Однако способ изоляционизма, избранный японской аристократией, оказался весьма своеобразным. Провозглашенное ею следование дорогой предков распространялось в основном на социальную сферу, что теоретически могло бы при должном контроле привести к полному блокированию потенций ко всякому развитию. Однако этого не произошло, ибо образование, наука и техника фактически не вошли в понятие формирующейся концепции национальной культуры и, таким образом, для континентальных достижений в этих областях никогда не существовало непреодолимых преград.
Отказавшись от решения политико-военных задач на Корейском полуострове, японское государство, однако, не утеряло интереса к культурному взаимодействию с материком. Однако приоритеты были изменены: теперь наибольший интерес вызывал Китай — безусловный центр древней дальневосточной цивилизации. Успев отправить четыре миссии к Суйскому двору, Ямато продолжало посылать посольства в Китай Танский: с 630 до 838 г. со средней периодичностью один раз в 14 лет. Первые посольства к Танскому двору состояли из одного или двух кораблей, на каждом — от 120 до 160 человек. В VIII в. отправлялись уже обычно четыре корабля. Наиболее многочисленное посольство было отправлено в 838 году в составе более 600 человек. Обычно в состав посольств входили собственно дипломаты, специалисты: врачи, фармацевты, астрологи, ремесленники, ученые и монахи, экипаж кораблей. Посольства являлись поставщиками разнообразной письменной информации, на что выделялись специальные ассигнования. Монахи Сайтё и Кукай, направившиеся в Китай с посольством 804 г., привезли в Японию 446 текстов только буддийского содержания; число светских текстов не поддается точному учету. Не слишком большое количество посещавших Китай (в среднем за год их количество можно оценить в 30–40 человек) позволяет предположить, что основным средством приобретения необходимой информации и навыков были книги, которые изучались, переписывались и распространялись. Наиболее многочисленные личные контакты с носителями континентальной культуры осуществлялись не посольствами, а достаточно мощным потоком переселенцев с Корейского полуострова, вызванным крушением Пэкче (663 г.) и Когурё (668 г.), когда Силла удалось объединить Корею. Как свидетельствуют генеалогические списки «Синсэн седзироку» (815 г.), в высшей элите японского общества около трети были недавними выходцами с Корейского полуострова. Находясь на стадиально более высокой ступени развития, они, естественно, представляли собой незаменимые кадры для государственно-культурного строительства. Определенную роль в приобщении японцев к дальневосточной цивилизации играли и посольства государства Силла.
Говоря о связях Японии с внешним миром, следует отметить, что обмен с материком осуществлялся, прежде всего, в информационной, а не товарной сфере. Японцев значительно больше интересовали идеи, а не готовые к употреблению продукты. Проявляя неоспоримый интерес к материковому опыту, моделируя в очень значительной степени государственное строительство по китайскому образцу, японцы делали это, прежде всего, с помощью письменной информации и руками уже готовых кадров из Кореи. При этом исторически почти полное отсутствие у Китая интереса к Японии давало возможность избирательного отношения к получаемой информации и интерпретирования ее с точки зрения сложившихся условий и менталитета. В этом историческом опыте заложены стереотипы культурно-исторического поведения японцев на протяжении почти всего последующего исторического периода: мудрость приращивается прежде всего письменным словом; не столько самим искать контактов с внешним миром, сколько ожидать, когда этот внешний мир откроет тебя: «комплекс невесты». В то время как начиная с IX в. китайские торговцы значительно активизировали свою деятельность, включив в нее и Японию, в самой Японии стал действовать запрет на посылку на материк частных торговых судов. Такая же ситуация сложилась и с прибытием в XV в. в Японию португальских торговцев: именно они, а не японские купцы взяли на себя ответственность за морские перевозки. Крайне немногочисленные, приближающиеся к нулю контакты Японии с внешним миром в период Токугава также соответствуют этой модели: японцы были готовы изредка принимать иностранные суда, но не посылать свои.
Пассивность по отношению к внешнему пространству компенсировалась значительной активностью в создании внутренней информационной инфраструктуры, немыслимой без строительства дорог и подготовки специалистов протоинформатики — грамотных чиновников. Эта инфраструктура обеспечила единое товарно-информационное поле единого государства: облегчила обменные процессы между центром и провинцией, между регионами, различными хозяйственными укладами. Еще в VII в. было построено несколько дорог, соединявших центральную Японию, где локализовались резиденции японских императоров, с Нанива (совр. Осака), где находился морской порт. О выдающемся значении, придававшемся раннеяпонским государством дорогам, свидетельствует знаменитый «манифест Тайка» (645 г.), знаменующий собой начало перехода к «современному» государству. В этом указе наряду с радикальными реформами прежней системы социально-политического устройства (отмена частной собственности на землю, ликвидация лично зависимых категорий населения, введение надельной системы землепользования) большое значение придается созданию сети почтовых дворов, призванных обеспечить бесперебойное сообщение между центром и провинцией. В VIII в. усилиями государства строятся семь государственных дорог — «кандо», которые охватывали по преимуществу центральную Японию и были призваны обеспечить сбор налогов, быстрое и эффективное сухопутное сообщение. На них располагаются почтовые дворы «экика» или «умая», число которых в IX в. составляло 402. Почтовые дворы существовали также на «средних» и «малых» дорогах. Число лошадей, которое предписывалось содержать на них, насчитывало соответственно 20, 10 и 5. Водные коммуникации государством почти полностью были проигнорированы: число водных почтовых дворов было крайне невелико. Данная стратегия была, несомненно, стратегией чисто земледельческого государства. Одним из символических, да и практических выражений такой стратегии явилось прекращение посольств в Китай в IХ в. и прямой запрет на контакты с ним без специального разрешения: достигнув на какой-то период политико-социальной стабильности, государство абсолютно потеряло интерес к подвижной стихии воды, соединявшей его с внешним миром, стало испытывать страх перед открытыми пространствами, все более замыкаясь «на внутреннем» во всех его проявлениях. На самом-то деле такой подход реально игнорировал природные условия архипелага, что и послужило впоследствии одной из причин глубокого кризиса властных структур аристократии: полная замкнутость системы и отсутствие информации из внешнего мира ведет, как известно, к ее гибели, завершившейся выходом на историческую арену сословия самураев. Товарные потоки стали все более направляться водным путем. Негосударственный каботажный флот получил большое развитие к ХI веку. Однако основные культурные стереотипы были уже сформированы: самурайство как социальный слой тоже не имело особого желания выходить за пределы Японии, и ее милитаристская направленность реализовалась в серии междоусобных войн и закрытии страны.
Что касается создания общегосударственного информационного поля, то здесь еще начиная с VII в. был сделан сознательный выбор в пользу письменных средств коммуникации. О размахе употребления письменности для государственных нужд свидетельствуют «деревянные таблички» моккан, массовые находки которых относятся к самому последнему времени. На нынешний день их извлечено уже около 160 тысяч, количество мест находок — около 250. На этих табличках содержится в основном информация, представляющая интерес для государственного управления: переписка между различными ведомствами, сведения о назначениях, поступлении налогов, складировании и хранении товаров и т. п. Кроме того, обнаружены таблички с цитатами из произведений китайской классической литературы, японские стихи, записанные иероглифами в их фонетической функции. Двор требовал от провинций детальнейших отчетов о составе местного населения, сборе налогов и т. д. Документация отправлялась ко Двору несколько раз в год, ее одноразовый объем, как свидетельствуют сохранившиеся данные по провинции Идзумо, мог доходить до 45 свитков. Из документов, присылаемых из Центра, наиболее массовыми являются календари, призванные обеспечить создание единого общегосударственного времени, «вмещающие» в себя всю остальную информацию, необходимую для функционирования государства. Такой интенсивный обмен информацией не мог, разумеется, осуществляться без организации планомерного образовательного процесса. Школы чиновников создаются в Японии на удивление рано: столичная — в 670 г. с 450 учениками, 60 провинциальных — в 701 г. с числом учеников от 24 до 60 каждая. Кроме того, существовали школы медицины и астрологии с общим числом учеников около 110. Количество получающих планомерное образование в каждый отдельно взятый момент было для своего времени достаточно велико: более 3 тысяч человек. К тому же какое-то количество буддийских монахов получало образование при монастырях. С Х в. на смену пришедшему в упадок государственному образованию приходит образование домашнее, с размахом, достаточным, чтобы обеспечить реальное функционирование письменности как средства управления и коммуникации. Усвоение единого корпуса текстов создавало единую культурную память, без которой невозможно формирование общенациональной культуры. Кроме того, китайский язык до определенной степени играл роль койнэ, призванного преодолеть и диалектную раздробленность.
В создании единого информационного поля роль буддизма была чрезвычайно велика. Общая направленность этого вероучения на прозелитскую деятельность диктовала потребность в обширном корпусе проповедников, путешествующих по стране и служивших проводниками самой различной информации. Заинтересованность буддизма в приобретении новых адептов находила свое выражение, в частности, в активном участии его приверженцев в строительстве транспортной инфраструктуры. Жития святых этого времени, перечисляя достоинства святого, не забывают отметить его вклад в строительство мост