Первый вопросительно поднял бровь.
— Майор государственной безопасности Алексей Николаевич Крымов, — торжественно сказал Второй.
— И что, он так вот под этим именем и будет там рассекать?
— Нет, конечно. Только в прологе. Для закордонья я ему кликуху придумал: Енм Приор.
Он подумал и пояснил на всякий случай:
— Енм — это имя. Приор — фамилия.
— А отчество у него будет.
— А как же: СССРович.
— Да ради бога! Давай-ка побыстрее. Вон уже заставка пошла…
Над осенней Москвой третьи сутки висел дождь.
Словно просеянный через чайное ситечко он не падал, как полагалось порядочному дождю на асфальт, а мелкой изморосью висел в воздухе.
Спасаясь от сырости, люди поднимали воротники плащей, прикрывались зонтами, но помогало это мало. Дождь лип к одежде и через несколько минут та пропитывалась водой, словно лягушачья кожа.
Как всегда в это время, площадь Дзержинского заполняли машины и люди. Из метро и Детского мира в обе стороны — на вход и на выход — шумно двигались потоки людей. У подземного перехода они встречались. В этом месте людская река нешуточно клокотала и выносила часть людей — гостей столицы — на улицу 25 Октября.
Гости плотными рядами двигались в ГУМ, каждый за своим интересом. На другой же стороне площади, перед известным всему миру зданием КГБ, народу наблюдалось значительно меньше.
Магазинов в той стороне было мало, к тому же книжный не представлял для варягов серьезного интереса, а в магазин «Фарфор» очередь формировалась еще с ночи и утренние пешеходы явно не имели никаких шансов вклиниться в нее. Поэтому через этот выход метро между восемью тридцатью и девятью обычно выходили либо заплутавшие в переходах ошалелые от многолюдья гости столицы, либо сотрудники Комитета Государственной Безопасности.
Я относился к последней категории.
Не торопясь поднялся по ступеням навстречу московской погоде. Слева в низкое небо упиралось здание Комитета. Не раскрывая зонта, только подняв воротник плаща, не торопясь прошел мимо. Внезапно захотелось дотронуться рукой до шершавой стены, но из осторожности я не стал делать этого. Да, я любил это здание. С ним меня связывали воспоминания о начале работы в Комитете, но вот уже шесть лет как я не появлялся в этих стенах: последние несколько лет моя служба проходила в спецотделе Комитета, прикрывавшегося крышей какой-то конторы по развитию спорта на селе, ходил без формы, но сюда меня все-таки тянуло.
Подставив лицо дождевой сырости, я свернул в переулок, выходящий на улицу Кирова. Каких-то забот новый день мне не сулил. Уже третьи сутки я наслаждался заслуженным отпуском, а дома, между третьим и четвертым томами Большой Советской Энциклопедии, лежала путевка в дом отдыха. Впереди меня ждал Юг, море и все прелести цивилизованного отдыха. Эту возможность я ценил особо, так как большую часть своего времени по роду службы мне приходилось проводить в далеких от цивилизации местах земного шара. Думая об этом, я пока ходил по Москве, с удовольствием глотая сырость, представляя, как скоро стану вспоминать все это, лежа на горячем песке. Единственное, что омрачало настроение, так это необходимость дважды в день связываться с начальством. Но что поделаешь? Тут без вариантов. Я точно знал, что в моей жизни всегда может найтись место подвигу. Обычно этот подвиг планировался моим начальством, и я узнавал о нем загодя, но всегда существовала вероятность, что мой подвиг найдет меня несколько раньше, чем мне этого хотелось. Такое уже случалось.
Заложив небольшую петлю, я прошел мимо главного входа, чтоб с неизбывным удовольствием посмотреть на часовых, в буденовках и шинелях времен Гражданской войны.
Глядя на них, вспомнил часовых у Букингемского дворца, да и многих других часовых в других местах, которых мне посчастливилось видеть в своей жизни, а кое-кого даже и снимать — ну никакого сравнения!
Красавцы! Эти фигуры давно уже стали частью московских традиций.
Конечно, трехлинейки в их руках выглядели куда как большим анахронизмом, чем шинели с «разговорами», но все, включая и туристов, и самых настоящих шпионов, знали, что часовые — декорация, рассчитанная на «посмотреть». Что-то вроде живых матрешек или сувенирных балалаек. С ними, как и с их британскими коллегами, можно было фотографироваться, чтоб потом где-нибудь в Оклахоме, Портсмуте или Осло показывать друзьям гнездо «кровавой гебни».
Пусть их…
Машинально посмотрел на часы. Время у меня еще имелось. Несколько минут точно. Да и телефонная будка стояла на глазах.
«Вот есть у людей работа, — подумал я, наблюдая за людским потоком на той стороне площади. — Хорошая, правильная. С 9 до 18 с перерывом на обед. И с коротким днем — пятницей… Устраиваются же люди в этой жизни!»
Честно скажу, зависть эта имела характер эфемерный. Найти такую вот работу в СССР никакой проблемы не составляло — везде висели объявления «Требуется… Требуется… Требуется…» Только ведь это будет другая работа. Я вздохнул. Совсем другая…
Приходилось мне читать агитки «Иностранного легиона»: «Работая у нас, Вы сможете побывать в разных экзотических странах, познакомиться с интересными людьми и… убить их». Моя работа одним боком пересекалась с такой рекламой. Только не за деньги, за идею. А идея — это, братцы мои…
Так… Время вышло.
Глянув на часы, я подошел к телефонной будке. Набрал номер, обменялся несколькими ничего не значащими для окружающих фразами, после чего поймав такси, пришлось поспешать на работу.
Накаркал…
Первое, что я увидел, войдя в кабинет начальника — моё личное дело. Второе — склонившаяся над ним голова шефа.
Начальник, которым меня осчастливила Судьба, был мужчина видный, с военной подтянутостью и от этого казавшийся моложе своих 60 лет. Однако волосы дважды выдавали его возраст: во-первых, тем, что меньшая их часть уже стала седой, а во-вторых, тем, что большая их часть вовсе отсутствовала.
Чувствуя, что все это не просто так, не случайный рутинный вызов, я быстро оглядел стол. Так и есть. Если знать, куда смотреть и отметить заранее кое-какие закономерности, то и до начала разговора можно узнать очень многое.
Был у генерала маленький пунктик. Так. Ничего страшного… Не слабость даже, а простая привычка. Психолог наверняка это как-то объяснил бы, но я в объяснениях не нуждался, да и не хотелось мне связываться с психологами, особенно со штатными. Дело в том, что я подметил, что генеральское волнение проявляется (не при подчиненных, разумеется) в верчении бюстика Дзержинского. Причем как-то так волшебно получалось, что если к моему приходу бюстик стоял ко мне одним боком, то выходило одно. Другим — другое. Хуже всего бывало, когда бюстик стоял лицом. Тогда казалось, что генерал, словно не доверяя собственной проницательности, призывал на помощь своего предтечу, и они вдвоем рассматривали меня с тем, чтоб составить единственно правильное мнение обо мне. В этом случае дела приходилось проворачивать ох какие нелегкие. Такое на моей памяти случалось дважды. Первый раз после лицезрения Феликса Эдмундовича анфас меня занесло на Африканский Рог, а во второй — в Лаос.
Из первой командировки я вернулся с простреленным бедром, из второй — без трети группы. Ну ладно… Бог не выдаст, свинья не съест…
Я собрался, как положено, доложить о себе, и даже начал:
— Майор Крымов…
Но шеф остановил меня, вольно махнув рукой.
— Вижу, что майор, вижу, что Крымов…
Он сложил личное дело, покачал его в руках, словно принимая какое-то решение, и положил его на край стола.
— И даже вижу, что прибыл…
Переплетя пальцы рук, он с интересом рассматривал меня. Взгляд показался мне таким пристальным, что я машинально скосил глаза вниз — нет ли там чего такого, что я не заметил, а генерал разглядел. Что-нибудь вроде не застегнутой ширинки…
За окном шумела Москва, но в этот кабинет шум не залетал. Возможно, боялся ответственности и подписок, которые пришлось бы давать. Я одернул себя — надо же какие глупости в голову лезут и сосредоточился.
— Прочитал ваше жизнеописание… — продолжил хозяин высокого кабинета. — Впечатляет… За шесть лет работы в отделе у вас случился только один прокол, а дела у вас были…
Он замялся, подбирая слово.
— Интересными.
Я осторожно молчал. На разнос это не походило, да и не за что, вроде, хотя и на благодарность в приказе — тоже.
Похоже, что шеф уловил моё недоумение. Его губы тронула улыбка. Он поднялся. Карандаши в подставке бодро звякнули.
— Я знаю вы в отпуске?
— Так точно.
— Где намеревались отдохнуть?
«Нда-а-а-а. — подумал я. — Намеревались… Вот так вот с нашим братом. Штурм и натиск».
Фраза, что говорить, все ставила на свои места. Я вздохнул без надежды вызвать сочувствие и сказал, уверенный, что шеф и так все знает:
— В нашем санатории. В Сочи.
Говорил это я спине своего начальника, потому что в этот момент тот открывал сейф. Когда он повернулся, в его руке обнаружился залитый пластиком конверт.
— Я думаю, что вы и так все уже поняли.
Он подтянулся, показывая, что неофициальный разговор окончен и глядя на него, я тоже вытянул руки по швам.
— Здесь ваше новое задание.
Лиловые круги метили конверт в пяти местах. Разговор можно было бы считать законченным, но в лице шефа я уловил колебание, словно тот хотел добавить что-то еще. Я чуть склонил голову, и шеф не удержавшись — каламбур сам просился на язык — сказал:
— Это конечно не санаторий, но тоже на юге…
Не выражая лицом ничего кроме преданной заинтересованности, я продолжил есть начальство глазами.
— Задача перед вами стоит не из простых… Республика Сен Колон вам знакома?
Я припомнил последние читанные новостные бюллетени. Вроде бы ничего там про этих не писали… Не писали-то не писали, но это вовсе не означает, что там ничего не происходит или не произойдет в самом ближайшем будущем.