вещи он привык смотреть с позиции силы. Иногда, когда Дубылом нервничал, на левой щеке дергался кривой сабельный шрам, след от похода в дикие земли. На правой — наливался красным шрам от ожога — след от плевка Змея Горыныча. Он никогда не снимал кольчуги, на которой с гордостью, носил три, особенно дорогих и близких сердцу, медали: пятьдесят лет безупречной службы в царской дружине; за битву со Змеем Горынычем; за героизм при взятии Трои — юбилейный выпуск дорийцев, которые в своих архивах нашли амазонку Дуболомскую — участницу легендарного похода. Дубылом с гордостью хвастал, что его прапрапрапрабабушка была царицей древних тавров, или киммерийцев. Дома у него хранилась большая коллекция наград и военных трофеев, которые собрал его воинственный род, больше похожая на музей боевой славы.
Рядом с дородным воеводой был почти незаметен маленький, плюгавенький, лысенький человечек; все они такие, серые генералы — казначей Шейман-Алтынов-Копейкин. Очень честный, патриотически-настроенный, порядочный тип. На удивление и всеобщее подозрение, он ни разу не был уличен в краже государственного имущества. Может быть потому, что жил одиноко, от внимания боярышень сторонился. Поговаривали, что он у собственной ключницы под колпаком и двух сыновей, она нажила от казначея, скромника-соромника, а не неизвестно от кого. Аист Роженицы далеко не улетал.
Копейкин ведал государству счет, разбуди ночью, скажет: что, и где, и сколько лежит, чем полны государственные закрома. Деньги выдавал, даже царю, неохотно, справедливо считая, что он пускает их на ветер. Стихийным бедствием для Копейкина было время правления царицы Аниты.
— Просит копейку, а забирает червонец, — чуть не плача докладывал он Берендею.
— А, пусть тешится, дело женское, — не слушал и махал руками царь, далекий как от внешней, так и от внутренней политики.
— Так червонцы золотые за границу, на тряпки идут. К нам тюль да колготки, а к ним золото. Инфляцией пахнет.
— Фляция — твоя проблема, она — царица. Наладь у нас производство колготок.
— Все одно, из Парижу выписывать будет, — обреченным голосом отвечал Копейкин…
Когда царица сбежала, Копейкин с облегчением вздохнул и занялся возмещением убытков…
— Ну, вот все собрались, — объявил царь, садясь в свое председательское кресло, глядя сверху вниз на свою государственную думу.
— Слушаем тебя батюшка? — подал голос Копейкин, сидя между воеводой и ухмыляющимся Митрофанушкой. — Вижу, что-то замыслили.
— Замыслили, замыслили, — пробурчал Берендей. Корона сползла на глаза, он с досадой её снял, поскреб седую макушку.
— Собрал вас, людей ближних, чтоб волю свою объявить.
— Объявляй, батюшка, — Митрофанушка ловко поймал муху с колена воеводы, приставил кулачок к уху, заслушался.
Казначей и воевода неодобрительно покосились в его сторону, но смолчали.
— На пенсию мне пора, — неохотно сказал Берендей, глядя на золотую корону, вращающуюся на указательном пальце. — На покой хочу, — выдохнул он, посмотрев на недоверчивые лица думы. — На пенсии хорошо, — очередной вздох-выдох. — Рыбку половить, грибки пособирать, в шашки с поваром поиграть, на поддавки. Стар я государством-царством править.
— Супер-стар, — хихикнул Митрофанушка, разжимая кулачок. Муха, сердито гудя, вырвалась на свободу, сделала пируэт над головой шута и выбросилась в окно, от греха подальше.
— Эта новость государственного значения, — осторожно заметил Копейкин, проводя ладонью по вспотевшему черепу.
— Никто с годами не молодеет, — авторитетно пробасил воевода.
— Вот и я про что, — оживился Берендей, — о наследнике надо подумать. Кому царство оставить? Имею трех сыновей, царство делить, не намерен. Не для того его мои деды по крупицам собирали.
— Чего думать? Старший, по праву должен наследовать, — бухнул воевода.
— Не по старшинству, а по уму надо выбирать, чтоб польза и прибыль государству была, — заспорил казначей.
— Вот и я о младшеньком, — встрял в разговор Митрофанушка, его бубенцы весело звякнули.
— А младший Ванька был дурак, — Копейкин язвительно посмотрел на шута.
— Я за старшего. В ледовом побоище он пятьдесят рыцарей колом в полынью загнал, — упрямо гнул свою линию Дубылом, преданно выпучив глаза на Берендея.
— Сила есть, ума шибкого не надо. Для чего, скажи мне, мы Оскара по заграницам учили? — спорил казначей.
— Знаем, чему он там выучился, — воевода смерил грозным взглядом тщедушное тело Копейкина. — Старший о дружине пуще всех заботится. Кто при случае, лучше всех за царство постоит? А у Оскара только купля-продажа в голове. На Запад смотрит, чего мы там не видели?
— Твоя дружина жрать харчи бесплатные горазда, — казначей выдержал испепеляющий взгляд Дубылома. — Копейка царство растит и бережет не хуже твоей дружины.
— Баба сеяла горох! — закричали за окном так, что в горнице все вздрогнули.
— Ты чего, ядрена вошь, в ногу не идешь? Всем стоять! Выйти из строя. Упор лежа принять. Раз! Два! Три!
— Во, — шут ткнул пальцем в окно, — когда строем ходить, когда раком ползать — при Бориске начнем.
— Что ты в воинском искусстве понимаешь? — рявкнул Дубылом.
— Ничего, я не военнообязанный.
— Прекратить спор! — прикрикнул Берендей. Он соскочил с трона, возбужденно забегал из стороны в сторону, вопросительно теребя бороду.
— Выбирать всегда трудно, потому что ошибиться можно. Вот я и решил — за яблоками молодильными пусть отправляются. Кто больше принесет, тому царство оставлю. — Берендей вопросительно посмотрел на сидящих.
— Перед пенсией здоровье подправлю, — добавил он.
— Блеск! — Дубылом поднял большой палец, воодушевлено отозвался, — пошли старшего с дружиной, он тебе весь урожай принесет.
— Не получится, — Берендей нахмурился, застывая перед окном.
Борис, возвышаясь над отжимающимся новобранцем, громко отсчитывал:
— Одиннадцать! Двенадцать! Шестнадцать! — вот блин, опять сбился. Встать! Встать в строй. Ша-а-а-гом марш! Равнение держать не по полю идете к девкам красным, в царской дружине служить изволите, салаги. Здесь вам не там, а там вам не тут!
Борис поднял голову и, увидев царя-батюшку, помахал рукой, горделиво выпячивая грудь и подбородок. Берендей милостиво кивнул и повернулся к думе.
— С дружиной не получится, — повторил он. — Ведь мы недавно ДП еще на пять лет подписали. Мораторий у нас.
— Забыл, а что такое ДП? — Воевода смущенно заерзал на скамейке. — И молраторий, будь он не ладен?
— Должностное преступление, — расшифровал казначей.
— Дорожное происшествие, — шут коротко рассмеялся.
— Договор о перемирии на пять лет, — наполнил Берендей. — Сократить число дружинников и провести конверсию.
— Давно не воюем, сократили и консервы закрываем, с крестьянами бьёмся за урожай. Скоро дружинник сулицу от сохи не отличит, — пожурился воевода, ожог на щеке покраснел, шрам гневно задрожал.
— Зато казне прибыль, — казначей потер руки.
— Боевые походы тоже прибыль не малую приносили, и государственные границы расширяли, — возразил воевода и смахнул со щеки скупую слезу.
— А какие расходы были, какие расходы, — скороговоркой пробормотал казначей.
— Батюшка, а есть ли молодильные яблоки? Зачем они тебе, если мы наследника выбираем? — наивно поинтересовался Митрофанушка.
— Ты мне не дерзи, хоть и дурак в государственном масштабе, а воли языку не давай, если не понимаешь.
— Понимаю батюшка.
— Кто яблоки принесет, тот и царство получит.
— Но есть ли такие яблоки на свете белом? — допытывался Митрофанушка.
— Есть. Помните, лет двадцать назад, а может и более…
— Конечно, помним! — закричал Митрофанушка.
Царь сердито покосился на шута.
— …грек к нам один заезжал…
— Я помню, — гордо объявил Копейкин. — Он Сон его звали.
— Не перебивать царя! Ясон его звали.
— Точно, он самый, Он Сон. Он пробовал спекулировать бараньими шкурами, которые выкрал у арамеев, а те ими в горных речках золото намывали, — протараторил Копейкин.
— Это я не помню, — Берендей отмахнулся. — Он рассказал мне про чудесный сад Гесперид, где растут золотые яблоки, продлевающие жизнь и возвращающие молодость.
— Если царевичи туда поедут они и через десять лет не вернуться, ведь это край земли, — прогудел воевода.
— Я их на край земли не посылаю, пусть к Руфику отправляются.
— Это слухи о его саде ходят, — осторожно заметил казначей. — Никто его в глаза не видел.
— Вот это и странно. — Царь водрузил на голову корону. — Он в молодости с варягами по южным морям мотался, пиратствовал. Дерева я не видел, но когда гостил у него в царстве с дружеским визитом, он выпил и похвалялся, что видел деревья с золотыми плодами, даже съел несколько и пару саженцев домой прихватил.
— И? — заинтересовался воевода.
— Больше ничего не успел сказать, опрокинул кубок с медовухой и уткнулся лицом в жареных рябчиков. Утром, когда я спросил его про молодильные золотые яблоки, он от разговора ушел и смеялся, что я в такие байки верю. — Берендей, вздыхая, забрался в кресло.
— Значит, есть у него молодильные яблоки, — заключил Дубылом. — Он мой одногодка, а выглядит как огурец.
— И я того же мнения, — кивнул головой Берендей, поправляя корону.
— Да, такими яблочками не поторгуешь, — задумчиво протянул Копейкин.
— Почему? — спросил воевода.
— А ты представь, если все бессмертными станут?
— И что?
— Сожрут все, если умирать перестанут. Инфляция начнется и политический кризис.
— Смотря за какую цену продавать.
— Сказки это, — объявил шут.
— Сказка ложь, да в ней намек. Пошлю сынов и проверим, заодно и наследника определим.
Митрофанушка высунул язык и насмешливо посмотрел на Берендея. Царь смущенно отвернулся.
— Зачем тебе наследник, если молодым стать собираешься? — спросил Митрофанушка.
— Пшел вон, дурак, — рявкнул Берендей.
Митрофанушка не пошевелился.