Мой боже, их добродетели отмерены, ИХ пороки взвешены и даже все то бессчетное, что проходит в мглистых сумерках между пороком и добродетелью,-все это описано и учтено.
Дни и ночи делятся у них на доли, четко определяющие их поступки, и подчиняются безукоризненно точным 'прави-лам:
Есть, пить, прикрывать наготу, а затем в должный срок испытывать усталость.
Трудиться, играть, петь, плясать, а затем, в урочное время, ложиться и недвижно лежать.
Мыслить так-то, чувствовать столько-то, а затем, с восходом некой звезды, переставать мыслить и чувствовать.
Обирать ближнего с улыбкой и щедрой рукой рассыпать дары, льстить с тонким расчетом, хитро обвинять, разъедать словами чью-нибудь душу, жечь дыханием чье-то тело, а затем вечером, покончив со всеми делами, умыть руки.
Любить как велит заведенный искони порядок, судить о лучшем, что есть в другом, с предвзятостью; подобающим образом поклоняться богам, ловко расстраивать бесовские козни, а после начисто забыть обо всем, словно память помертвела.
Предаваться мечтаниям, когда к тому есть повод, сосредоточенно погружаться в раздумья; безмятежно наслаждаться счастьем, страдать с достоинством, а затем осушить чашу до капли, в надежде, что завтрашний день наполнит ее вновь.
Все это, о боже, замыслено намеренно, произведено на свет обдуманно, взлелеено со тщанием, подчиняется всем правилам, направляется разумом, а затем умерщвляется и погребается по велению обычая. И даже скрывающие их немые могильные холмы, что разбросаны по дну человеческой души, все помечены и сочтены.
Вот он, идеальный мир, мир высочайшего совершенства, мир невиданных чудес, самый спелый плод в Божием саду, учительная мысль вселенной.
Только для чего здесь я, боже, я -- незрелое семя неосуществленной страсти, обезумевшая буря, что не ищет ни востока, ни запада, сбившийся с пути осколок сгоревшего светила?
Для чего здесь я, о бог затерянных душ, сам затерянный среди богов?