— Что, командир, повторим? — на этот раз уже спокойно и осмысленно предложил старшему сержанту Трайнин.
— Придется. Иного выхода нет, — тоже осмысленно ответил ему Обухан. Посоветовал: — Только ты не торопись, Петро. Пускай-ка подойдут к горелому, вылезут, начнут осматривать....
Так оно и случилось. Подойдя к подбитой машине, Т-III остановился. Из него вылез один из гитлеровцев (если судить по люку, из которого он вылез, то механик-водитель) и, пугливо оглядываясь по сторонам, пошел к все еще дымившемуся танку. Вот тогда-то Петр и дал полный газ своей «бэтушке»...
Второй таран тоже получился очень удачным. Трайнин буквально срезал ведущее колесо у стоящего Т-III. Попытавшихся было выскочить из покалеченной машины фашистов, а также бросившегося наутек механика- водителя срезал меткими пулеметными очередями Николай Обухан.
Новый, 1942, год они встречали в бою, громя тылы какой-то немецкой дивизии у села Сляднево. Разделались с ними довольно быстро и сразу же исчезли в ночи.
И вообще их конно-механизированная группа действовала в тылу врага очень стремительно. Внезапно появляясь то в одном, то в другом месте, она в коротком бою уничтожала мелкие гарнизоны противника, штабы его частей и соединений, обозы, нарушала связь. Против нее фашисты вскоре бросили довольно значительные силы — свели воедино несколько потрепанных под Москвой пехотных дивизий, усилили их танками, артиллерией, подключили даже авиацию. Но группа продолжала оставаться неуловимой. Днем, как правило, ее основные силы останавливались на дневки в лесах, рассылая по сторонам, подчас на расстояния в несколько десятков километров, мелкие, беспокоящие врага подразделения танков и кавалерии. А с наступлением сумерек...
Из показаний пленных, а также из захваченных штабных документов они знали, что немецко-фашистское командование весьма высоко оценивает их подвижность и маневренность. Оно не скупилось на такие определения, как «летучие», «неуловимые», «ночные призраки» и тому подобное.
Но дело здесь было вовсе не в более лучших, чем у немецких, тактико-технических характеристиках советских танков, в «поразительной выносливости русских кавалеристов». Выручала подчас простая солдатская смекалка. Да, действовать по глубокому снегу было трудно. Но красноармейцы делали из лыж волокуши и ставили на них пулеметы, а простые крестьянские розвальни приспосабливали для перевозки артиллерийских орудий.
20-й горнокавалерийской дивизии были приданы на период рейда по тылам врага два батальона лыжников.
Немало славных дел было совершено бойцами и командирами конно-механизированной группы во время этого рейда. Но не обходилось без потерь. Так, во время боя за деревню Палашкино, погиб генерал Доватор и новый командир 20-й горнокавалерийской дивизии полковник Тавлиев. А 28 января 1942 года у смертельной черты прошелся и Петр Трайнин...
Они двигались тогда на Волоколамск, громя по пути тылы истринской группировки войск противника. Двигались со всеми предосторожностями, высылая вперед головные походные заставы и дозорные машины.
«Бэтушка» старшего сержанта Обухана тоже была дозорной машиной, получив задачу двигаться в направлении деревни Вельмеж. Было раннее утро. Шли лесной дорогой. Но вот лес впереди стал заметно редеть и вскоре кончился. Деревня Вельмеж была метрах в пятистах от опушки. Не рискуя сразу выходить на открытую местность, остановились в мелколесье, начали наблюдать. Да, в деревне были гитлеровцы. Точнее, на северо-восточной ее окраине стояла готовая к бою батарея 105-миллиметровых орудий. Кого она поджидала, догадаться было не так уж трудно. Не иначе — их колонну.
Конечно, их экипажу можно было бы не ввязываться в бой. Функции дозорной машины иные — доложить командованию о наличии в деревне противника, его силы и намерения. И продолжать наблюдение. Но ведь стояла готовая к бою батарея, и расчеты топтались у орудий, ожидая команды со своих НП, тоже расположенных где-то по пути движения наших главных сил, чтобы открыть по ним огонь с закрытых огневых позиций. Тут уж надо принимать соответствующее обстановке решение...
— Так что, братцы, атакуем? — Николай Обухан посмотрел сначала на Трайнина, затем на Семилетова — нового башнера, два дня как взятого в экипаж из числа обезлошадевших кавалеристов.
— О чем разговор, командир, — согласно кивнул Петр, — конечно атакуем! Сейчас — полный газ и вперед. Охнуть не успеют, как мы уже на их огневых будем.
Семилетов тоже кивнул и трудно сглотнул слюну.
— Тогда действуй, Петро! — хлопнул по плечу Трайнина Обухан. — Запускай движок. Но только сразу-то не трогайся, жди команду. Я вначале пошлю гадам с моста пару снарядов, а уж потом...
Петр полез к своим рычагам управления. Сел на сиденье, запустил двигатель. Положа руку на рычаг кулисы, стал ждать дальнейшей команды Обухана. Слышал, как дважды ударила их пушка. Старший сержант не промазал: одно из орудий сразу же завалилось на бок. Хотел поздравить командира с удачным выстрелом, но его опередила короткая команда:
— Вперед!
Двинулся с места сразу со второй передачи. На коротком пробеге дошел до четвертой. И до конца вдавил педаль подачи горючего.
Их танк стремительно сближался с батареей. Трайнин хорошо видел, как мечется у орудий прислуга, пытаясь развернуть их навстречу «бэтушке». Злорадно подумал: «Врете, не выйдет!»
Длинно протатакал танковый пулемет, потом резко ударила пушка. И надо же! Танк бросало на ухабах, и прицелиться в таких условиях сверхтрудно, но Обухан попал и на этот раз — второе орудие уткнулось стволом в снег. А от пулеметной очереди попадало несколько гитлеровцев. Молодец, командир!
На первое орудие Петр наехал поперек, сразу двумя гусеницами. Другое таранил по стволу. Когда уже подминал третье, танк сильно вздрогнул и мотор заглох... Запахло едким дымом. «Подбили! — мелькнуло в голове тревожное. — Неужели конец?..»
Нажал на стартер. Двигатель только фыркнул. «Похоже, где-то перебило трубопровод, — решил Трайнин. — Вот разве попробовать переключиться на передний бак...» Повернул краник переключения баков, заработал ручным насосом, прокачивая. И снова утопил кнопку стартера. На этот раз двигатель завелся. Включил передачу, до упора взял на себя правый рычаг. Танк начал разворачиваться на месте. Прильнув к смотровому прибору, искал: где же то, шестое и последнее, орудие, которое все же сумело влепить в них снаряд.
Заметил его неподалеку, метрах в двадцати. Расчет суетился у орудия, готовясь выстрелить вторично. Но на этот раз не успел....
Покончив с последней пушкой, Петр, задыхаясь от дыма, позвал по ТПУ:
— Командир!
Обухан не отвечал. Молчал и башнер. Неужели убиты? Или просто нарушена связь?
Но выяснять некогда, сзади, в боевом отделении, потрескивает огонь, уже припекает спину. А покидать сейчас горящий танк неразумно, разбежавшиеся вражеские расчеты не упустят случая рассчитаться с ними. Значит, как-то нужно доскочить до леса...
Дал полный газ. И минуты через две был уже в лесу. Остановил танк, выбрался наружу и увидел: снаряд, войдя вначале в один из наружных баков, проломил затем и самою башню...
Но что все-таки с командиром и башнером?
Обжигая руки о раскаленный поручень, залез на трансмиссию. Башенный люк был приоткрыт. Откинул его, заглянул в боевое отделение. Там бушевало пламя, уже охватив неподвижные тела Обухана и Семилетова. Вытащить погибших товарищей не было никакой возможности. К тому же вот-вот начнет рваться боекомплект...
Плача от ярости и бессилия, Петр соскочил на землю, отбежал от танка. И вовремя! Внутри его почти тут же рвануло, из люка вскинулся столб густого черного дыма.
Размазывая по лицу копоть и слезы, Трайнин, сняв шлемофон, еще несколько секунд постоял на месте, вслушиваясь, как в гудящем пламени часто-часто трещат патроны из пулеметных лент. Затем, развернувшись, пошел, пошатываясь, той же самой лесной дорогой, по которой их танк полчаса назад вышел к Вельмежу, назад.
Еще издали Петр услышал ломающийся молодой басок.
Распевал симпатичный паренек, одновременно с завидным усердием надраивая комком ветоши, смоченной газойлем, башню угловатого и нескладного танка. «Английский, — сразу же определил Петр. «Валентайн». Позвал молоденького красноармейца:
— Эй, певун! А ну слезь-ка...
Танкист, глянув на Трайнина и подметив у того в петлицах по три треугольничка, отложил тряпку, торопливо застегнул верхние пуговицы комбинезона, спрыгнул на землю. Щеголевато козырнув, доложил-представился:
— Товарищ старший сержант, командир башни красноармеец Чистяков! Привожу в порядок материальную часть!
— Да уж вижу, что приводишь, — улыбнулся Петр. — Так броню надраил, что глазам смотреть больно. Зачем газойлем-то протираешь? Еще ведь больше пыли насядет. — И, увидев, как смутился молодой танкист, перевел разговор на главное: — Этот, что ли, танк старшего сержанта Яона?
— Так точно. Но только в настоящий момент старший сержант Яон отсутствует. Убыл по вызову комбата.
— Понятно... Ну что ж, подождем. — Петр закинул свой вещмешок на трансмиссию. Ответил на удивленный взгляд Чистякова: — Да я к вам...
— Механиком-водителем? — расцвел в приветливой улыбке башнер. — Вот здорово! А мы вас, товарищ старший сержант, второй день ждем.
— Считай, дождались, — кивнул Трайнин. Предложил: — А не пойти ли нам, парень, вон туда, под куст А то парит очень.
Июньское солнце припекло основательно.
— Пойдемте, — согласился башнер.
Отошли метров десять от танка, сели прямо на землю в тени раскидистого орехового куста. Петр вытащил кисет, протянул Чистякову:
— Куришь?
— Не научился, — отрицательно покачал головой тот.
— Ну и не учись, — посоветовал Трайнин. — Привычка-то дурная. А как присосешься... — Начал сворачивать цигарку, предложил: — Тогда так: я покурю один, а ты мне об экипаже расскажешь.