Разница между мирами видна мгновенно – в параллельной Москве ночью выпал снег. Он продолжает понемножку падать, покрывая белой наледью тротуары с уже проложенными тропами, мокрую мостовую, плечи и макушки одиноких прохожих и не до конца упавшую пожухлую листву деревьев. Я жалею, что не надел шапку – в нашем мире осень ещё не закончилась. Пестиримус семенит рядом, оставляя на снегу полоску следов.
Оборачиваюсь, то, откуда мы выбрались – кирпичный сарай, пристроенный к глухому торцу трёхэтажного дома. Прохожие выглядят, как обычные люди; у них одна голова, и по паре рук и ног. Никто задом наперёд не ходит, хотя я на это надеялся.
– На твой взгляд, есть отличия?
– Кроме выпавшего снега, – ворчит мой спутник, шлёпая мокрыми лапами по раскисшей слякоти, – пока особой разницы не вижу.
Впрочем, при более тщательном изучении нового мира, отличий обнаруживается всё больше: здесь никто не улыбается. В нашем мире улыбка – это норма. После кризиса тридцатых всё было так плохо, что всё решили – хватит! И сибирское движение «Вы что такие хмурые?» заставило всю страну сначала улыбнуться, а потом захохотать: тебе плохо не потому, что всё плохо, а потому что ты так себя чувствуешь – вот мы друг другу с той поры и улыбаемся. Не похоже, что до такой простой мысли здесь кто-то додумался – прохожие ходят понуро, у них короткие и настороженные взгляды. Вокруг всё серое: дома, люди, даже погода. В одежде – ни оранжевого, ни красного: про то, что существуют яркие цвета, они что, ничего не знают? Обитатели параллельной Москвы одеты удивительно одинаково, на всех что-то вроде униформы: кажется, что всё, что на них нахлобучено, от пальто до ботинок, произведено поточным методом на конвейере в одном очень унылом месте. У мужчин по-армейски короткие причёски – они, что вчера с войны вернулись? Джинсы, в нашем мире всеобщая униформа, здесь ещё не изобрели, как и расклешённые брюки, у нас в них пол-Москвы ходит. Писк сезона, высоченные каблуки в мужской обуви, здесь не известны.
Впрочем, я излишне критичен – это из-за неважного завтрака: не так-уж здесь всё плохо. На улицах – тишина, автомобильные пробки отсутствуют, нам-бы такое движение транспорта! Может, потому что, они на таких рыдванах ездят – ни одной знакомой модели автомобиля!
Из Троицкого переулка мы сворачиваем на Четвёртую Мещанскую – я знаю это место! Впереди просматривается Садовое кольцо, школа находится за поворотом к Цветному бульвару.
– А я могу здесь встретить самого себя? – столь простая и очевидная мысль посещает меня только сейчас. – Ну, вдруг?
Здорово! я вышел из подземки, иду по своей улице. Навстречу саму себе – из арки нашего дома выхожу тоже я: «Привет-привет!» Общаемся, рассказываем друг другу, что у нас нового, – это чтобы не путаться самому и не нервировать окружающих многократными вопросами: «А куда делся торт из холодильника?» А как это было бы удобно – один из нас в университете дремлет на лекции, а другой – на подмосковную дачу уехал, тётушку проведать. Везде и всюду успеть можно!
– Что, во второй раз?
Стоп! И что это означает?
– Не понял? – возможно, песик в курсе? – Я что, уже сам с собой встречался?
И, когда это случилось? Может, напившись, я раздваиваюсь? Кроме доктора Джекила появляется ещё один мистер Хайд? Эти безобразия он творит? Пока один «я» веселится и танцует, а второй «я» в это время блюёт в унитаз? Не помню такого!
На Садовом кольце слышится далёкий рокот, дальний перекрёсток пересекает военный тягач, за собой он волочит огромную зелёного цветы трубу, похожую на цистерну. Наконец-то появляется что-то яркое: это колонна людей, а красный цвет – у флагов и транспарантов, которые они несут в руках. Мы опоздали – колонна превращается в отдельных пешеходов, лозунги сворачиваются, шествие заканчивается у грузовиков, в которые складывают красные знамёна, в их кузовах исчезают портреты каких-то немолодых людей с серьёзными лицами. Остаются только красные флажки вдоль улицы, назначение которых мне не понятно. Может, они на волков охотятся?
И тут я обнаруживаю ещё одно принципиальное отличие двух миров – здесь нет ни единой рекламы! Нигде! Никаких «Зарядись энергией сбитня!», «Диетических Кока-Кол» или «Боярских квасов»! Единственное, что отдалённо похоже на наше безудержное раздолье слоганов: «Партия – наш рулевой», это загадочная надпись на парапете дома, где у нас обычно размещают светящиеся рекламные лозунги. Но это сооружение на рекламу не очень-то похоже! Объёмные буквы из металла, размером в человеческий рост, выкрашены в красный цвет – я пытаюсь понять, чтобы это значило. Работает-ли в этом мире логика из мира нашего, мне не известно, однако всё равно попробуем: слово «партия» имеет несколько значений. Во-первых, это партия товара. Ну, выходит совсем-уж бессмыслица, – партия товара не может рулить его обладателем! Хорошо: рассмотрим термин «партия» в значении политической ассоциации. Вероятно, такая партия объединяет людей, имеющих отношение к перевозкам – тех, кто чем-то рулит. Я – гений! это политическая реклама партии владельцев большегрузного транспорта! В нашем мире такого нет, здесь – пожалуйста: есть такая партия!
– Не отвлекайся. Давай поищем школу с книжками.
Это несложно. Она должна находиться на том же месте, где школа, в которой я когда-то учился. Мы огибаем угол, и я останавливаюсь – моя школа исчезла! Старый особняк, начала девятнадцатого века постройки, бесследно испарился. На его месте расположился девятиэтажный параллелепипед, эдакая машина для жилья, его балконы увешаны постиранным бельём и всё теми же красными флажками.
Спрашиваю у прохожего про местонахождение ближайшей школы. Может, у меня что-то с лицом не так: в его взгляде проскальзывает лёгкое недоумение, однако мне подробно и вежливо объясняют, как до неё добраться. Это трёхэтажное здание недавней постройки, жёлтый кирпич его стен ещё не покрылся слоем московской копоти. Странно, в школе никого нет, хотя сегодняшнее утро было субботой, и нынешний день теоретически должен быть в обоих мирах учебным. Добро пожаловать, входная дверь не заперта, в вестибюле пахнет краской и не по-школьному тихо: пустая школа – самое сиротливое здание на свете. Место сторожа вакантно, его нигде не видно, а на мой призывный клич: «Алло! Люди! Ау-у-у!» никто не отвечает. Я решаю проявить инициативу и самостоятельность: на стене расположен шкаф со стеклянной дверцей, на крючках рядами висят ключи. Всё просто – нахожу нужный с биркой «Библиотека».
В моём мире школьные библиотеки размещаются на вторых этажах. Мы поднимаемся по лестнице – в этом мире они находятся там-же. Интерьер и его содержимое такие-же: барная стойка, за которой не наливают, столы с настольными лампами, художественная литература на стеллажах, журналы на столике. Нахожу полку с учебниками, нас интересуют история, литература, география. Математика, химия и физика нам не понадобятся – отличия наших физических законов от местных мне кажутся не принципиальными. Складываю добычу стопкой, извлекаю ремень из джинсов – всё перетягиваю ремнём: надеюсь, штаны из-за этого по дороге домой не потеряются.
Спускаемся по лестнице: в вестибюле школы нас ждёт сюрприз! Люди, которых я надеялся встретить несколько минут назад, отыскались: у выхода нас ожидает троица, все – с очень серьёзными лицами. На двоих униформа: серые шинели, очень похожие на военные, на плечах погоны, на головах – фуражки с красным околышем. Третий – ну вылитый сторож! Дедушка, родной – где-же ты был раньше?
– Вот он! Вяжи его! – скорее всего, именно старик и вызвал полицию, он возмущён и кипит, как самовар, только пар из ушей не идёт. – Книжки у деток украл, бандит!
Пестиримус испаряется. Вот только что крутился под ногами, спрашивал, почему писатели Горькими бывают: всё, нету! Это какой-то народной приметой сделалось – как только в атмосфере планеты запахнет жаренным, мой четвероногий спутник мгновенно исчезает! Проходится отдуваться за двоих: я пытаюсь объяснить уважаемым стражам порядка и законности, что книги мне крайне необходимы и что я непременно их верну. Мои аргументы никого не убеждают.
– Пройдёмте в отделение, гражданин! Вещественные улики заберите с собой. А вы, товарищ, будете свидетелем.
Сторож счастлив служить родине и отечеству, или это – одно и тоже? Он натягивает на себя потёртое пальтишко и кепку, на его пиджаке я замечаю медаль с удивительной надписью – «За победу над Японией». Это что, Цусима? Оборона Порт-Артура? За сражение под Мукденом? На улице раскисло, снег неспешно продолжает превращаться в лужи и слякоть, сторож запирает школьную дверь, и наша процессия цепочкой двигается по улице, заставляя прохожих оборачиваться. Отделение полиции оказывается рядом, оно имеет неприметный вход и вывеску красного цвета – в этом мире обожают красное! Я совершаю очередное открытие – вывеска сообщает, что полиция в их мире именуется милицией, это значит полисмен будет называться милицменом? В предбаннике околотка нас встречает гражданин с мутным взором, он одиноко сидит на длинной скамье перед остеклённой стойкой, при нашем появлении он громко затягивает:
– Вихри враждебные веют над нами, темные силы нас злобно гнетут…
За стойкой находится ещё один милицмен в серой форме, ему не до песен – он одновременно разговаривает по телефону и по рации. Мы толпой следуем по тёмному коридору, отпертая дверь ведёт в прокуренный кабинет с громоздким сейфом и столом, заваленным картонными папками, нижняя часть стен помещения выкрашена в красивый тёмно-коричневый цвет. На стене – фотография в рамке: бровастый мужчина, с жёлтыми звёздами на груди. Улики самой ужасной кражи века, как и самого задержанного, то есть меня, размещают на деревянную скамью, сторож опасливо садиться рядом, над столом загорается настольная лампа, похожая на огромную консервную банку. Полицейские-милиционеры вешают свои шинели на колченогую вешалку, старший из них садиться напротив, а тот, что помоложе, приоткрывает форточку и втыкает в розетку электрический чайник. Становится шумно.