История Византии(Ответственный редактор академик Сергей Данилович Сказкин)
Том I(Ответственный редактор тома Зинаида Владимировна Удальцова)
Глава 1Источники по истории Византии IV — первой половины VII в.(Зинаида Владимировна Удальцова)
Первые столетия истории Византии были эпохой, когда рушился старый, рабовладельческий строй, появлялись ростки феодальных отношений и вместе с тем происходил мучительный, противоречивый процесс ломки рабовладельческой идеологии и рождения культуры феодального общества. Мучительным он был потому, что новая идеология рождалась в жестокой, порою кровавой борьбе с идеями античного мира; противоречивым — потому, что и уходившая в прошлое античная цивилизация и возникавшая феодальная культура содержали в себе как прогрессивные, так и консервативные элементы.
В этот период жизнеутверждающая земная религия греков уступила место хмурому христианству, уже утратившему многие черты своего демократического происхождения. Христианство из религии угнетенных стало религией угнетателей. В эти столетия античная философия и наука, теснимые христианской теологией, все больше уносились с грешной земли в заоблачные высоты «чистого духа». Римское право, в котором юридическая мысль древности достигла своих вершин, все шире впитывало обычное право народов, населявших империю, и все больше христианизировалось. На смену радостному античному искусству с его неувядаемым очарованием приходило спиритуалистическое, несколько сумрачное, хотя по-своему также прекрасное византийское искусство.
Идея монархической власти, еще в Римской империи сменившая идею античной демократии, в ранней Византии все более окутывалась ореолом христианской святости. В то же время человеческая индивидуальность постепенно как бы поглощалась государством, попиравшим любые проявления инакомыслия и свободолюбия.
Новая идеология впитывала из уходившей античной цивилизации все, что могло привлечь к ней сердца людей. Именно в IV — первой половине VII в. в Византии осуществляется переработка культурных ценностей, созданных в античную эпоху, в духе новых христианских идей. Воспринимая все полезное для себя из античной культуры, господствующие классы, творившие эту новую идеологию, с беспощадной неумолимостью уничтожали то, что мешало ее победе.
Однако античная цивилизация в этот период отнюдь не была бездыханным трупом, в который хотели бы ее превратить фанатичные церковники: она еще жила, сопротивлялась, боролась и имела немало своих приверженцев. Христианство, родившееся на развалинах античного мира и, казалось, завладевшее без остатка духовной жизнью византийского общества, не смогло уничтожить обаяние языческой культуры. И хотя церковь пыталась облечь в смиренные христианские одеяния преследуемых, но не забытых богов и героев античной мифологии, а саму античную историю перекроить на библейский лад, историческая инерция языческой цивилизации была еще столь могущественна, что идеологи христианства, борясь против нее, нередко сами бывали побеждены ею.
Сказанное делает понятным, почему византийская историография, публицистика, богословская литература IV — первой половины VII в. проникнуты полемическим духом, наполнены непримиримой борьбой враждующих идей. Зачастую она принимает форму религиозных столкновений: представители ортодоксального христианства ведут нескончаемые дискуссии как с последними защитниками язычества, так и с многочисленными приверженцами различных еретических учений.
Не мудрено, что разнообразные письменные памятники тех столетий отразили высокий накал общественно-политических и религиозных страстей, будораживших византийское общество.
Ученые-богословы, историки, хронисты последующих веков в поисках полемического оружия неоднократно обращались к арсеналу идейной борьбы этого времени — к героизации выступлений христианства против язычества, к идеализации «боговдохновенной» борьбы отцов церкви за чистоту христианского учения против ненавистных еретиков, к окруженным ореолом непогрешимости образам государей: первого «христианского монарха» Константина и «премудрого» законодателя Юстиниана.
Это идейное оружие использовалось господствующими классами в течение всего средневековья как в самой Византии, так и в соседних с ней странах. Идеологи христианства и крепкой монархической власти постоянно стремились обосновать свои концепции «авторитетными» суждениями отцов церкви и законодательством ранневизантийского времени.
Бурная эпоха IV — первой половины VII в. оставила гораздо больше самых различных источников, чем какой-либо другой период истории Византии. Их многообразие поражает и радует исследователя. Перед нами многочисленные и порою первоклассные труды историков, целая серия византийских хроник, обширная полемическая и богословская литература, жития святых, произведения ораторского искусства, богатая эпистолография. К этому же времени относятся ценные трактаты по административному устройству империи, военному искусству, труды географического характера, записки путешественников, посетивших самые отдаленные страны. Особое место среди этих источников занимают законодательные памятники, среди которых возвышается знаменитый Corpus Juris civilis Юстиниана — неисчерпаемая сокровищница сведений по социально-экономической и политической истории Византии, ее юриспруденции и культуре IV–VI вв.
Не обделен этот период и документальными материалами. Правительственные предписания, официальная дипломатическая переписка, акты церковных соборов и многочисленные документы различного характера, содержащиеся в папирусах, — таков далеко не полный перечень документальных источников, сохранившихся от этой эпохи. Если к ним добавить археологические, эпиграфические и нумизматические памятники, то создается действительно картина обилия источников. Однако их изучение, как мы увидим далее, связано с немалыми трудностями.
Византийская историография
Многоязычная и многоликая византийская историография IV — первой половины VII в., включающая труды греческих, сирийских, латинских, коптских, армянских и других авторов, необычайно пестрая по своей политической и религиозной окраске, с большой наглядностью отразила всю сложность социально-политической борьбы в Византии этой переходной эпохи. В историографии, как и в жизни, происходили острые столкновения двух идеологических течений — идеологии уходившего рабовладельческого мира и идеологии нарождавшегося феодального общества, несшей семена прогресса, но вместе с тем уже скованной мертвящим дыханием христианской церковности.
В каждом из них были свои прогрессивные и консервативные черты. Наряду с «родимыми пятнами» рабовладельческой идеологии, присущими первому из этих течений, — презрением к рабам и к народным массам, сословными предрассудками, прославлением римской исключительности и высокомерным отношением к варварским народам, тайными симпатиями к умирающему язычеству, идеализацией древнего Рима, пессимизмом, свойственным общественным классам, уходящим с исторической арены, — оно все еще таило в себе огромную притягательную силу античной цивилизации. У историков, принадлежавших к этому направлению, сохранялись научное понимание мира, хорошее знание жизни соседних племен и народов, античные философские представления, высокое ораторское искусство, чистота греческого языка. Вместе с тем нарождавшаяся историография средневековья, наряду с прогрессивными чертами — отказ от рабовладельческой идеологии, переход от концепции римской исключительности к изображению всемирноисторического процесса (правда, в библейском духе), «уравнение» перед лицом истории всех народов, — несла на себе печать церковного догматизма, религиозной нетерпимости, пренебрежения к античной науке; в трудах историков этого направления наблюдалась тенденция к замене разума верой, что таило в себе опасность падения научного уровня исторических знаний, открывало возможности торжества мрачных суеверий, подчинения человеческой личности церковной догматике. В эпоху, являвшуюся как бы рубежом между двумя мирами, естественно, черты обоих борющихся идеологических направлений нередко причудливо переплетались в творчестве одного и того же автора.
Ранневизантийский период, особенно IV–VI вв., принято обычно считать временем расцвета византийской историографии. Но это было одновременно и начало ее угасания — последний взлет античной историографии, уже содержавшей в себе признаки намечающегося упадка. Все более видное место в византийской исторической литературе начинали занимать представители новых веяний и постепенно получали преобладание новые жанры: церковные истории, всемирные хроники, агиография — виды исторических сочинений, которым в средневековой Византии суждено было приобрести главенствующее положение. Именно в это время создается христианско-апологетическое направление в историографии, нашедшее свое воплощение в первую очередь в широко популярных в средние века всемирных хрониках.
Историки
При всех различиях в политических взглядах, образовании, религиозных убеждениях, в степени осведомленности и, наконец, в таланте изложения византийских историков раннего периода объединяют некоторые общие черты.
Прежде всего все они были воспитаны непосредственно на лучших образцах античной историографии: византийские авторы не только хорошо знают и высоко ценят сочинения Геродота, Фукидида и Полибия, но порою и подражают своим великим предшественникам. Однако это отнюдь не рабское копирование; в произведениях византийских историков выражается органическая связь античной и ранневизантийской исторической науки, порожденная всем мировоззрением этих историков, как бы впитавших с молоком матери преклонение перед античной цивилизацией. Большинству византийских авторов раннего периода, получивших широкое образование в античном духе, греко-римская историография представлялась вершиной творческой мысли; однако, преклоняясь перед прославленными историками прошлого, они вносили в освещение исторических событий много своего, оригинального. Думается, что некоторых византийских историков, таких как Аммиан Марцеллин, Прокопий, Агафий, Феофилакт Симокатта, можно поставить в один ряд с античными авторами.