работах эпитоматоров Тита Ливия — Флора, Евтропия и Орозия. Все они описывают италийскую кампанию Пирра, практически не касаясь деятельности эпирского царя за пределами Апеннин.