что бы я ни делал, я просто играю в куклы,
происходит пьеса. я просто играю в куклы,
дёргающий за ниточки воображаемый кукловод,
музыка, музыка, музыка по театру плывёт,
и она, как небо, прозрачна и голуба.
я играю в куклы, я есть сцена, и зеркало, и судьба,
потому-то нет у меня ни имени, ни лица,
я – воображаемое тело в ожиданье конца,
обреченное живое тело в ожиданье конца,
невидимая, неосязаемая душа.
пьеса кончается.
она была хороша.
VIRTUAL STAR HASSEIGAKU
пустота внутри меня, пустота,
я – человек в пустыне, через меня проходят года,
я стою, запрокинув голову,
я гляжу, как на свет приходит звезда.
это есть начало и есть причина,
зажигается в пустыне одна из песчинок,
это есть тычинка и пестик, яйцо в гнезде,
я стою среди темноты и тянусь к звезде.
и я лечу за ней среди холодных планет,
где неотличимы небо Марса и небо Луны,
где все небеса одинаковы и темны,
и на самом-то деле никакого движения нет,
ибо есть на свете лишь ярко мерцающая звезда,
всё остальное – одиночество и темнота,
ничего больше нет и не было никогда.
HEIZOKU UCHUU NI FUMETSU KOUTEI
так рождается мир в алхимическом браке серы и ртути,
в раскалённом тигле, на одиннадцатой минуте
(щёлкает секундомер),
идеальный мир, пожирающий собственный хвост,
красный уроборос.
так сгорает ненужное и превращается в дым,
так земное становится неземным.
так горит за спиною последний мост,
красный лев кусает себя за хвост.
новый мир, состоящий из крови и горючей воды:
так рождается он в сиянии новой звезды,
так умирает человек и рождается бог,
император небесный,
сияющий солнцем чертог,
выше всех смятений и всех тревог,
совершенен, внечеловечен, бесстыдно наг,
существующий в прошлом, будущем и настоящем,
бесконечное солнце, бессмертный ящер,
древний танец корабля на морских волнах.
TENSHI ANDROGYNOUS
и если на краю гибели меня спросят, что есть любовь,
то я скажу, что это быть одновременно двоими.
это значит – быть одновременно тобой и собой,
это значит – неважно, я или ты,
несущественно имя,
потому что нет ни тебя, ни меня, а есть возносящий-
ся ввысь
андрогинный двуполый ангел,
гермафродит.
ибо всё, что нас окружает, раздвоено – присмотрись:
вот приходит ночь,
а вот и солнце горит,
так с душою слиты тело и кровь.
да, вот так, говорю я, это и есть любовь.
говорю тебе на краю темноты:
есть двуполый ангел, мужчина и женщина, я и ты,
он летит в небеса, что сияют белым,
две головы, два тела,
одинокая пара.
яркий бессмертный свет.
ничего, говорю тебе, ничего, ничего больше нет.
WATASHI BANBUTSU HYAKUFUSHIGI
ныне я пою хорал человека,
ныне я пою о руках, волосах и шее,
о груди и ногах: ничего нет прекраснее и страшнее,
человек есть конец и начало, альфа есть и омега.
отражение в зеркале, чёрная фигура на белом фоне –
это герб на щите, подготовленном к обороне,
человек есть тайна, заточённая в алом бутоне.
человек есть цветок и животное,
роза и крест,
тот, кто прошел через ад и воскрес.
ибо я есть все тайны мира, и я есть огонь на углях,
сквозь меня прорастают розы, так как плоть моя
есть земля.
потому я пою тебе песню
о руках, лице, волосах,
ибо внутри человека сокрыты все чудеса,
цветочный алмаз, пленённое чудо розы, истина,
спрятанная внутри.
человек, открывайся навстречу солнцу.
гори.
гори!
ибо лишь в человеке есть чудо и волшебство,
ибо я есть все тайны мира и все чудеса его.
GUUI GUUWA GUUEST
так наступает апокалипсис, расцветая
чёрным цветком,
рушится облачный замок, как карточный дом.
лемминги собираются в стаи, бросаются в море
и тонут в нём.
так говорит пророчество: подготовься и умирай.
перед нами открывается рай.
потерянный рай.
потерянный рай для тех, кто отчаялся,
кто заранее проиграл,
поднимается торнадо, закручивая спираль,
и ломается шпага моя,
и вступает хорал.
ничего не надо, плоть наша соткана из пустоты,
мы уйдем и растворимся в предвечном свете.
на пороге апокалипсиса, утратив мечты,
можно сидеть и играть, как дети.
TAINAI TOKEI TOSHI ORUROI
я
старый планетарий, городские часы,
на моём лице выступают капли росы,
я дёргаю за верёвку, и идёт колокольный звон
на восток, и на север, и на каждую из сторон,
двенадцать учеников на меня глядят
неподвижным кукольным взглядом. немой парад.
двенадцать учеников. двенадцать созвездий –
да будет так,
ибо я – зодиак.
я – вращающееся колесо, и я – связь времён,
от колоколов по земле расходится звон,
в теле моём поднимаются сотни башен.
внутренний ландшафт, совершенен и завершён,
страшен.
внутренняя утопия, тайна смерти скрыты во мне,
бесконечный театр в круговерти теней,
скрипят мои шестерёнки и пружины мои влажны,
я вращаю время в этом древнем городе
от солнца и до луны.
я есть реальность.
я есть однообразие.
я есть мир.
я есть городские часы, и город, и власть над людьми.
открой городские часы.
пойми городские часы.
уничтожь городские часы.
MISSING LINK
нет меня, нет меня.
я – потерянное звено.
я не связана с этим миром. во мне темно.
вот – огромный космос, стоящий вокруг стеной,
нависающий надо мной,
и я медленно падаю, словно в глубокой воде;
я, раскинув руки, кружусь в пустоте.
я – потерянное звено, я не связана здесь ни с кем,
каждый из рождённых безнадёжно глух,
беспросветно нем,
каждый из рождённых умрёт и исчезнет,
растворится в космической бездне,
нет меня.
нет меня.
никогда меня нет.
я плыву в течении тысяч лет,
я не чувствую своего лица, не чувствую рук и ног,
каждый из рождённых беспомощен,
одинок.
но зачем-то находится тот,
кто поднимает клинок.
кто говорит: ничего нет вернее сердца,
кто говорит, что туман рассеется,
кто говорит: идём,
я покажу тебе ветер, траву и камни,
кто берёт за плечи тёплыми живыми руками,
кто обещает вместо космоса небесную синеву,
я смеюсь и не верю, потому что такого не случается
наяву,
но я поднимаю руки и паутину рву.
и взрываются старинные часы на башне,
и оседает пыльная взвесь,
и я исчезаю, и нет меня больше здесь,
и, исчезнув, я смеюсь,
цепенею,
пою,
живу.
Я ХОЧУ ДОМОЙ
Я хочу домой.
Я очень хочу домой!
Там – потрескавшийся асфальт и пух,
летящий над головой,
там – зелёные лавочки, где бабушкам можно присесть,
там – панельный дом двадцать шесть,
рыжеватый, выгоревший, усталый,
в доме – фиолетовое одеяло
и большая плюшевая гусеница Мурзик. И летний зной.
Я хочу домой.
Я очень хочу домой.
* * *
Маленькая девочка сидит у стены,
у неё в груди – колючая ржавая железяка,
маленькая девочка сидит у стены,
не шевелится, не говорит, глаза у неё темны,
да не трожь её, неживая всяко.
Маленькая девочка сидит у стены.
Маленькой девочке в августе двадцать пять.
У неё от таблеток – цветные объёмные сны,
в которых она всегда умеет летать.
Маленькая девочка сидит у стены,
маленькая девочка уткнулась в колени.
У неё – четыре работы и две войны,
в которых она ничего не изменит.
Пахнет так, как будто яблоко здесь гниёт.
День июньский от зноя течёт и мается.
Девочка сидит. Железо в груди у неё
колется, болит и не вынимается.
* * *
Я хочу домой, говорю. И можно бы взять билет,
доехать – пятьсот километров и ночь в дороге.
Но я сижу у стенки, не выключая свет,
подтянув к подбородку ноги.
Я до сих пор не люблю темноту. Рука сведена.
Воспоминанья кусают, едва лишь копнуты.
Мама, почему, когда я плачу одна,
ты не придёшь из соседней комнаты?
* * *
Я хочу домой, я очень хочу домой,
там такой троллейбус рогатый ходит, смешной,
рядом с домом – вишенка, посаженная мной.
Крышки погребов (прыгнешь – и гулкий звон),
распадается связь времён,
шестьсот двадцатый микрорайон
летом сочен и ярко-зелён.
Серые головы одуванчиков – дунешь, и полетят.
Дома – мама, папа и брат.
Вкусно пахнет жареная картошка.
Тошно мне, Господи, тошно, как же мне тошно.
* * *
Дома нет для тех, у кого железо в груди
(прозвучало так, словно – «бога нет»).
Потому что кто с раной своей – тот всегда один,
даже если его любит весь белый свет.
Потому что такую дырку – не починить,
и колючее, ржавое, острое – не убрать,
потому-то пуповиною вьётся нить
(даже если тебе в августе двадцать пять)