— И что он делал? — судя по заинтересованному взгляду Никиты, его воображение сейчас рисовало не самые приятные сцены.
— Говорил не по делу.
— А-а-а! — разочаровано протянул мальчик. — Такого добра у нас половина класса…
— Надеюсь, что ты — в другой половине? — притворно нахмурился Данилов.
— Я посередине, — вздохнул Никита. — Мама говорит, что у меня нет характера.
— Характер есть у каждого, только не все об этом знают, — Данилов встал из-за стола. — Пойду, приведу себя в порядок.
Пока он брился и принимал душ, проснулась Елена.
Они общались как очень воспитанные люди: «доброе утро», «чайник вскипел», «спасибо», «пожалуйста», «я не помешаю?», «нет, конечно».
В какой-то момент Владимиру захотелось обнять Елену и попросить ее забыть вчерашний день, словно его и не было вовсе, но Данилов подавил этот порыв.
— Я сегодня еду к Полянскому, — мимоходом сообщил он жене.
— Передавай Игорьку привет, — откликнулась Елена.
Около полудня Владимир вышел из подъезда. Погода не радовала — серые тучи, серое месиво под ногами. Зима понемногу наступала. Данилову предстояло решить два вопроса: как убить время, которого было в избытке и еще немного сверху, и что купить из напитков.
Вариант «засесть в уютном кафе» отпадал напрочь — и без того спустил вчера кучу денег. Билеты в театр, ресторан, такси по заказу… Денег не было жалко, Данилов не был прижимистым, потратил и потратил, какая печаль. Жаль было несбывшихся надежд и собственной фантазии о том, как они с Еленой мирятся…
— У психоаналитика давно были? — спросил Данилов голубей, деловито клюющих брошенную кем-то горбушку.
Невоспитанные голуби притворились, что слишком заняты своим делом.
«Доеду до метро, а там решу, — подумал Данилов. — Не вокруг дома же гулять».
Когда на улице холодно, когда тянет подремать в тепле и не хочется тратить деньги, нет ничего лучше, чем кольцевая линия метрополитена. Сел — и катайся сколько влезет. Заодно можно наблюдать за людьми.
Мужчина лет сорока, усевшийся слева от Данилова, учил своего спутника правильно разбираться в людях.
— Я сразу определяю — москвичка или приезжая, — гудел он.
— Что — паспорт просишь показать? — съехидничал собеседник.
— Нет, просто назначаю свидание «на ноге у башки», «напротив Железного Дровосека» или возле бывшего ресторана «Закарпатские узоры». Если спросит «где-где?» — значит приезжая.
«А что, хороший ведь метод! — подумал Данилов. — Можно еще, например, „у Железного Феликса“ свидания назначать. Или вообще — коварно пригласить девушку поплавать вместе в бассейне „Москва“. Если она скажет:
«Мне надо заехать домой за купальником», то значит — приезжая. Если посмотрит соболезнующее и покрутит пальцем у виска — москвичка. Нет, без проколов не обойдется», — вздохнул Данилов, вспомнив одного из знакомых фельдшеров, москвича в четвертом поколении, который был убежден, что Оружейная палата находится в Эрмитаже. То, что сам Эрмитаж расположен в Санкт-Петербурге, фельдшер прекрасно знал.
Мужчины вышли на «Курской», освободив место подросткам, которые бурно обсуждали, какая «макдачная» в Москве самая лучшая, то есть в какой вкуснее всего кормят. Решили, что та, которая на «Добрынинской», и вышли на этой станции. Данилов с любопытством прислушивался к их спору и доводам. Сам он, по старости и дремучести, был уверен, что все «макдачные», которые раньше назывались «бигмачными», совершенно одинаковы, и никакой разницы между ними нет.
Подростков сменили два молчаливых азиата. Данилов незаметно задремал и проснулся минут через сорок.
— Осторожно, двери закрываются, — объявил голос. — Следующая станция «Таганская».
В раннем детстве Данилов думал, что остановки объявляют вагоны. Почему бы в таком чудесном месте, как метро, не быть говорящим вагонам?
Пора было продумать вопрос напитков. По здравому размышлению Данилов решил взять полтора литра какой-нибудь мягкой, легко пьющейся водки. Такой, под которую хорошо вести долгий, неспешный разговор.
И никакого пива вдогонку. Лучше перебрать водки, чем мешать ее с пивом — в этом Данилов давно успел убедиться на собственном опыте.
Как назло, выбранная Даниловым водка была только в литровой посуде; пришлось взять два.
Стол у Полянского был холостяцким, но с претензиями. Колбаса, сыр, сало, шпроты, острая корейская морковь, соленые огурцы.
— Да это же просто праздник какой-то! — восхитился Данилов. — Дастархан!
— Собственно, словом «дастархан» называется прямоугольная скатерть, — уточнил зануда Полянский. — А скатерти, как видишь, здесь никакой нет.
— Не сверли мне мозг! — цыкнул на него Владимир. — А то пропадет всякое желание хвалить твое гостеприимство!
— Ты садись и пользуйся моей добротой, — Игорь дружеским тычком отправил Данилова в кресло. — А заодно поделись своим горем.
— А почему ты решил, что у меня горе? — спросил Данилов, поудобнее устраиваясь в кресле.
— Не решил, а узнал, Ватсон, — поправил Полянский.
— И как? По лицу?
Игорь молча покачал лысой головой.
— Звонил домой?
— Снова не угадал.
— Сдаюсь, — в подтверждение своих слов Данилов воздел кверху обе руки и потребовал: — Колись!
— Элементарно, Ватсон, — снизошел до объяснения Полянский. — Долгий и печальный опыт общения с мужчинами учит, что доза, принятая вами «на грудь», обратно пропорциональна вашему настроению. Раз уж ты притаранил два литра водяры, то, значит, тебе херово.
— А то что поллитровок в магазине могло не быть, вы допускаете?
— Допускаю, — признал Полянский. — Но в хорошем настроении ты пришел бы с одной литровой бутылкой, а не с двумя. Так что давай выпьем по первой за твою легкую исповедь…
Когда Владимир закончил жаловаться, открыли вторую бутылку.
— Вот поэтому я до сих пор и не женюсь, — проговорил Полянский. — Насмотришься со стороны, и вся охота пропадает. Нет, прав был старик Сократ, когда сказал о женитьбе: «Как ни поступай, все равно пожалеешь».
— Его за эту фразу отравили? — пошутил Данилов.
— Не помню… Знаешь, если хочешь — можешь пожить у меня.
— Зачем это? — от удивления Данилов даже слегка протрезвел. — У меня есть где жить…
— Ну, может не стоит раньше времени расстраивать Светлану Викторовну, — замялся Полянский. — Вдруг у вас все еще наладится…
— Не исключено, — без особой веры подтвердил Владимир. — но жить у тебя я не буду. Разве что сегодня заночую.
— Давай! — оживился Полянский. — У меня как раз есть несколько новых фильмов.
— Под которые так сладко спится, — добавил Данилов.
— Я вспомнил хороший тост, — Игорь наполнил стопки, взял свою и встал.
Данилову тоже пришлось подняться.
— Есть такая красивая грузинская пословица, — тоном заправского тамады начал Полянский. — Вот она…
Бадрижанс ром пр… прд…патрэ…
— Давай сразу перевод, — попросил Данилов.
— Что-то вроде «наличие крыльев заставит запеть и баклажан». Красиво сказано, верно?
— Красиво.
— Так давай пожелаем друг другу, чтобы у нас всегда были крылья, побуждающие нас петь! — провозгласил Полянский, поднимая свою стопку чуть ли не к потолку.
— Давай! — поддержал Владимир.
Пословица ему понравилась — тем более что каждый сам для себя решает, какие крылья побуждают его петь.
Глава четырнадцатаяУльтиматум
— Близится наше расставание, — сказал доцент Астраханцев, притворно огорчаясь так, будто ординаторы приходились ему родными детьми. — И мне хочется напоследок порадовать вас чем-нибудь особенным, таким, чтобы надолго запомнилось. А может, и пригодится когда.
Вспомните старика добрым словом, мне будет приятно.
— Да мы благодаря вам буквально переполнены незабываемыми впечатлениями, — в тон ему ответил Данилов.
Он сознавал, как от него разит перегаром, немного этого стеснялся — надеялся только, что ко времени приезда в фитнес-клуб последствия вчерашнего сидения у Полянского несколько выветрятся.
— И до старика вам еще очень далеко, — добавила Ира. — Но это не повод не вспоминать вас добрым словом.
— Да будет вам, — поскромничал довольный Астраханцев. — Столько всего хотелось вам показать, но, к сожалению, не оказалось под рукой нужных трупов. То есть, что это я несу? Не к сожалению, а конечно же к счастью!
Да, да — к счастью. Кое-что вы еще увидите, но сначала давайте-ка вспомним воздействие высоких температур на человека. Что является непосредственной причиной смерти в первые часы и даже в первые сутки, в подобном случае?
— Ожоговый шок, — ответил Данилов.
— Доводилось видеть? — спросил доцент.
— Да, всяких, вплоть до «боксеров».
Сгоревшие во время пожара трупы сгибаются, подворачивая под себя руки и ноги — как боксеры в оборонительной стойке. Под воздействием высокой температуры свертывается мышечный белок, мышцы сокращаются.
Природа сделала мышцы-сгибатели сильнее мышц-разгибателей.
— А признаки прижизненности ожогов перечислить можете?
— Попробую, — ответил Данилов. — Ожоги слизистой оболочки рта, глотки, гортани, трахеи вместе с отложениями копоти на ней и, что более показательно — в мелких бронхах и альвеолах. Наличие карбоксигемоглобина в крови. Артериальные тромбы в поврежденных областях…
— А еще? — Астраханцев картинно зажмурился.
— Сохранившаяся кожа на складках в уголках глаз, образующихся при их зажмуривании, — вспомнил Данилов.
— Добавите что-то? — Астраханцев обратился к Ире.
— Копоть в сосудах…
— А еще? — Астраханцев не утерпел и ответил сам: — Наличие ожогов первой и второй степеней указывает на прижизненные повреждения, так как на трупе могут образовываться, возникают только ожоги третьей и четвертой степеней. Вспомнили? То-то же! Это просто. А вот с поисками следов внешнего насилия на обгоревшем трупе порой приходится повозиться. Но пойдемте в секционную — лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать.