– Тату Восходящего Солнца! – пробормотал я. – Красиво.
Это Японию так называют – страной Восходящего Солнца. А что если попросить?..
Я спустился по замшелым ступенькам и толкнул дверь. Она оказалась незапертой. Я вошёл.
Крохотный коридорчик, освещённый единственным фонарём в виде беседки с плоской крышей, был совершенно пуст.
Причудливые узоры, восточные драконы и тигры украшали стены. Из комнаты, в которую вёл коридорчик, доносился бой барабанов, наверное, японских.
Я собрался с духом, чтобы войти в комнату, но тут, словно из-под земли, передо мной вырос босой мужчина в белом кимоно (это такая японская одежда) и с такой же белой повязкой на голове. Руки, ноги и даже шея у мужчины были в тату с изображениями драконов, тигров и какой-то рыбины, кажется, карпа.
– Что тебе, мальчик? – вежливо спросил мужчина. – Ты, наверное, не туда попал?
Я откашлялся:
– Я знаю, что тату можно делать с восемнадцати лет. В этом возрасте человек уже полностью отвечает за свои поступки.
Мужчина улыбнулся, но не перебил меня, а я продолжал:
– К тому же у меня нет денег. Но я не хочу делать себе тату. Я хочу вас попросить.
– О чём? – терпеливо произнёс мужчина и снова приветливо улыбнулся.
– Видите? – я показал на фингал под глазом.
– Вижу, – ответил мужчина. – И как ты собираешься от него избавиться?
– А нельзя его как-нибудь замазать? – спросил я, и мне самому стало тошно от своей просьбы.
– А зачем? – в свою очередь задал вопрос этот вежливый человек в белом кимоно и белой повязке. – Синяки украшают мужчину.
– А тату украшают? – неожиданно для самого себя спросил я. – Девушки и женщины – ещё понятно, любят всякое такое. Но зачем это делают мужчины?
– О тату можно говорить очень долго и очень много, – хозяин «Восходящего Солнца» задумался. – Видишь ли, мы, люди, издавна наносили на своё тело совершенно разные рисунки и преследовали разные цели. Скажу лишь одно, каждый на этой планете имеет право на самовыражение. Кто-то сочиняет музыку, кто-то пишет стихи или конструирует спутники, а вот я наношу тату. И мне это нравится. И нравится тем, кто этого хочет. Ведь я никого не принуждаю и не заставляю. И те, кто желает сделать себе тату, тоже совершают это добровольно. Намного хуже, когда одни заставляют других что-то делать. Например, воевать. Или считают, что только силой можно принудить кого-то к чему-то. А синяк пусть остаётся, девчонкам это нравится.
Мужчина подмигнул мне и опять улыбнулся.
– Кстати, меня зовут Пётр, – он протянул руку. – А тебя?
Рукопожатие у Петра было крепкое, и я ему ответил таким же.
Мне вдруг ужасно захотелось найти Кощея и надавать ему тумаков, в крайнем случае получить от него ещё один фингал.
– А меня зовут Иван, – сказал я.
– Чудесные у нас имена, Пётр да Иван, – рассмеялся он. – Ну извини, Ваня, мне пора, клиента жду. А ты как-нибудь заходи, поболтаем. Я тебе свои картины покажу. Я ведь ещё и художник. И скульптор в придачу.
– Спасибо, – поблагодарил я. – Обязательно зайду. А можно завтра?
– Завтра я буду на выставке, – ответил Пётр. – Мы выставку организуем, кубинских художников. Ты приходи на Малую Моховую. Знаешь выставочный зал? Это на перекрёстке с Большой Моховой.
– Знаю, – соврал я.
– Ну вот и давай после школы, – сказал Пётр. – Я там допоздна буду. Поможешь картины развешивать. Кстати, познакомлю с живым кубинским художником Эрнесто и его дочкой Нелькой. У неё мама русская.
– А сколько ей лет? – поинтересовался я.
– Да двенадцать, наверное, – ответил Пётр. – А тебе сколько?
– Столько же, – ответил я.
– Да-а?.. – удивился он. – А я думал больше.
– Двенадцать, – подтвердил я. – А вы дружите с кубинцами?
– Мы с Эрнесто в Москве учились. Вместе у девчонок в общаге с кухни яичницу таскали! – улыбнулся Пётр. – Ну лады, приходи, Вань, буду рад!
– Приду, – пообещал я и вышел на улицу, бормоча себе под нос: – Ну раз синяки украшают мужчину, так и быть, вернусь в школу.
Как ни странно, я успел на второй урок, на мою любимую литературу.
То есть на всё про всё – на конфликт с Кощеем, на тётю Клаву и на Петра – я потратил не больше получаса, а столько всего произошло! Как говорит байкер Толян, время летит неумолимо, даже на «Харлее» за ним не угнаться. Но оно замирает, когда набираешь скорость!..
Горбуньков вытаращился на меня и с трудом выговорил:
– В-вот эт-то да-а!..
– Без комментариев, – парировал я. – Давай так: ты меня ни о чём не спрашиваешь, чтобы мне не пришлось придумывать умные ответы на глупые вопросы.
– А п-почему г-глупые? – не отставал Горбуньков.
– Да откуда я знаю? – разозлился я. – Это же твои вопросы!
– Т-так я же ничего п-пока не с-спро-сил, – удивился Горбуньков.
– Чего пристал? – огрызнулся я. – Тебе что, делать нечего? Звонок прозвенел, пошли в класс.
Несколько ребят уставились на меня, точнее, на мой синяк, но спросить ни о чём не успели, потому что появилась Алина Николаевна, наша учительница литературы. Она молодая и красивая. У неё двое детей – двухгодовалый Валька и полугодовалая Манька, и весёлый муж Вадик.
Однажды у неё спросили:
– Почему вы не уходите в декретный отпуск?
«В России право на материнский отпуск, – это я вычитал в Интернете, – регулируется Трудовым кодексом Российской Федерации. «Декретом» называют дни дородового и послеродового отпусков. А также отпуск по уходу за ребёнком до полутора лет и отпуск по уходу за ребёнком с полутора до трёх лет».
– С какой стати? – возмутилась Алина Николаевна.
– Так ведь сможете не работать и сидеть с детьми. Будете воспитывать их!
– А кто вас литературе научит? – ответила она. – Пушкин?
И ни в какой декретный отпуск не ушла.
– Ваня! – ужаснулась Алина Николаевна. – Что с твоим лицом?
Все повернулись и посмотрели на меня. И Лена тоже. Сердце у меня запело птичкой.
Глава 5Горе луковое
Как-то раз Пупс остановил меня во дворе и сказал:
– Никогда не следует торопиться с выводами, Ваня. Понял?
Я это почему-то запомнил, наверное, потому, что в тот момент бухгалтер говорил печально.
Что мне хотел сказать Пупс этим своим «не торопиться с выводами», я не очень понял. Он, скорее всего, намекал на то, что мама поторопилась ему отказать. Только бухгалтер мне всё равно не нравился, будь он трижды печальный. Во-первых, от него пахло отсыревшей бумагой и смеялся он очень громко, как будто ему и не смешно, а смеяться надо. Ну а про то, что он нудный, я уже говорил.
А вот про то, как я отношусь к запахам, я вроде ещё не вспоминал. Дело в том, что у меня очень чувствительный нос. И любой, даже очень слабый запах, я могу учуять за километр. Меня всегда радовали ароматы в полях, а запах, скажем, жареной рыбы я с трудом переносил, особенно когда Пупс готовил мойву. Он всегда её жарил по вечерам. И это был кошмар! Словом, в моей коллекции много неприятных запахов – всех не перечислишь.
Кстати, я никак не мог понять, чем пахнет от новенькой, от Василисы, и это меня раздражало, она ведь сидела со мной за одной партой. Вроде всегда во всём чистом, хоть и поношенном, и умытая. А запах есть. Чужой какой-то, не её.
Когда Алина Николаевна спросила меня про мой фингал, я как раз думал: чем же всё-таки пахнет Василиса? Мне даже показалось, что это лёгкий аромат мяты.
– Что с твоим лицом, Ванюша? – повторила вопрос Алина Николаевна. – Подрался?
Я встал и ответил невпопад:
– Споткнулся, упал, очнулся – бинт…
Все засмеялись – все, кроме Василисы, даже Лена улыбнулась, а Алина Николаевна покачала головой:
– Горе ты луковое, вечно в какие-то истории попадаешь! Садись!
– Вань! – по привычке заорал Горохов. – Ты лук приложи! С солью! Враз от синяка избавишься! Я тебе рецепт продиктую! На перемене!
– Ничего и не лук! – завопила Горохова.
Они с братом двойняшки, но совсем не похожи друг на друга. Горохов худой, как жердь, а сестра толстушка, прямо пончик.
Горохова затараторила как сорока:
– Чтобы свести синяк, надо натереть на мелкой тёрке красную свёклу, сок отжать, кашицу пополам с мёдом смешать, потом толстым слоем на синяк наложить, сверху накрыть капустным листом, полиэтиленом, льняной салфеткой и закрепить повязкой! Через трое суток от синяка ничего не останется! Мне бабушка всегда так делает!
– Чё?! – завопил Горохов – Через трое суток любой фингал рассосётся! Лук с солью приложи!
Всё это время класс валялся от смеха, а Алина Николаевна крикнула:
– Да тихо вы! Тоже мне – профессора по синякам! Угомонитесь! Оба!
Наконец все успокоились.
– А мы вспомним, – начала урок Алина Николаевна, – что помимо синяков и капустных листьев, существует на белом свете русская литература. В частности, поэма Александра Сергеевича Пушкина «Полтава». Горохова, какое у нас было домашнее задание?
– Выучить наизусть любой понравившийся отрывок, – выпалила Горохова, – но лучше «Горит восток зарёю новой», и продекламировать с выражением.
– Садись, Горохова! – сказала Алина Николаевна. – Ну и кто хочет отличиться? Не всё же синяки в партизанских баталиях получать, верно, Ванюша?
Я так и знал, что она обязательно вспомнит про мой фингал! Странные существа женщины. Вроде добрые, красивые, умные, а всегда норовят мужчину выставить дураком.
Алина Николаевна обвела класс взглядом, но никто не поднял руку, кроме Лены и новенькой – Василисы. Правда, Алина Николаевна заметила только руку моей любимой.
– Елена Прекрасная! – сказала учительница. – Мы послушаем тебя с огромным удовольствием. Думаю, и Петру Первому пришлось бы по душе, как ты декламируешь!
Лена читала стихи очень здорово. Однажды Алина Николаевна сказала, что ей после школы прямая дорога в театральное училище, что из неё получится большая актриса. Как, например… Учительница назвала несколько знаменитостей, но я с ней не согласен, потому что Лена на них совершенно не похожа, так что перечислять не буду.