Иисус решил начать с того, что признал новое движение в Иудейской пустыне. Предводителем этого движения был пророк по имени Иоанн. Река Иордан чуть севернее Мертвого моря была одной из самых многолюдных областей региона. Иоанн Креститель обрел здесь желанные толпы слушателей, до которых хотел донести свою весть. В одеянии из верблюжьего волоса, с горящими глазами, он стоял на речном берегу и призывал всех, кто проходил мимо, покаяться в грехах и готовиться к близкому дню суда, крестившись в Иордане. Народ Израиля впервые вошел в эту землю, перейдя Иордан, и Иисус начал свое служение именно там – в этом знаковом месте.
Многие думали, что Иоанн и есть обетованный Мессия, но он неистово отвергал любую подобную роль. Миссию свою он объяснил словами пророка Исаии: «Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему» (Мф 3:3). Иоанн уверял, что он – просто предтеча Мессии. «Я крещу вас водою, – говорил он, – но… Он будет крестить вас Духом Святым и огнем» (Лк 3:16).
Призыв Иоанна к покаянию и праведности привлек Иисуса к Иордану. В послании Иоанна он нашел правду Божью и, стремясь «исполнить всякую правду», принял крещение у Иоанна и вскоре начал собственную миссию, провозгласив: «Исполнилось время и приблизилось Царствие Божие: покайтесь и веруйте в Евангелие» (Мк 1:15).
Но Иисус не остался в пустыне. Он выбрал иное место для начала миссии: Галилею, землю тихих холмов и теплых зеленых долин. В первые недели и месяцы он странствовал по галилейским деревушкам, а вечерами и в субботу проповедовал в синагогах. С краюхой хлеба, мехом вина и дорожным посохом он ходил по пыльным дорогам, – наверное, как и все простые путники, в грубой тунике из льна и более плотной накидке, красной или синей.
На рассвете он выходил из дома, шел в дальний путь, к закату входил в деревню и направлялся в синагогу. Один автор представлял это так:
«Встречали его, скорее всего, радушно: редко в какой деревне бывал постоянный раввин, и часто приходилось доверяться странствующим проповедникам, каким и был Иисус. Все устраивались кто где мог, и в свете факелов Иисус, сев на высоком помосте», читал отрывки из священных книг и ясным, сильным голосом провозглашал, что сбылось то или иное пророчество – или толковал некую притчу.
Иисус учил о Царствии Божьем. Что он имел в виду? Верил в то, что Бог радикально и драматично вмешается в историю мира? Или хотел сказать, что Царство уже в какой-то мере здесь? Возможно и то и другое. Эти идеи можно примирить, если признать, что фраза говорит о владычестве личного и милосердного Бога, а не о каком-либо земном месте или государстве.
Иисус учил тому, что Царство Божье уже явило свою спасительную силу в его собственной личности. И он предложил доказательства. Исцеления, совершенные им, были не просто чудесами. Они были знамениями, силами грядущей эпохи, явленными в эпохе настоящей. «Если же Я перстом Божиим изгоняю бесов, то, конечно, достигло до вас Царствие Божие» (Лк 11:20). И все же он опасался, что эти исцеления, совершаемые им, могут неверно понять – и тогда люди сочтут его очередным магом. Потому он часто призывал исцеленных хранить молчание.
Но, конечно же, вести распространялись. Вскоре во всех городах и деревнях Галилеи с волнением говорили о новом чудотворце, исцеляющем слепых, увечных и больных властью своего слова или простым прикосновением сильной руки, – наверное, в руках плотника было немало силы. И толпы начали собираться везде, где он проповедовал.
Слава Иисуса росла. И у него появились враги, особенно среди фарисеев. Им ненавистен был вид людей, идущих вслед за тем, кто не учился у их книжников. И они без колебаний говорили о том, что сомневаются в его праве вести остальных за собой.
Иисус был только рад открыто брошенному вызову: так он мог показать, сколь сильно отличается от фарисейского лицемерия его весть о покаянии и благодати.
Однажды – может быть, в тот день, когда паломники шли в Иерусалим на одно из великих торжеств, – Иисус рассказал о двоих, пришедших в храм вознести молитву. Сколь поразительно отличались они друг от друга! Один был фарисеем; второй, как это ни удивительно, презренным мытарем.
С ноткой артистизма – и, можно сказать, умения показать товар лицом, – праведник занял свое место и взмолился: «Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что́ приобретаю» (Лк 18:11–12). Так, во всяком случае, молился он в душе своей, и то было не пустое бахвальство. В делах праведности, отделявших их от прочих, – в посте, в десятине, – фарисеи превзошли всех.
Порок молитвы был в том, что возносилась она в духе самодовольства и жестокого презрения к другим. Праведным был только фарисей, а его смертных сородичей ждало одно: осуждение без всяких различий.
Мытарь считал себя изменником религии. Он собирал подати для римлян и порвал с верой отцов. Он чувствовал, сколь зыбка религиозная почва у него под ногами, стоял поодаль и всем своим обликом являл раскаяние. Он склонил голову и не смел поднять глаз, а молитва его была покаянным плачем и воплем о милосердии: «Боже! Будь милостив ко мне грешнику!» (Лк 18:14). И вряд ли контраст между набожностью фарисеев и верой последователей Иисуса мог быть сильней. Первая стояла на соблюдении сотен религиозных правил иудейского закона; вторая – на отвержении лицемерия и доверии к милости Божьей.
Из сотен последователей Иисус выбрал группу, которая странствовала с ним все время, изначально – довольно разную по составу. Впоследствии этих людей назвали апостолами – «посланниками». Апостолов было двенадцать, и прежде они занимались кто рыбной ловлей, кто сбором податей, но их верность Иисусу была сильна.
И именно для них Иисус провел различие между его Царством и земными державами. Он сказал, что его последователи – это иной народ, и у них иное величие. В державах этого мира царствуют сильные; но в Царстве Божьем правит совершенно иное – любовь и служение.
Слава Иисуса достигла апогея за год до его ареста в Иерусалиме. Когда на травянистых холмах Галилеи он накормил более пяти тысяч паломников, пришедших на Пасху, многие из учеников пытались провозгласить его царем. Но Иисус знал: они не представляли, что уготовил ему Бог в его жизни – и в его смерти. И он ушел в холмы с немногими верными.
Иисус знал, что ему отведена уникальная роль в Божьем плане искупления человечества, но опасался, когда его по традиции именовали Мессией и Искупителем. Скорее всего, толпа превратно понимала эти слова. Картина, явленная в его учении для двенадцати апостолов, соответствует строкам из Книги Исаии, где дан образ Раба Господня: «Он был презрен и умален пред людьми… и ранами Его мы исцелились» (Ис 53:3, 5), и образу Царя, чье явление предсказано в Книге пророка Захарии: «грядет… кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной» (Зах 9:9).
Иисус явно помнил об этих пророческих образах в воскресный день перед своей последней Пасхой, когда во исполнение предсказания Захарии въехал в Иерусалим на осле. Толпы кидали ему под ноги пальмовые ветви и кричали: «Осанна! Благословен Грядущий во имя Господне!»
Кажется, это единственный случай, когда Иисус откровенно отождествил себя с Мессией из иудейских пророчеств. Он явно намеревался бросить вызов иерусалимским властям и заставить их решить: примут они его Царствие? Святой Город волновался и спрашивал: «Кто это?»
На следующий день Иисус возглавил шествие по узким, заполненным народом улочкам Иерусалима. Он шел в Храм. Там, в деянии протеста, призванном напомнить о ветхозаветных пророках, «вошел Иисус в храм Божий и выгнал всех продающих и покупающих в храме, и опрокинул столы меновщиков и скамьи продающих голубей, и говорил им: написано, – дом Мой домом молитвы наречется; а вы сделали его вертепом разбойников» (Мф 21:12–13).
Вести об этом драматичном событии пронеслись по Иерусалиму. Люди стекались в храм в надежде хоть мельком увидеть Иисуса. Разлетелись слухи о явлении Мессии и о близком и неминуемом разрушении Храма.
Такие разговоры о Мессии встревожили храмовых начальников. Что если этот галилеянин должен был начать очередное восстание против римских властей? И все же арестовать его они не решались – из страха вызвать бунт толпы.
Для саддукеев такой человек, как Иисус, был поистине опасен: римская власть помогала им удерживать привилегированные посты. Любой, кто заводил разговоры о Мессии, подрывал верность установленному политическому порядку и ставил под угрозу отношения саддукеев с римлянами. И саддукеи решили, что такой человек должен замолчать прежде, чем высечет искру и воспламенит восстание, которое римляне жестоко подавят, – и прости-прощай привилегии!
Так, в страхе перед Иисусом, саддукеи и их противники, фарисеи, объединились в весьма необычный альянс. Казалось, Иисус, открыто нарушавший субботу и ставивший под сомнение иные законы, подрывал авторитет иудейской религии. По разным причинам обе группировки видели в этом самозваном пророке из Галилеи опасного врага – и вместе пришли к тому, что его необходимо судить и приговорить к смерти.
И храмовым начальникам представилась возможность – ее им дал человек из ближайшего окружения Иисуса. Иуда Искариот, один из двенадцати учеников, сам пришел к ним, и они «предложили ему тридцать сребреников», – примерно столько за четыре месяца зарабатывал искусный ремесленник, – за то, что он проведет их к Иисусу. Так они могли арестовать Иисуса тайно, не вызвав бунта.
«Накануне первого дня иудейской Пасхи Иисус и ученики готовились к ритуальной вечерней трапезе. На закате они тайно собрались в назначенном месте. Трапеза проходила как священное таинство: все вспоминали Исход и, полулежа вокруг низкого стола, пили вино, ели горькие травы и пресный хлеб». Ближе к