тало выбраться, и подумал, что лучшим способом будет подобраться поближе к голове змея: если он во сне выпустит из пасти кончик хвоста, мы сможем обогнуть его челюсти и спастись. Но когда мы приблизились к его голове, команда была так испугана видом этих челюстей — а они были пока сомкнуты, не забывайте — и громадной пещеры глазницы, что матросы готовы были взбунтоваться или, возможно, в ужасе броситься в воду; пришлось снова отплыть.
На борту у нас был один старик по имени Джо Хобсон. Команда считала его оракулом. Матросы дрожали от страха, слушая его рассказы, а он говорил, что часто слышал раньше о подобных змеях, хотя и не осмеливался утверждать, что видел прежде одного из них; он клялся, что змеи нередко впадают в спячку на целых двенадцать лет, а то и больше, а значит, мы все скорее всего умрем от голода. Но я понимал, что это не так. Во-первых, если мы не сумеем выбраться, то сможем питаться выловленной рыбой, а во- вторых, я придумал план спасения и был довольно-таки уверен, что нам удастся его осуществить. Мы отдалились примерно на милю от шеи чудовища и продолжали плыть вдоль туловища, пока не достигли, так сказать, изгиба берега; затем мы продолжали плыть вдоль хвоста к голове. Эта экспедиция заняла три дня, причем ветер был все время достаточно сильным, и убедила нас в том, что мы были окружены со всех сторон.
Тогда я решил привести в действие свой первоначальный план, то есть проделать канал для судна прямо в теле змея. Я рассудил, что ему это покажется всего-навсего царапиной на шкуре и он, скорее всего, даже не проснется. Я принял, однако, меры предосторожности, до которых мало кто бы додумался. У корабельного доктора был немалый запас опийной настойки; мы наполнили ею бочонок, и я с несколькими храбрецами-добровольцами подплыл на вельботе к самой пасти змея. Мы пустили бочонок по волнам, привязав к затычке линь — и к моей великой радости, бочонок проплыл вдоль хвоста и исчез в пасти; мы дернули за линь, затычка выскочила и настойка опия влилась в утробу змея.
Не могу сказать, что в обычных обстоятельствах такое количество подействовало бы на огромного зверя, ведь там было не больше хогсхеда[11]; но наш доктор заметил, что надежда есть, так как чудовище не привыкло к опию. Мне кажется, что лекарство сработало мгновенно: не прошло и часа, как змей стал так громко храпеть, что и в миле от него приходилось перекрикивать этот храп. Я вернулся на борт, и мы поплыли на север, примерно к средней части туловища — там, рассудил я, должно было быть достаточно жира, чтобы приглушить неприятные ощущения. Плавание отняло немногим более дня; когда корабль приблизился, я сел в вельбот и затем впервые высадился на спину змея. Нервничали мы страшно, доложу вам: нелегко было взбираться по донельзя скользким бокам. Но наконец нам это удалось, и наши пилы и ножи впились в спину чудовища. Сперва мы не слишком продвинулись, так как спину зверя покрывала чешуя толщиной в несколько футов; после мы все же пробились сквозь шкуру и с радостью обнаружили слой прекрасного сала, напоминавшего китовое. На борту разожгли огни и из вырезанных кусков стали вытапливать ворвань. Мы трудились без устали и за десять дней прорубили канал, достаточно вместительный для нашего судна; кроме того, наши трюмы были забиты бочонками с превосходнейшим жиром. Шкуру мы оставили напоследок и теперь, отогнув ее в стороны, подняли паруса. Но не успели мы достичь середины спины, как наш киль, должно быть, пощекотал и разбудил змея; короче говоря, он проснулся, выпустил из пасти хвост и помчался в северном направлении, то есть как раз туда, куда мы собирались направиться. Делал он не менее тридцати узлов в час, а мы все это время оставались у него на спине. Ветра никакого не было, и мы взяли все паруса на гитовы, иначе наши мачты уж точно сломались бы.
Змей плыл так три дня, после чего опиум, видимо, снова стал на него действовать; он сунул в рот кончик хвоста, как младенец большой палец, и заснул. При этом мы соскользнули в море и очутились на свободе. К счастью, задул сильный южный ветер, и мы, уж можете не сомневаться, не стали терять времени, а подняли паруса и стали со всей поспешностью удаляться. Матросы разразились радостными криками, увидев, как терялся на горизонте большой остров за кормой; но я сказал, что не стоит радоваться, пока мы окончательно не избавились от змея — и, как выяснилось, был прав.
Два дня мы продолжали плыть без каких-либо необычных событий, и люди начали понемногу приходить в себя, но тут, как только пробили две склянки ночной вахты, меня в тревоге вызвал первый помощник: прямо за кормой, сказал он, видны два сверкающих огня, и они быстро приближаются. Сперва я подумал, что это маяки и что корабль каким-то образом развернулся; но взгляд на компас убедил меня, что мы следовали правильным курсом. Кроме того, поднялся сильный горячий ветер, принесший невыносимый запах серы. Мне открылась ужасная истина: нас преследовало чудовище океана — великий морской змей. Оставалось только бежать. Мы подняли все паруса, включая лисели (а «Диддлеус», уверяю вас, был очень быстроходным кораблем) и поспешили прочь. Змей не отставал. Мы полагали, что его разбудила легкая боль от проделанной нами царапины в спине. Мы продолжали плыть до рассвета и оставались далеко впереди змея, хоть он, к нашему разочарованию, и продолжал держаться все время за кормой.
Клянусь Богом, это было ужасно! Мы видели большие выпученные глаза, чувствовали его горячее дыхание и запах серы, слышали громкий рык змея — он был страшно раздражен нашей бесцеремонностью и готов был проглотить корабль со всей командой и собственным жиром с такой же легкостью, как проглотил кита. Да, ночью это было жуткое видение, но еще хуже он выглядел днем. В бинокли и подзорные трубы мы видели громадные раскрытые челюсти с дюжиной рядов острых клыков и огромные глаза по бокам; голова его вздымалась над водой не менее чем на шестьдесят футов. Как вы уже могли понять, меня испугать трудно, так что я зарядил кормовые орудия и принялся палить по чудовищу, надеясь его отвадить. Не тут-то было: ядра редко до него долетали, хоть пушки были моим изобретением и имели дальность стрельбы в десять миль, а те ядра, что долетали, змей глотал, как пилюли. Признаюсь, было страшновато, но в то же время он представлял собой замечательное зрелище, так быстро и величественно он плыл; вода клокотала вокруг него и взлетала высоко вверх пенистыми фонтанами, когда он разрезал волны. Речь шла о жизни и смерти, и мы мчались, как могли, каждую минуту опасаясь, что змей кинется вперед и схватит нас. Наконец мы достигли экватора. Быть может, ядро задело какое-то чувствительное место или же он не хотел пересекать экватор, так как воды по ту сторону ему не нравились — но только в этот миг мы увидели, как его голова скрылась под водой, в воздух взметнулся колоссальный фонтан и змей с всплеском нырнул; волны ринулись на нас и чуть не перевернули. Мы быстро добрались до Ливерпуля, где продали ворвань за хорошую цену; все хвалили мои решительные действия, и с и с того самого дня, могу поклясться, никто не видел хвост Великого Морского Змея[12].
1848
Пер. В. Барсукова
Стракош. Полька «Морской змей». Бостон — Нью-Орлеан, ок. 1840.
Чарльз СибериПОИМКА МОРСКОГО ЗМЕЯ
В редакцию «Нью-Йорк Трибюн»:
С марса только что доложили, что вблизи показался небольшой корабль. Как видно, он направляется на север, и я собираюсь остановить его с целью известить граждан Соединенных Штатов при посредстве вашей газеты, имеющей самое широкое хождение, о факте существования и поимки морского змея — чудовища, которое многие называют мифическим. Вопрос о его существовании ныне навсегда решен положительно благодаря неустрашимости янки, и я со всей уверенностью полагаю, что мне простят это заявление.
Утром 13 января, когда мы достигли 3 гр. 10 мин. южной широты и 131 гр. 50 мин. западной долготы, дозорный, стоявший на салинге фок-мачты, крикнул: «Белая вода!» и в ответ на мой вопрос «Где именно?» прокричал: «В двух румбах под ветром!». Предположив, что пену взбили спермацетовые киты и надеясь пополнить трюмы, я поручил управление помощнику и, не медля, прошел на нос с подзорной трубой. Замечу, что на протяжении нескольких дней мы едва ползли, поскольку ветер был слабым и переменчивым, однако утром 13-го ветер задул на зюйд-зюйд-вест, сделался постоянным и даже грозил ураганом. Я провел на носу около получаса, прежде чем заметил что-либо похожее на «белую воду», и в тот момент решил, что впереди было «стадо» или, точнее, косяк морских свиней. Желая убедиться в этом, я приказал первому помощнику — поскольку уже пробило семь склянок — свистать всех наверх, брасопить реи и поставить лисели. Наступал час завтрака. Я велел помощнику держать глаз востро и спустился с кички. Но не успел я ступить на палубу, как послышался внезапный неистовый крик Оннету Ваньяу, выходца с Маркизских островов:
— Ах! Смотреть, смотреть! Моя видеть — слишком большая — слишком большая!
Все глаза обратились к дикарю. Все старались понять, куда он смотрит, а затем обернулись к подветренной раковине. Я лишь успел заметить исчезавшую в волнах черную спину. Туземец был в возбуждении и в ответ на мой вопрос заявил:
— Не кит — слишком большая — слишком толстая — слишком длинная. Моя такая рыба никогда не видеть — моя бояться.
Не зная, куда направилась рыба или животное, я привел к ветру и пошел назад; я также распорядился уложить снаряжение в вельботы, а их экипажам стоять наготове. Почти час мы безуспешно осматривали горизонт. Наконец, уже не надеясь увидеть кита, я велел брасопить и спустился в каюту. Туземец продолжал ревностно глядеть на волны, понукаемый замечаниями матросов, которые уверяли, что он ошибся. Но несколько минут спустя Оннету доказал остроту своего зрения, вновь издав крик, еще более неистовый, чем первый. Я выбежал на палубу и тотчас увидел, менее чем в миле с подветренного борта, самое удивительное создание, какое мне доводилось встречать в морях. Оно оставалось на месте, но «выгибалось», как мы говорим о спермацетовых китах. Я сразу понял, однако, что это не кит. Голову я разглядеть не мог, но туловище изгибалось, как веревка, если зажать ее в руке и встряхнуть. Все не сводили глаз с существа; никто не произносил ни слова, не издавал ни звука. Через несколько минут все тело всплыло и легло на воду. Длина его была колоссальной. Кончик хвоста внезапно задвигался или завибрировал, вспенивая воду. Затем голова медленно поднялась над водой и склонилась набок, словно монстр был в агонии или задыхался.