вынуждены снимать жилище. Хозяйка дома из экономии постоянно пересматривала свое приданое, чинила и подновляла его. В 1655 г., когда она родила дочь, ее муж преподнес ей в подарок первое зеркало, «украшенное шнурками, цепочками и крючочками, стоимостью в 165 ливров»41.
В описи имущества зеркала указывают на то, что владелец этого имущества был представителем профессии, требующей «представительного внешнего вида», что он находился в контакте со двором. Речь обычно идет о членах семейств магистратов, т. е. представителей судебной и административной власти, королевских советников, членов королевской канцелярии и т. д. Представители сословия торговой буржуазии тоже последовали сему примеру, но несколько позднее, и в основном удовлетворялись зеркалами малых размеров (менее тридцати сантиметров в диаметре) со скромно ограненными краями и в столь же скромных рамах из древесины грушевого дерева. Ж.-П. Камю, занимавший должность епископа в Беллэ и прославившийся сочинением новелл морализаторского характера, отмечал, что богатые люди уже в его время наблюдали за различными явлениями на небе, вроде солнечных затмений, при помощи зеркал, бедные же могли лишь смотреть в колодец, водоем или лужу («Зеркальная башня», 1631). Шарль Сорель в своем знаменитом произведении, озаглавленном «Правдивое комическое жизнеописание Франсиона», выводит на сцену некоего преподавателя из коллежа, никогда и нигде не видевшего своего отражения, кроме как на поверхности воды в ведре; так вот, сей господин, влюбившись в одну из своих учениц, потратил все свои сбережения на покупку зеркала, чтобы иметь возможность судить о том, какое впечатление он производит на предмет своей страсти.
До 1630 г. зеркала все же были редкими вещицами. Среди 248 описей имущества, составленных после смерти парижан между 1581 и 1622 г., только в 30 упоминаются зеркала, из них только в 9 речь идет о зеркалах из венецианского стекла, все же остальные сделаны из бронзы, меди, стали, из окрашенного в голубоватый цвет стекла. Если исследовать умерших парижан по социальному составу, то можно сделать вывод, что обладателями двух зеркал были дворяне (из 18 описей), 15 принадлежали представителям административной и судейской власти, а также королевским советникам (на 40 описей), два — лекарям (на 16 описей), 10 — парижским буржуа, т. е. торговцам (на 50 описей), одно — многочисленному сословию подмастерьев (на тридцать описей)42. Члены верхней палаты Парижского парламента в четыре раза чаще оказывались владельцами зеркал, чем члены нижней палаты. Только пять человек из двухсот сорока восьми обладали не одним, а двумя зеркалами. Но встречались и особые случаи… Так, некий советник суда при Парижском парламенте был счастливым обладателем трех зеркал, у королевского шталмейстера в доме было «шесть больших зеркал из венецианского стекла, оправленных в рамы из эбенового дерева, оцениваемых в 7 ливров каждое». Следует сказать, что дома тех парижан, у которых зеркала в описях не упоминаются, не были так уж бедны и не были лишены «маленьких радостей украшения жилища»: примерно в 60 % случаев в описях упомянуты картины, а в 16 % случаев — богатые гобелены. Таким образом наличие или присутствие зеркала не связано напрямую с уровнем дохода хозяина дома, а скорее зависит от «образа жизни» и от степени влияния знатных вельмож, сильных мира сего.
В последующие двадцать лет картина меняется, и зеркало упоминается в описях имущества в два раза чаще: так, среди исследованных 160 описей в 55 имеются записи о зеркалах; таким образом следует вывод, что в период между 1638 и 1648 г. уже каждое третье семейство парижан имело в доме зеркало. Страсть к зеркалам охватывает все слои общества, все классы, так что рядом с буржуа, рядом с известными портными, позументщиками и королевскими советниками среди обладателей зеркал встречаются и сборщики налогов, и уксусовары, и извозчики. В 22 случаях речь идет о семействах, располагавших имуществом, оцененным в сумму, превосходящую 600 ливров, в 20 — в сумму, превосходящую 1000 ливров, но в 10 случаях речь идет об оценке имущества на сумму менее 500 ливров, т. е. о людях зажиточных, но небогатых. Наряду с зеркалами, украшавшими стены, упоминались и «маленькие туалетные зеркальца» и «зеркала с разбитыми стеклами».
Начиная с 1650 г. зеркало становится столь распространенным предметом обихода, что о его наличии свидетельствуют две из трех описей имущества парижан43. Одна семья обладает несколькими зеркалами; так, например, некий актер королевской труппы был владельцем целых шести зеркал, но, быть может, они для него были уже не модными вещицами и не украшениями, а своего рода профессиональными инструментами, ибо он перед ними отрабатывал свою мимику. Отсутствие зеркала в доме становилось весьма значительным явлением. Любопытно, но факты свидетельствуют о том, что в семействах людей именитых, знатных, именуемых нотаблями, в семействах богатых парижских буржуа, прокуроров, генеральных контролеров, королевских шталмейстеров зеркал не было, хотя семейства эти получали значительные доходы и являлись владельцами серебряной посуды, золотых украшений и роскошных гобеленов. Здесь играли свою роль многие и многие факторы, смысл которых нам сейчас очень трудно понять… Чаще всего в доме парижанина зеркало в тот период занимало место, на котором ранее висела картина, размером оно не превосходило пятидесяти сантиметров в диаметре и оправлено было в раму из древесины грушевого дерева; как пишет один наблюдательный парижанин в конце XVII в., «сие драгоценное чудо сегодня в равной степени может оказаться в руках как знатных и богатых, так и бедных простолюдинов»44.
С ростом уровня жизни и потребностей во Франции все активнее шел процесс «кровопускания», правда, лилась рекой не кровь, а утекала за границу национальная валюта: экю и ливры. Венецианское зеркало, оправленное в красивую серебряную раму, стоило дороже, чем полотно великого Рафаэля: за зеркало было заплачено 8000 ливров, за картину кисти Рафаэля — 3000 ливров45. К тому же Венеция множила свои усилия и прибегала к различным уловкам, чтобы завоевать рынки за пределами самой Италии, ибо депрессия, охватившая тогда Италию, лишила Венецию многих местных рынков сбыта, а соответственно и доходов, так что все усилия итальянских мастеров теперь были направлены на то, чтобы завоевать Францию, своего лучшего клиента. Вот почему для французского королевства как для государства было столь важно по возможности ограничить импорт зеркал, создав свою собственную мануфактуру.
Начиная с 1530 г. Франциск I подписал несколько указов, направленных на защиту стекольщиков-дворян, каковых было в те времена довольно много в королевстве, например в Нормандии, производивших на своих небольших стеклодувных заводиках стекла как вогнутые и выпуклые, так и плоские. На некоторых из этих предприятий, которые скорее можно назвать мастерскими, чем фабриками, использовали иностранных работников, мастеров и подмастерьев, так как в те времена люди довольно легко пересекали границы государств, услышав посулы щедрой оплаты их трудов. Вот таким образом герцог де Невер, бывший представителем боковой ветви рода герцогов Гонзага из Мантуи, сумел завлечь в свои владения целую бригаду опытных итальянских мастеров и рабочих, чтобы они обустроили на его землях стеклодувные мастерские и производили стекло на манер венецианского. Самой известной из таких итальянских семей, пересаженных на французскую почву, было семейство Саррод, но в начале своей карьеры они не производили зеркал. История такой миграции была подробно исследована Ж. Барелле в его работе «Стекольное дело во Франции».
В 1551 г. король Генрих II, продолжавший проводить политику своего отца, даровал некоему уроженцу Болоньи Тезео Мутио большие привилегии сроком на двадцать лет за то, что тот во Франции начнет производить «стекло, зеркала и прочие стеклянные изделия на манер венецианских». Тезео согласился, но с условием, что его искусство будет защищено указом короля от «посягательств всяких имитаторов, которые могут попытаться создать подделки и таким образом лишить его части дохода и вознаграждения». Семь лет спустя его брат Лудовико Мутио присоединился к нему в Сен-Жермен-ан-Ле, где Тезео обосновался, что свидетельствует о том, что он уверовал в успех брата, но, однако же, он, как и Тезео, не смог привезти во Францию «все необходимые орудия и прочие инструменты», ибо власти Венеции противились этому изо всех сил. В декабре 1561 г. оба брата Мутио получили в качестве французских стекольщиков грамоты о возведении их в дворянство, и они подписали новый договор об аренде дома местного настоятеля церкви в Сен-Жермен-ан-Ле, находившегося в собственности некоего Жана Нико, что свидетельствует об их дальнейших намерениях укорениться во Франции и об их вере в успех своего предприятия. Надежды братьев, казалось, оправдывались, так как первые плоды их усилий были оценены очень высоко, и про них говорили, что они «отличаются такой же красотой и превосходным качеством», как изделия из венецианского стекла, приобретенные в Мурано. Однако же здесь следы братьев Мутио на страницах истории теряются… Почему они не добились громкого успеха, несмотря на то, что им оказывала протекцию Екатерина Медичи? Без сомнения, гражданские войны, бушевавшие во Франции и разорявшие ее, не способствовали развитию производства предметов роскоши. Мастерская братьев Мутио просуществовала какое-то время, влача жалкое существование и постепенно приходя в упадок; в последней трети XVII столетия мы уже нигде не находим упоминаний о предприятии братьев Мутио и не знаем, сколь долго оно просуществовало.
Генрих IV в свой черед всячески поощрял стекольных дел мастеров, даруя им дворянские титулы, вне зависимости от того, были ли они уроженцами Франции или прибыли из-за границы. Он выдал патенты на соответствующую деятельность двум представителям семейства Саррод, братьям Джакомо и Винценто, прибывшим из итальянского городка Альтаре, а также их племяннику Горацио Понте, с тем чтобы они обосновали в Мелёне стеклодувную мастерскую, а вернее, настоящую фабрику по производству «хрустального стекла на манер венецианского». Представители семейства Саррод, уроженцы герцогства Мантуанского, начали с того, что разожгли свои печи около Невера, но потом поняли, что географическое положение Мелёна, стоявшего на полноводной реке, да к тому же недалеко от Парижа, было намного выгодней. Чтобы поспособствовать братьям, Генрих IV запретил кому бы то ни было основывать стекольное производство в округе на 40 лье. Подобные привилегии породили жестокую зависть и ревность, но и на сей раз конкретные результаты не обнадеживали, а скорее разочаровывали… К тому же братья наотрез отказывались приобщать к производству хрустального стекла работников-французов, утверждая, что им это запрещено и что если они нарушат запрет, то все работники-итальянцы их покинут. Они завещали свои печи, т. е. свое дело одному из своих племянников, некоему господину Кастеллано, замечательному мастеру, который изменил свое имя и фамилию на французский лад и добился права на монополию на производство стекла на берегах Луары сроком на тридцать лет. Кастеллан нанял одного из членов сво