. Агафий резко порицает императора за неудачную внутреннюю политику, за грабежи чиновников и в самой Византии, и в завоеванных странах. Однако критика внутренней политики Юстиниана у Агафия отнюдь не столь желчная и острая, как у Прокопия. В ней нет той слепой злобы, той личной ненависти к Юстиниану, которыми проникнута «Тайная история». Большая умеренность критики Агафия, по-видимому, объясняется и другим обстоятельством: Агафий отражал идеологию тех кругов византийской интеллигенции, интересы которых в меньшей степени были ущемлены при Юстиниане, чем интересы сенаторского сословия, рупором которого выступал Прокопий. Интересам византийской интеллигенции, конечно, не отвечали такие мероприятия Юстиниана, как закрытие некоторых центров образованности, например Афинской школы философов[72], но вместе с тем она не пострадала, подобно сенаторам, от репрессий и земельных конфискаций. И в то же время ее «римский патриотизм» находил удовлетворение в политической программе восстановления империи, а некоторые реформы Юстиниана, в частности установление прочного жалованья профессорам и риторам, должны были даже весьма импонировать ей.
Агафий спокойнее, сдержаннее в освещении царствования Юстиниана, чем Прокопий, захваченный потоком придворной борьбы. В противоположность последнему, Агафий критикует скорее дурных правителей вообще, чем правительство Юстиниана и его клики.
В сочинении Агафия встречаются более радикальные политические высказывания, более передовые идеи, чем у Прокопия. В политической жизни Агафий превыше всего ставит свободу, правда, — для избранных, особо одаренных, творческих личностей. Государство, с его точки зрения, должно управляться достойными людьми, мудрецами[73] — идеал политического правления, во многом близкий к платоновскому.
По своим философским взглядам Агафий скорее всего был эклектиком. Как и Прокопий, он испытал на себе влияние и учения Платона и идей философов-скептиков. Кроме того, Агафий хорошо знал и ценил Аристотеля и многих других греческих философов, В миропонимании Агафия, как и Прокопия, имеются некоторые черты агностицизма, который, однако, выражен у него менее ярко, чем у Прокопия. По мнению Агафия, человек обязан изучать явления природы, хотя познать до конца их и невозможно, ибо все создано божественным разумом и высшей волей[74]. Агафий явно тяготеет к пантеизму. Если Прокопий — фаталист, верящий в безусловную и грозную силу рока, то Агафий более оптимистичен. Верховное божество, по Агафию, обладает совершенным знанием и высшей волей; его деятельность, правда, непостижима для смертного, но она — разумна и целесообразна, причем охватывает все сферы человеческой жизни и всю природу. В большинстве случаев этот «божий промысел» справедлив к человеку. Так, кара верховного правосудия постигает людей за совершенное ими зло, хотя, как принужден признать Агафий, божественное возмездие далеко не всегда обрушивается на истинных грешников и многие из них ускользают от заслуженного наказания.
В отличие от Прокопия, Агафий более склонен к философскому рационализму. Он признает силу человеческого разума, которую высоко ценит, и выдвигает тезис о свободе человеческой воли, которая может и должна сыграть свою роль в истории человечества.
В вопросах этики, морали, нравственности Агафий также значительно оптимистичнее своего прославленного предшественника. В отличие от него, Агафий видит в человеческой природе не только одни дурные черты, но и хорошие ее проявления — доброту, милосердие, честность, мужество, благородство.
Как поэтическое творчество Агафия, так и его исторический труд проникнуты светлым, жизнеутверждающим античным миросозерцанием. Более оптимистическое, чем у Прокопия, восприятие жизни, преклонение перед ее земными радостями, воспевание земной красоты, природы, поэзии, любви к женщинам, вину и веселью — вот жизненное кредо Агафия-поэта, которое в известной степени отразилось и в его историческом произведении. Античная философия и античное миросозерцание помогают ему преодолеть свойственный человеку страх смерти, но не через христианское учение о бессмертии души, а через наслаждение земной жизнью. Отсюда его холодное отношение к аскетическим идеалам христианской религии и презрение ко всякого рода суевериям.
Исторический труд Агафия, так же. как и сочинения Прокопия и других византийских авторов VI в., полон античных реминисценций. Агафий, пожалуй, даже более, чем Прокопий, начитан в классической литературе.
Приверженность к античной культуре наложила свой отпечаток и на религиозные взгляды Агафия. Формально Агафий, конечно, был христианином, но в душе, вероятно, сохранял влечение к языческой религии. Ни в стихотворениях Агафия, ни в его историческом труде мы не видим проявлений искренней веры, а только внешнее, официальное признание христианства. Подобно Прокопию, Агафий не скрывает своего индифферентизма в вопросах веры, своего скептического отношения к бесплодным религиозным спорам. В этом отношении он близок не только к Прокопию, но и к Иоанну Лиду, Менандру, Павлу Силенциарию и другим историкам VI в.
Если в своих интимных, поэтических произведениях Агафий почти открыто проявляет симпатии к язычеству, то в историческом труде, носящем официальный характер, он более осторожен и скрывает свои истинные мысли под покровом показного благочестия. Поэтому в вопросах религии у Агафия чувствуется известная раздвоенность. С одной стороны, он подчеркивает, что «самое нечестивое дело отказаться от истинной религии и священных тайн»[75]. Он признает христианство сильным оружием в руках правительства для расширения влияния Византийской империи на соседние варварские народы. Вместе с тем Агафий — горячий сторонник политики полной веротерпимости. Христианство должно распространяться отнюдь не силой, а только лишь убеждением[76]. Агафий решительно выступает также против всяческих гонений на еретиков и язычников.
Религиозные взгляды Агафия отразили настроения той части византийской интеллигенции, которая если и растеряла уже свои языческие верования, то не приняла до конца и христианства, во многом оставаясь равнодушной к новой религии, тем более, что в VI в. христианство усиленно насаждалось сверху.
По своим социально-политическим взглядам Агафий несколько более демократичен, чем Прокопий. У Прокопия никогда не встречается Осуждение высшей знати как социальной группировки, можно найти лишь критику отдельных приверженцев правительства Юстиниана. У Агафия, наоборот, звучит открытое порицание разбогатевшей знати в целом — динатов. Вместе с тем Агафий почти так же, как и Прокопий, высокомерен по отношению к народным массам. Но это презрение не аристократа по рождению, а «аристократа духа», человека образованного к простой, невежественной и легковерной «черни», удел которой — суеверие и темнота. Агафий резко выступает против народных восстаний и волнений, связанных с борьбой цирковых партий. Он полагает, что цирковые ристания и увлечение борьбой «цветов» развращают юношество. Агафий предлагает изменить воспитание молодежи: юношам необходимо идти на военную службу, воспитывать в себе доблесть и мужество, а не растрачивать попусту силы в конских ристаниях, в борьбе димов и партий цирка[77].
Народу, толпе Агафий всегда противопоставляет избранных людей, превосходящих остальных не знатностью и богатством, что так ценит Прокопий, а выдающихся своими личными талантами, мудростью, справедливостью, доблестью. В этом сказывается индивидуализм Агафия, противопоставление народа и интеллигенции, столь свойственное античному миру.
Агафий, однако, значительно в меньшей степени, чем Прокопий, склонен к консерватизму. Он считает, что в политических делах иногда необходимы новшества, но при этом проведение реформ является прерогативой лишь мудрых правителей, действующих на благо государства.
Агафию чуждо и представление о римской исключительности. В отличие от Прокопия, он относится к варварам с гораздо большей доброжелательностью и терпимостью.
Агафий даже явно идеализирует образ жизни некоторых варварских народов, например франков. Экскурс, посвященный их общественному строю, написан во многом в том же духе, что и знаменитая «Германия» Тацита. Агафий восхваляет социально-политический строй франков[78], чтобы похвала варварам звучала как порицание пороков современного автору византийского общества. Он хочет показать, чего недостает в общественной жизни Византии и чему византийцы могут поучиться у варваров. Агафий призывает византийское правительство поддерживать дружеские, добрососедские отношения с другими народами и осуждает ошибки правителей в их политике по отношению к соседям империи.
В целом по своему мировоззрению Агафий был более умеренным консерватором, чем Прокопий; приверженец античности, он допускал и перемены, был сдержаннее в критике существующего строя, отражая в этом отношении политические симпатии и антипатии византийской интеллигенции.
К историческому сочинению Агафия непосредственно примыкает «История» его младшего современника и продолжателя — Менандра Протиктора, сохранившаяся лишь в эксцерптах Константина Багрянородного[79].
Менандр родился в Константинополе, в семье среднего достатка. В юности он штудировал юриспруденцию, прошел весь курс обучения и стал адвокатом. Однако, подобно Агафию, Менандр тяготился своей профессией и забросил юридическую практику[80]. Нуждаясь в деньгах и рассчитывая на милости пришедшего к власти в 582 г. императора Маврикия, Менандр приступил к сочинению исторического труда. Вероятно, какое-то время он служил при дворе, о чем говорит его прозвище «протиктор» (офицерский чин в императорской гвардии). Год смерти Менандра, как и дата его рождения неизвестны