[247]. Это был кратчайший путь с Востока на Запад в конце XIII — первой половине XIV в. Однако на всем протяжении, от Трапезунда до Китая, эта дорога действовала недолго, примерно с 1280 г., когда был ликвидирован внутренний кризис в монголо-татарской империи, до 1307 г., т. е. до начала распада империи во главе с великим ханом в Пекине, а также в отдельные периоды между 1313 и 1340 г.[248] Вряд ли следует переоценивать экономическое значение этого трансазиатского пути для итальянских морских республик. Блестящий пример братьев Поло был все же исключением. Были и другие, но немногочисленные примеры пребывания генуэзцев и венецианцев с торговыми целями в Китае и Центральной Азии. Чаще осуществлялись путешествия на более близкие расстояния— к Персидскому заливу, Каспию, через Анатолию— к Лаяццо, хотя и они не были регулярными[249]. Однако и до, и после 1307 г. постоянно использовался отрезок пути от Трапезунда до городов Западного Ирана, куда прибывали товары с Востока. Так было особенно до середины 40-х годов XIV в. Этот период (последняя треть XIII — начало 40-х годов XIV в.) и был наиболее благоприятным для развития итальянской посреднической торговли в регионе, что связано также с оживлением торговли в Тавризе после его упадка в 1229–1258 гг.[250]
С распадом державы ильханов наступил период феодальных смут в Восточной Анатолии. Сообщение по дороге Трапезунд — Тавриз было сопряжено с большим риском и стало нерегулярным, да и в самом Тавризе ситуация с товарами изменилась к худшему. Египетско-сирийское направление, а также в ограниченной степени путь через Тану — Поволжье к Средней Азии стали главными в крупной международной торговле Запада и Востока. Путь Трапезунд — Тавриз обретает вновь некоторое значение в конце XIV — начале XV в., с образованием державы Тимура, а затем — в 20–60-е годы XV в. — с ростом государства Ак-Коюнлу[251].
Главную торговую магистраль Трапезунд — Тавриз западнее Пайперта (Байбурта) пересекал трансанатолийский северный путь. Он шел вдоль реки Келькит и связывал Кастамон и Никсар с Байбуртом, а в районе Эрзинджана соединялся с путями к Сивасу и к Токату — Амасии[252]. Пути Кастамон — Байбурт и Эрзинджан — Сивас — Токат — Амасия обеспечивали внутренние связи прилегавших к Черному морю районов Анатолии. Но они шли южнее горных хребтов, отделявших побережье от Анатолийского плато.
От крупного центра мусульманской торговли XIII–XIV вв. Сиваса путь на север лежал к Ватице и городам Трапезундской империи, а на северо-запад — к Самсуну. С подъемом экономической роли Брусы налаживаются ее связи по нелегким горным дорогам с Синопом и Самсуном[253].
Активные ранее связи Понта с Закавказьем[254] ослабели. Сухопутные дороги действовали лишь на небольших отрезках[255], связи в основном поддерживались по морю.
Таким образом, прохождение торговых путей, их значение неоднократно менялись на протяжении XIII–XV вв. в зависимости от политической и экономической ситуации. Состояние этих путей, их маршруты влияли на развитие городов региона, и, наоборот, рост городов модифицировал систему коммуникаций.
§ 2. Итальянская колонизация и города южного Причерноморья
Проблема итальянской колонизации Причерноморья — большая и самостоятельная тема исследования[256]. В данном случае нас интересуют ее экономические аспекты, типы факторий и время обоснования итальянцев в Южном Причерноморье, причины выбора ими тех или иных городов региона в качестве узловых пунктов коммерческой деятельности.
Первые торговые договоры Византии с Венецией (992, 1082, 1126, 1147/48), с Генуей (1155) и Пизой (1111, 1170, 1192) не касались причерноморских городов ни при упоминании мест, где могли торговать купцы итальянских республик, ни в какой-либо иной форме. Нет также материалов, доказывающих присутствие итальянских кораблей в водах Черного и Азовского морей. Как было убедительно продемонстрировано в исследовании Р. Лили, торговые привилегии, вплоть до предоставления прав беспошлинной торговли (венецианцам) или значительных фискальных льгот (пизанцам и генуэзцам), оставляли в стороне «Великое море» из-за стремления Византии обеспечивать главенствующую торгово-распределительную роль Константинополя в торговле и не допускать вмешательства итальянцев и в без того сложную и нестабильную политическую ситуацию в Северном Причерноморье[257]. Черное море оставалось внутренним бассейном империи, и его берега снабжали ее хлебом, импортным шелком, другими продуктами[258]. Хрисовул генуэзцам Мануила I 1169 г., равно как и последующие пожалования Комнинов и Ангелов итальянским купцам, не изменили ситуации[259].
Захват Константинополя и основание Латинской империи в 1204 г. открыли венецианцам реальную возможность осуществлять бесконтрольную навигацию и торговлю в Черном море. Случаи отдельных плаваний к его берегам в 1204–1261 гг. зафиксированы документально, но число их невелико[260]. Лишь к 60-м годам XIII в. венецианская торговля в Причерноморье, возможно, расширяется[261]. Венецианцы ведут посредническую торговлю в портах Северного Причерноморья, идя по стопам византийских коммерсантов. И хотя имеются отдельные случаи их поселения в этих портах, о начале венецианской полонизации в тот период говорить не приходится. Основные силы венецианцев были отвлечены на освоение владений в Эгеиде, приобретенных после IV Крестового похода, что требовало больших людских и материальных ресурсов[262].
В 1218 и 1232 гг., заключив договоры с венецианцами, генуэзцы получили право осуществлять навигацию в Черном море. Но воспользоваться этим правом мешали и продолжавшаяся конкуренция с Адриатической республикой, и войны, которые Генуя вела на территории самой Лигурии с германским императором Фридрихом II Штауфеном, и сохранявшаяся ориентированность генуэзской торговли на рынки Сирии и Палестины. Только и 1261 г., после заключения выгодного для Генуи договора с Михаилом VIII Палеологом и восстановления Византийской империи, для генуэзцев полностью открылась дорога к берегам Причерноморья[263].
Как уже отмечалось, экономические предпосылки динамичного развития итальянской посреднической торговли в Южном Причерноморье создавались с превращением его портов в удобные центры международной торговли с открытием новых путей на Восток[264]. Ошибочно, однако, представлять дело так, что монголо-татарские завоевания обеспечили благоприятные условия для торговли, установив стабильность политических систем и централизованность на огромной территории. Всякая идеализация «монгольского мира» (pax mongolica)[265] игнорирует огромные масштабы разрушения производительных сил на обширных пространствах Евразии, гибель городов, разрыв или запустение традиционных, существовавших ранее торговых путей, например между Сирией и Италией, Южным Причерноморьем и Восточной Европой, Русью, Грузией. Показателен следующий факт. Татаро-монгольское владычество в Восточной Анатолии устанавливается с 1243 г.[266]; в 1263 г. образуется держава Хулагуидов (ильханов). Но в 40–70-е годы XIII в. не происходит решительного поворота коммерции в сторону государства ильханов, хотя присутствие на ее территории венецианцев, прибывших еще, видимо, средиземноморским путем, зафиксировано в 1263 г. Расцвету торговли препятствовал упадок производительных сил в регионе после завоевания, а также наличие чрезвычайно высокого 10%-го налога на все сделки (тамга)[267]. Кроме того, сама централизация была относительной и непродолжительной, а период, когда торговые пути были «открыты» на всем протяжении от Трапезунда до Китая, как уже отмечалось, был весьма недолгим. Но перемена направления мировой торговли в середине XIII в., неблагоприятная для Восточного Средиземноморья, стала импульсом торговой активности итальянцев в бассейне Черного моря.
Реформы ильхана Газана (1295–1304) укрепили заинтересованность итальянских купцов в ведении торговли через Трапезунд-Тавриз. В одних городах он вовсе отменил тамгу, в других — уменьшил наполовину. При Газан-хане восстанавливается регулярное денежное обращение на всей территории его державы серебряной монеты, имевшей твердый курс, вводится единая система мер и весов по тавризскому стандарту, строится большое число караван-сараев и принимаются меры по обеспечению безопасности торговли[268]. Так как государства Северной Анатолии, включая и Трапезундскую империю, признавали сюзеренитет ильханов, их денежно-весовые стандарты, о чем писал Пеголотти, были также унифицированы[269].
60–80-е годы XIII в. стали временем утверждения; позиций итальянской торговли на Понте и в Пафлагонии, а конец XIII — 30-е годы XIV в. — периодом ее расцвета. В конце XIII — начале XIV в. генуэзцы опережали венецианцев в освоении анатолийских портов Черноморья. Но в правление дожа Джованни Соранцо (1312–1328) Венеция повсеместно укрепила свои торговые позиции. Целая серия торговых договоров с Францией и Брабантом (1320), с Брюгге и Англией (1322 и 1326), с Тунисом (1317), Трапезундской империей (1319), ильханами (1320), Киликией (1320, 1321) обеспечила ей устойчивость в связях как с Западом, так и с Востоком