Отсюда вывод — учитесь осваивать спецнавыки. Говорить тихо (а когда выпьешь, это ой как нелегко!), посудой не звенеть, сексом на скрипящих предметах обстановки не заниматься. Будь невидим и неслышим, тогда твоему празднику никто не помешает.
Разумеется, шампанское открывали тихо, без хлопков и выстрелов в потолок, что не помешало трем бутылкам закончиться очень скоро. Пили не из фужеров, а из чашек и кружек, своей обыденной посуды. Предусмотрительный Абгарян не забыл и про одноразовые стаканчики, но все дружно сочли, что пить алкоголь из пластика «невкусно».
— Хорошее шампанское, Артурик, — похвалила Бурчакова. — Пьется так хорошо…
— Это брют, — Абгарян послал ей персональную улыбку, — мой самый любимый сорт шампанского.
— И мой тоже, — ответила Бурчакова.
«Еще немного, и они подружатся, — подумал Данилов. — Как мало надо людям для того, чтобы найти общий язык. Впрочем, не так уж и мало — почти по триста грамм шампанского».
От выпитого в головах приятно зашумело.
— Какой ты молодец, Артурик! — восхитилась Смирнова. — Такой день мерзкий, настроение мерзкое, а ты нам праздник устроил! Дай я тебя поцелую!
Именинник с удовольствием подчинился и был перецелован всеми дамами. Крупная и сильная Баранова так сжала его в объятиях, что послышался хруст.
— Ты ему ничего не сломала? — поинтересовалась Бурчакова.
— Это у него молния на ширинке лопнула, — не моргнув глазом, парировала Баранова. — Мужчины любят энергичных женщин.
— Покажи ширинку! — потребовал купившийся Тормоз.
— Разбежался, — проворчал Абгарян, направляясь в угол, к бару.
Он вернулся с бутылкой коньяка.
— Молдавский, — извиняющимся тоном объявил он, разливая коньяк по сосудам. — Армянского не было.
— Один хрен, все в Подмосковье разливают, — махнул лопатоподобной ладонью Коростылев.
Завязалась тихая, но ожесточенная дискуссия о сравнительных особенностях коньяков разных стран. Данилову даже пришлось придержать именинника, чтобы тот не набросился на флегматичного Коростылева.
Флегматичный-то он флегматичный, а махнет рукой — и привет Артурику, двадцать шесть лет отмечать уже не придется.
Тормоз, опровергая свою кличку, среагировал мгновенно и по делу — открыл вторую бутылку коньяка.
— Как сказал поэт Уитмен, чем ругаться, лучше выпьем! — сказал он. — За дружбу и корпоративную солидарность!
— Не путай! — строго одернул его Буратино. — Дружба и корпоративная солидарность — это совсем не одно и то же.
— Я знаю.
— Тогда как можно пить за них разом? Только порознь!
Порознь — так порознь. Выпили сначала за дружбу, а следом — за корпоративную солидарность.
— Надо немного прибраться, — озаботилась Аниканова.
Она встала, намереваясь собрать пустые лотки из-под еды, но пошатнулась и рухнула на колени Барановой.
— Ортостатический коллапс! — констатировал Абгарян.
— Я в полном порядке. — Совместными женскими усилиями Аниканову усадили на койку. С одной стороны ее подпирала Бурчакова, а с другой — Баранова. — Это просто голова закружилась. Бывает.
— Страшно вспомнить, сколько времени я не курил! — Абгарян встал и похлопал себя по карманам, проверяя, на месте ли сигареты и зажигалка.
— Я с тобой! — Тормоз слез с подоконника.
Данилов и Буратино как некурящие остались развлекать дам. Развлекали долго, рассказывали анекдоты, вспоминали студенческую жизнь, обсудили пару новых фильмов, выпили, закусили, еще выпили и только тогда спохватились, что курильщиков нет уже более часа.
— Тормоз он на то и тормоз, чтобы тормозить, — сказал Коростылев. — Но на Эдика это не похоже.
Данилов освежился, умывшись холодной водой, и отправился на поиски. В токсикореанимации царило спокойствие — настоящее сонное царство. Медсестра, сидевшая на посту, приветливо улыбнулась Данилову (не иначе как тоже успела отпраздновать абгаряновский день рождения) и, не дожидаясь вопроса, сказала:
— Попросила ваших товарищей переводного больного в отделение отвезти, так их до сих пор нет. Не знаю что и думать. Долго ли этажом ниже спуститься…
— Сам удивляюсь, — ответил Данилов. — Говорите — этажом ниже?
— Да, — подтвердила медсестра. — Главное, чтобы они кресло-каталку нашу вернули, не оставили в отделении. А то ведь не найдешь потом. Народ у нас ушлый — соскоблят нашу метку или просто поверху свою поставят, и все! А кому выплачивать? Наденьке! А у меня зарплата маленькая…
— Все понял, — ответил Данилов. — Постараюсь найти вашу каталку.
Он спустился по лестнице этажом ниже и поинтересовался в обоих отделениях, расположенных там, не привозили ли к ним переводного больного из токсикореанимации. Оказалось, что не привозили. «Наверное, они перепутали и отвезли его на этаж выше», — решил Данилов.
Увы — и там не было ни переводного больного (скорее всего — того самого любителя запивать водкой пачку снотворного), ни каталки, ни Тормоза с Абгаряном. Чудеса чудес и всяческие чудеса!
Данилов вернулся в токсикореанимацию и узнал, что коллеги так и не вернулись. Коростылев, доблестно развлекая дам, играл с ними в бутылочку. Данилов посмотрел на его физиономию, перемазанную помадой разных цветов, и предпочел отправиться на дальнейшие поиски «пропавших без вести».
Он поднялся на лифте на самый верхний этаж и начал спускаться вниз с заходом во все отделения, миновав только гинекологическое. Даже если Артуру и вздумалось пошутить подобным образом, привезя мужчину в гинекологию (Тормоз сроду бы не догадался сотворить такое), то отделенческие сестры эту шутку не поддержали бы.
Он дошел до первого этажа, но так никого и не нашел. Зато нашел охранника — лысого дядечку, занятого разгадыванием кроссворда. Данилов подсказал ему тяжелое заболевание дыхательной системы из пяти букв, первая «а» (сам охранник, кроме «аборт» ничего подобрать не мог), и узнал, что за последние четыре часа двое «сотрудников» никого на кресле-каталке из здания не вывозили.
— А ведь есть другой выход? — вспомнил Данилов.
— Он закрыт, ключи у меня. — Охранник потряс в воздухе связкой ключей. — Ищите в здании. А как будет военный трёхмачтовый корабль с полным парусным вооружением? Шесть букв, вторая «р».
— Фрегат! — ответил Данилов и толкнул дверь, ведущую наружу.
Ему почему-то захотелось обойти вокруг корпуса.
Ежась от холода (мокрый снег только усиливал впечатление), Данилов не обошел, а обежал терапевтический корпус, но никого не нашел.
Подумав о том, что приятели могли заснуть в машине Абгаряна (мало ли что в голову взбредет?), Данилов добежал и до машины, оказавшейся пустой. Пришлось бежать обратно, согреваясь при помощи экспрессивных выражений нецензурного плана. Заодно и протрезвел.
В вестибюле первого этажа Данилов наткнулся на уже переодевшихся «на выход» коллег.
— Мы там все убрали, ключ отдали доктору, еду тоже оставили ему, а бутылки Игорь спрятал в своем шкафчике, — обстоятельно доложила Бурчакова. — А ты нашел ребят?
— Нет, — развел руками Данилов.
— Как?! — дружно ахнули дамы.
— Так!
— Одежда их в раздевалке, — сообщил Коростылев. — Странно все это…
— Прямо мистика, — добавила Смирнова. — Деньги и съестное в больницах часто пропадают, но чтобы люди… А у них есть мобильные телефоны?
Мобильные телефоны в то время были у многих, но все же не у каждого. И пользовались ими не при каждом удобном случае, а только в случаях важных, срочных. Соответственно и номера мобильных телефонов сообщались далеко не всем.
— У Абгаряна я видела мобильный, но номера его я не знаю, — сказала Бурчакова. — Как все странно…
— Я их еще поищу, — сказал Данилов. — Самому странно.
— Удачи тебе, — Коростылев протянул Данилову руку, — а я девчонок до метро провожу.
Данилов посмотрел им вслед. Несмотря на количество выпитого, коллеги держались хорошо, как и подобает врачам, — шли ровно, не спотыкаясь и не пошатываясь.
Интуиция подвела — пробежка по двору не принесла никакой пользы. Оставалось призвать на помощь логику.
Данилов остановился посреди пустого коридора и стал соображать.
Уехать они не могли, раз одежда их осталась здесь.
Машину Абгарян после всего выпитого по-любому бросил бы возле больницы, но без куртки он бы не ушел.
И Тормоз тоже не ушел бы домой в халате и не попрощавшись. Тормоз вообще очень обстоятельный и правильный.
Судя по всему — из корпуса они не выходили и из окон не выпадали. Значит — они где-то здесь.
В инопланетян, дыры в реальности и всякие там чудесные перемещения в пространстве Данилов не верил.
Учеба в медицинском вузе вообще не располагает к потустороннему и непостижимому. Студенты-медики и молодые врачи всегда знают что, как и почему. Это уже потом жизненный опыт заставляет их пересмотреть свои взгляды и порой в корне изменить мировоззрение.
На всякий случай Данилов сходил проверить запасной выход из корпуса, но охранник не соврал — дверь действительно была заперта. Тогда Данилов вернулся к охраннику и поинтересовался, не вывозил ли кресло-каталку с больным один мужчина в белом халате. В ответ услышал, что кресло-каталка мимо охранника вообще не проезжала. Ни с больным, ни без него. Помянув недобрым словом медсестру, которой вздумалось нагрузить людей, вышедших на перекур, Данилов поднялся в токсикореанимацию.
— Я уже и сама вниз спускалась — ни больного, ни каталки, — сообщила медсестра. — Куда они делись?
Данилов рассказал о своих безрезультатных поисках.
— А в подвале в были? — спросила медсестра. — Хотя что им в подвале делать?
Данилов спустился в подвал.
Потыкался в запертые двери, не нашел ни одной открытой. И ни одной живой души тоже не нашел. Полный облом.
К этому моменту Данилов совершенно протрезвел.
Недоумение и растерянность уступили место азарту.
«Я найду их во что бы то ни стало», — решил Данилов и продолжил поиски.
Контрольный заход в раздевалку ничего не дал — одежда товарищей висела на месте.