— По бабскому принципу?! — крикнул стертый, орудуя топором. — В облегченном варианте, едрёнать?
— Нет, у Кирилла свои принципы, — сказала Маня.
— Бросить девушку одну и скрыться? — спросил вислоусый.
— Он не скрывался, — возразила Маня.
— Не верь современным пацанам! — крикнул стертый, таща охапку дров.
Он быстро наколол лучин, достал кусок газеты, поднес к ней пластмассовую зажигалку, заслонил огонь от ветра ладонями. Ветер выхватил из-под темных лап вкусный дым. Вскоре огонь пронзал дрова, метался от ветра. Маня зачарованно глядела на него.
— Иди ближе! — засмеялся вислоусый, присаживаясь перед костром на дровину. — Чего жмешься.
Маня подошла неуверенно к костру, присела на корточки, протянула руки к алым прозрачным лепесткам. Ее руки тоже стали прозрачными, она прищурилась от первой волны тепла, заскользившего по рукам под мышки, обдавшего бедра и колени, лоб и щеки. Может быть, так же сверкает лотос сутры. Может быть, это и есть тепло сутры цветка, выпущенного этими грубыми крестьянскими ладонями за тридевять земель от родины Будды. Ведь в каждом она уже есть изначально, — суть Будды. Это — вруб, думала Маня, мгновенно пьянея от долгожданного тепла.
— Э, да смотри не подожги себе…
Стертый засмеялся.
— Ну что? — спросил вислоусый, взглядывая на товарища.
— Здесь, что ли? — спросил тот.
— А где. Самое время. Красавица, у тебя есть какая закуска? А то у нас только две луковицы и соль. А жаркое — бегает по болоту, хрен догонишь.
— Да, конечно, — засуетилась Маня. — Сыр, галеты, шпроты. — Она была неизмеримо благодарна этим людям. И раз где-то поблизости деревня, они узнают дорогу, выйдут туда и купят хавки. Сейчас это не имело значения. Главное — огонь. Даже если Кир вернется ни с чем, ничего страшного, она будет поддерживать костер сколько надо, до его прихода.
— От и ладненько. Давай, как говорится, не скупись. А то мы сильно оголодались.
Маня была даже рада, что сумеет отблагодарить этих людей. Ведь обмениваться теплом и есть закон северного Будды, Будды берез и дождливых облаков. Это был второй вруб, подумала Маня.
Стертый достал из своего мешка пластиковую бутыль из-под пива, железную кружку. Плеснул в нее, поднес вислоусому.
— Сначала барышне, — ответил тот.
Стертый протянул кружку ей. Маня сказала, что не будет, спасибо, ей и так хорошо.
— Пей, это изделие высшего класса и качества. Сразу обогреет. Изнутри.
— Мне уже тепло, спасибо, — ответила она, нарезая остатки сыра.
Стертый оглянулся на вислоусого, сглотнул шумно. Тот сделал знак, и кружка оказалась в его руке. Он быстро выпил, слегка сморщился и потянулся к закуске.
— Сейчас я еще шпроты открою, — сказала Маня.
— Открой, — одобрил вислоусый, жуя сыр и галеты. — Если твой хозяин не заругается.
Маня с мгновенье глядела непонимающе на него, потом рассмеялась.
— Ну вот. Если девушка смеется, значит, отогрела… душку, — сказал вислоусый, подмигивая товарищу.
Тот загыгыкал и опрокинул кружку, утерся рукавом.
— Закусывайте, — сказала Маня.
— А мы после первой никогда, — ответил тот, шмыгая носом.
— Ну так, может, ты уважишь нас, простых людей без претензий? — спросил вислоусый. — Выпьешь маленько?
Маня покачала головой. Они выпили еще. Закурили.
— На трезвую голову, оно, конечно, лучше все ощущается, — сказал вислоусый. — Но хорошо в качестве обезболивания принять. Когда жизнь давит.
— А она всегда, едрёнать. Вот и получается, — сказал стертый.
Маня с невольной улыбкой слушала эти рассуждения. Словно бы дух этих мест сгустился до образа двоих мужиков и пустился философствовать. И Маня собиралась расспросить их о дороге, о развалинах, обо всех этих местах.
— Да-а, — подтвердил вислоусый, проводя ладонью по заросшей щеке. Закашлялся и длинно плюнул в иван-чай, отер губы. — Так ты сама туристка? Откуда?
Маня сказала.
— Хм. И не боишься?
Маня пожала плечами.
Вислоусый посмотрел на стертого, кивнул, мол, видал?
— Сейчас девки оторвы, — откликнулся тот. — По телевизору показывали американскую бабу: пехом проперла от Балтики до Байкала с одним рюкзачком и посохом, который, между прочим, подобрала в нашей области.
— Палки здесь крепкие, — согласился задумчиво вислоусый.
Стертый затрясся от смеха.
— Ну а я не одна, — напомнила Маня.
И вислоусый пристально посмотрел на нее, на ее раскрасневшееся лицо, выбившиеся из-под капюшона рыжие волосы, — сощурился.
— Как так?
— Ну просто, — сказала Маня, стараясь не робеть под этим взглядом. — Я же говорила.
Вислоусый медленно кивнул.
— Говорила.
— Он пошел за спичками, — добавила Маня.
— В Глинск? — спросил он.
— Нет, почему… — Голос изменил ей.
— Так он же ушел с рюкзаком? — спросил вислоусый.
— Налегке, — возразила Маня.
— А где его рюкзак?
Маня смутилась, это уже было похоже на допрос? Но — нет, просто эти люди земли такие непосредственные и наблюдательные. И она пустилась объяснять, куда подевался второй рюкзак. Вислоусый слушал ее, серьезно кивая и глядя прямо в лицо ясными глазами. Стертый похохатывал. А Маня подробно рассказывала и спрашивала, что это был за пруд, по их мнению? Не могут ли они предположить, где это?
— Не можешь ли ты предположить? — переадресовал ее вопрос вислоусый товарищу.
Тот слегка удивленно взглянул на него, поелозил черной шапочкой по голове.
— Ты че? Тут этих лу-у-ж, едрёна. Дыр!
Вислоусый развел руками.
— Адрес неизвестен.
И Маня вдруг подумала, что они ей не верят. Слишком подробно она рассказывала. И задавала дурацкий вопрос. Как будто они с Киром собираются туда вернуться. Но где он плутает?.. Она ненароком оглянулась. Качались травы, по небу все струились облака с черной каймой. И ей вдруг самой почудилось, что она одна здесь, никакого Кира нет, он далеко, сидит за кирпичными стенами и стеклами, щелкает «мышкой», воюя с рогатыми пришельцами-терминаторами или омурляется пивом перед футбольным матчем. Ее снова начала пробирать дрожь, но уже не от холода.
Покурив, охотники выпили еще. Ясные глаза скуластого подернулись пленкой, как будто целлофановой пленкой. Маня уже тяготилась их присутствием. Но охотники не спешили. Говорили они мало, и паузы изнуряли Маню. Она боялась пауз, словно в них-то и таилась главная опасность. Надо было чем-то их заполнить. Она спросила о развалинах.
— Развалины? — повторил вислоусый и посмотрел на нее.
— Мы туда случайно вышли, — сказала Маня, и голос ее немного изменился от напряжения под неотрывным, проникающим вглубь взглядом серых глаз. Это был взгляд охотника. Маня быстро отвернулась и махнула рукой куда-то в сизую обширность ветреного холма. Она смотрела еще некоторое время вдаль, наконец, не слыша ответа, обернулась. Скуластый не спускал с нее глаз, охватывая всю ее… Это был уже какой-то другой взгляд. Он любовался ею. На ресницах Мани появились слезы. Она снова отвернулась и смахнула их. Ее уже била дрожь, и она не могла скрыть этого. Она резко встала.
— Нет! Что-то холодно… Этот ветер.
— Надо выпить с нами, — неторопливо произнес скуластый. — Это не помешает, красавица. Тебе будет хорошо. И нам. Правда, Вень?
— Да! — откликнулся стертый. — Для такой девахи не жалко. А мы думали… баба-Яга!
— Выпей, — после паузы сказал вислоусый, — будь умницей. Когда еще твой малец вернется из города. — Последнее он произнес с каким-то ожесточением, словно ему противна была ее ложь.
Его скуластое лицо туманилось в слезах, губы Мани дрожали. Она покачала головой и сдавленно ответила, что не хочет.
— А ты через не хочу, через не могу-не-буду, — посоветовал вислоусый с капризными нотками, и это скверно звучало в его устах.
Маня в смятении на него взглянула.
Она еще не верила всему этому; она знала, слышала, что так бывает, даже с Умкой где-то в Азии это чуть не произошло, но… не здесь, не со мной!.. И она повторяла молниеносно, как заклинание, в мыслях, что в каждом смертном есть частица Будды, об этом говорит благая сутра цветка… а тот, кто повторяет хотя бы несколько фраз из нее — спасется, уже спасен.
Каменный Клюв, побывав на Верхнем Болоте, перед которым в траве серебрилась какая-то выпуклость, и успев позавтракать двумя жирными и нежными лягушками, неспешно возвращался. Благо Прозрачные Крылья умерили свой пыл, свой хладный пыл, по крайней мере, здесь, на высоте древесных крон, в толще срединных дорог старика в черном платье. Правда, выше облака с темной поволокой текли все так же стремительно. А древеса внизу, под сжатыми лапами Каменного Клюва уже успокаивались.
Вспомнив о виденном перед Верхним Болотом, он хотел все-таки вернуться и все рассмотреть, но тут его внимание привлек дым над светлоствольным домом шершней, и Каменный Клюв снова свернул туда, и, сделав пару десятков взмахов, покосился и увидел давешних охотников. Так он и думал, что они промаялись ночь в засаде и оставили свою затею, решили, как всегда, отдохнуть перед возвращением.
Но на этот раз они не отдыхали, а кого-то терзали на пестрой подстилке.
Каменный Клюв видел белое тело и сноп рыжих волос. Охотники оставались в своих серых шкурах. Они молчали. Один удерживал тело, а второй суетливо дергался. Молчали и все травы, деревья. Оружие и мешок лежали рядом с кровавым пятном. Каменный Клюв повисел на месте и — полетел дальше. Нет, нет, это были красные уголья. Иногда люди обходились без крови. И эти охотники не охотились, а предавались гону, которому вечно были обречены. Оттого их так много расплодилось по лицу Земли. Всюду, куда бы Каменный Клюв не залетал в своих странствиях, — еще в давние времена, когда он был молод и охоч до длинных дорог, — он встречал людей и гигантские скопища их жилищ или хотя бы признаки их присутствия; во всех направлениях тянулись набитые пути и гудящая паутина, стоившая жизни некоторым Крылатым; и в самых пустынных краях они вдруг появлялись с оглушающей песнью, выпадая из неба, дыша огнем и смрадом; Каменный Клюв слышал, что и в нетающих снегах горных хребтов можно найти их знаки. Может быть, только там, где отдыхают Прозрачные Крылья, в ночн