«А чего ты хотел? — одернул себя Владимир. — Не все сразу. Что ни говори, Вольдемар, а чердак определенно нуждается в чистке. Интересно, как это происходит».
Несмотря на свою профессию, с работой психоаналитиков и психотерапевтов Данилов был знаком лишь понаслышке и по зарубежным фильмам, в которых странно выглядящие люди приставали к своим клиентам с анекдотическим вопросом: «Хотите об этом поговорить?» — и через одного оказывались особо опасными маньяками, за которыми многие годы безуспешно охотилась полиция. «Но кино для того и придумано, чтобы показывать ненастоящую, вымышленную жизнь, — успокоил себя Данилов. — Недаром же кто-то из великих режиссеров сказал, что когда зрителю хочется увидеть вымышленную жизнь, он покупает билет в кинотеатр, а когда ему хочется посмотреть на реальную жизнь — попросту выглядывает в окно».
Владимиру вспомнилась Оля Афанасьева, фельдшер с шестьдесят второй подстанции, не только посещавшая психотерапевта после развода с мужем, но даже отдыхавшая месяц в клинике неврозов на Донской улице. После стационарного лечения девушка заметно приободрилась, но все подумали, что причиной тому — новый роман. В клинике Афанасьева познакомилась с одиноким менеджером по продаже строительной техники и через год вышла за него замуж. Среди одиноких сотрудниц подстанции чуть было не разгорелось движение «В клинику неврозов за женихами». Афанасьева ушла в декретный отпуск, из которого уже не вернулась на подстанцию — посвятила себя семье.
— Я никогда бы не позволила запереть себя в четырех стенах! — как-то высказалась диспетчер Сиротина, имея в виду Афанасьеву.
— А здесь у тебя их разве пять? — Данилов с показным удивлением оглядел диспетчерскую.
— Да ну тебя! — обиделась Люся и до конца смены с Даниловым не разговаривала.
Странно, но в Сокольниках весна еще не чувствовалась. «Север, — объяснил себе Данилов и опять подумал с раздражением и обидой: — Лучше бы я остался на „скорой“! Настоящая работа, настоящие люди, настоящая жизнь. Да и какая радость в отсутствие ночных дежурств, если без пары рюмок и заснуть не получается? Чьерт побьери! Действительно, проще было бы перейти на другую подстанцию, а не страдать херней…»
Владимир неторопливо шел по улице и пытался убедить себя в том, что, с одной стороны, никогда нельзя точно угадать, как повлияет то или иное решение на дальнейшую жизнь; а с другой — никогда не поздно что-то изменить. И не исключено, что, оставшись на первой своей работе, он бы жалел о упущенных возможностях.
Все к лучшему в этом лучшем из миров.
Лучшем ли? В этом Данилов еще сомневался, хотя сравнивать ему было не с чем.
Доктор Данилов в дурдомеили страшная история со счастливым концом
Грубым дается радость,
Нежным дается печаль.
Мне ничего не надо,
Мне никого не жаль…
И предал я сердце мое тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость: узнал, что и это — томление духа; потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь.
Психиатрическая помощь лицам, страдающим психическими расстройствами, гарантируется государством и осуществляется на основе принципов законности, гуманности и соблюдения прав человека и гражданина.
Глава перваяДурдом
— Как вас зовут?
— Владимир.
— Кто вы по профессии?
— Врач.
— Какое сейчас время суток?
— Вечер… Нет, уже ночь.
— Какой день недели, какое число месяца?
— За вами на стене висит календарь. Обернитесь и посмотрите.
— Спасибо, я так и сделаю.
Оборачиваться не стала. Правило номер один: «никогда и ни при каких обстоятельствах не поворачивайся к больному, могущему представлять хоть какую-то опасность, спиной и ни на секунду не упускай его из виду».
— Какое сейчас время года?
— Весна.
— Где вы находитесь?
— В Москве.
Женщина в белом халате явно ожидала другого ответа, но с уточнениями лезть не стала — продолжила беседу, больше походившую на допрос.
— Что с вами произошло?
— Ничего особенного — родился, потом жил. Долго углубляться в детали.
— Деталей не надо, — поспешила согласиться собеседница. — Как вы здесь оказались?
— Перед вами лежит сопроводительный лист «скорой помощи». Там все написано.
Никакой реакции — ни сдвигающихся бровей, ни улыбки. Коровий взгляд больших, навыкате (щитовидка явно барахлит) глаз. Настороженности во взгляде не проскальзывает, значит — опытная, давно научилась владеть собой. Или все так обрыдло, что никаких эмоций не осталось.
— А почему вы к нам поступили?
— Вам лучше знать.
— Как по-вашему — вы нуждаетесь в нашей помощи?
— Спасибо, но я в состоянии решать свои проблемы самостоятельно.
— Разумеется. — Нет, с такой выдержкой надо в шпионы идти, а не здесь дни коротать. — Что вас беспокоит?
— Свет. Не люблю, когда очень ярко. Глаза режет.
— К сожалению, освещение не поддается регулировке…
Пересесть тоже нельзя — некуда. Обстановочка суперминималистская — стол, кушетка, стул у стола, белый шкаф в углу. Дверцы у шкафа не стеклянные, а металлические, вся мебель привинчена к полу здоровенными болтами. За дверью слышится сопение санитара. Искривленная носовая перегородка или полипы? Скорее всего перегородка — здесь небось часто по морде дают.
— О чем вы думаете?
Заметила. Внимательная, значит.
— Ни о чем.
— Хотите поговорить о том, что у вас на душе?
— Нет, спасибо.
— Вас окружают люди в белых халатах. Почему?
— Вам бы провериться или выспаться получше, ведь кроме вас здесь никого в белом халате нет. Какие «люди окружают»?
— Я выразилась образно. Вы ведь понимаете, когда говорят образно?
— Понимаю. Если образно, то люди в белых халатах окружают меня уже полтора десятка лет, с того дня, как я поступил в медицинский…
— Вы в Москве учились?
— Да.
— В каком?
— Во Втором.
Старая «классификация» въелась намертво. Какие там медицинские академии и университеты? Первый мед, Второй мед и Третий мед. Плюс «лумумба» — медицинский факультет университета дружбы народов, которому порядкового номера не досталось.
— А я — в Третьем. Скажите, Владимир, вам что-нибудь мешает прямо сейчас встать и пойти домой?
— Не что, а кто. Два амбала за дверью.
— А если я вам скажу, что они не станут вам препятствовать, то вы прямо сейчас встанете и уйдете?
— Да, разумеется.
— И куда вы пойдете?
— Домой, отсыпаться. Только вы все равно меня не отпустите.
Голова раскалывалась, шею саднило, но спать не хотелось. Хотелось лежать с закрытыми глазами и думать о жизни. Не вспоминать, ничего не вспоминать, а только думать, размышлять.
— Я постараюсь убедить вас в том, что остаться здесь прежде всего в ваших собственных интересах.
А ведь, в сущности, она права — идти-то некуда. Парадокс — есть два дома, а идти некуда. Потому что в одном месте — душно, а в другом мрачно.
— Предположим, что вы меня убедили.
Сбор анамнеза в психиатрии бесконечен. Если хочешь поскорее улечься и закрыть глаза, то не стоит затягивать процесс. Все равно эта мымра не отвяжется, пока не задаст все положенные вопросы. Мымра, как есть мымра — лицо острое, хищное, волосы похожи на свалявшуюся паклю, на лбу, несмотря на возраст «явно за сорок», — подростковая россыпь прыщей.
— Считаете ли вы себя больным?
— Тому, что здоровых людей не существует в природе, учат на первом курсе.
— Да, вы правы. Скажите, Владимир, а не было ли у вас когда-нибудь состояний, похожих на сновидения наяву?
— Были, давно.
— Можете рассказать поточнее?
— Да что рассказывать — какой подросток не грезил наяву, рассматривая порножурналы…
Ты спросила — я ответил. Претензий быть не должно. По идее, сейчас она спросит: «Что вы видели?», затем уточнит, как долго все это длилось, и непременно поинтересуется: «Вы были участником увиденных во „сне“ событий или же наблюдали их со стороны?»
— Вы поморщились. У вас сейчас что-то болит?
— Голова. — Про шею говорить не хотелось. — Голова болит.
— Где вы ощущаете боль?
— По всему черепу.
— Есть ли какие-то особенности у этих болей?
— Есть. Они меня беспокоят.
— Существует ли какая-нибудь связь их возникновения или усиления с факторами внешней среды?
— Да, конечно. Все, что раздражает или утомляет меня, обычно вызывает головную боль.
— Проходит ли боль при приеме обезболивающих либо успокаивающих средств?
— Уменьшается.
— Хотите обезболивающий укол?
— Спасибо, не надо. Накололи уже — вся задница болит.
— Напомните, если передумаете. А приходилось ли вам слышать какие-либо звуки или голоса, когда рядом никого нет?
— Приходилось. Голос совести. Редко, правда, по пальцам можно пересчитать.
— Голос совести — это хорошо. А что говорила вам совесть?
— Что я поступил плохо и надо исправить положение.
— То есть вы слышите голоса, комментирующие ваши поступки? Что именно они говорят? Сколько голосов у совести?
Пошутил, называется, — симптом себе повесил. От симптома до синдрома — один шаг, а от синдрома до диагноза — рукой подать. Молодец, проявил остроумие.
— Я выразился образно. В реальности никаких голосов не было. Просто, совершая нечто не совсем хорошее, я испытывал угрызения совести. Как и все люди.
— Часто вы их испытываете?
— Редко.
— Что толкает вас на плохие поступки? Гнев? Злоба? Зависть?
— Случайно как-то выходит, неосознанно.
— Не ощущаете ли вы порой хаоса в мыслях?