Класс «А», выпуск 1940 г.
1 ряд — слева направо: Боровская Наталья, Соболь Елена, Бесхазарова Елизавета, Киреева Раиса;
2 ряд — ребенок, Жулкевич Ядвига, Фетисов Антонин Иванович (математик), Никифоров Дмитрий Николаевич (учитель истории), Шапиро Эсфирь Михайловна (классный руководитель). Жудро Евгения Николаевна (зав. учебной части школы), Гридасова (Разговорова), Kapoвaев Павел (погиб на фронте);
3 ряд — Голоулин Павел (погиб на фронте), Штерн Отто, Кенигсберг Тамара, Журавская Геда, Затуловская Хана, Романова Лида, Федоркова Наташа, Катцен Майя, Гукова Галя, Портафе, Шестеркина Галя, Рабов Сеня, Гурко Геда, Кущакова Валя, Кузичева Нина;
4 ряд — Кракшин Борис (погиб на фронте), Поляновский. Саул (погиб на фронте), Голоулин Павел, Сильвановский Андрей (погиб на фронте), Карпов Виктор (инвалид войны), Кропоткин Владислав (инвалид войны), Липштейн Григорий, Хотич Юрий (инвалид войны), Мерперт Николай (инвалид войны), Левин Владимир, Кудинов Михаил;
5 ряд — Водо Андрей (погиб на фронте), (неопознанный товарищ), Фишер Сергей.
На фотографии нет Сергея Тимофеевича Зацепина — многолетнего директора ЦИТО — одного из наследственных блестящих представителей российской медицины, крупнейшего ортопеда страны. Он был на класс младше меня, но «перескочил» через него и добился в области своей поразительных результатов и мирового признания.
Не менее значительной фигурой в русской, и более того, в мировой науке, был старший брат Сергея Тимофеевича Георгий, в начале также учившийся в нашей школе (далее был переведен в школу у Никитских ворот). Один из крупнейших в мире специалистов по физике космических лучей и астрофизике, академик Российской Академии Наук, автор важнейших научных открытий современности. Георгий Тимофеевич снискал глубокое признание в самых авторитетных научных трудах современности, умножая славу русской науки на самых ответственных направлениях.
После успеха «Антигоны» Дмитрий Николаевич решил продолжать «театрализацию» постижения нами истории. В 1936 году он предложил нам с Кропоткиным инсценировать знаменитый роман Рафаэлло Джованьоли «Спартак» для постановки его на нашей столь прославившейся сцене. Мы взялись за постановку и работали ежедневно без выходных, проявляя известную изобретательность, и по завершении каждой сцены начинали ее репетировать. В мероприятие это был втянут весь наш класс: нашими соучениками были созданы эскизы костюмов и декораций (естественно, с помощью того же Музея изящных искусств), и даже написана музыка («Вакханалья») для сцены пиршества у Суллы (играл его я). Все это было оформлено в виде большого рукописного (машинки ни у кого не было) тома.
К сожалению, постановка не осуществилась. Она требовала некоторых средств, пусть минимальных, но их не было, а также профессиональной помощи, но обращение в детский театр Н.И. Сац было не ко времени, а запрос в другие театры не дал результатов.
Но слух о создании отмеченного тома распространился, мы были конституированы как «кружок юных историков» и приглашены на прием к тогдашнему наркому просвещения СССР А.С. Бубнову. Прием состоялся весной 1936 года в его кабинете. Мы вручили ему том, рассказали о наших перипетиях и, перейдя в соседний зал, сыграли «Вакханалью». Нарком был очень благожелателен, сказал, что инициатива должна быть одобрена, и обещал ее поддержать. Есть основания полагать, что слово свое он сдержал в тот ограниченный уже срок, который оставался до его гибели.
Что позволяет мне предполагать это? Вскоре после приема был открыт в Москве Центральный дом пионеров. Тогда располагался он в районе Чистых прудов, в переулке Стопани, в превосходно переоборудованном особняке с театральным залом и целой серией специальных — по тематике занятий — кабинетов, очень удобных и уютных. Мы с Кропоткиным сразу же получили приглашение на открытие (на нем выступал тогдашний 1-й секретарь Московского горкома ВКП(б) Н.С. Хрущев). И уже на следующий день нас зачислили в исторический кабинет, где с момента открытия были созданы три секции: истории Москвы, истории Великой французской революции и археологии, причем функционировать с первого же дня начала именно последняя. Далее она быстро увеличилась, и прежде всего, за счет участников встречи с А.С. Бубновым. Но первые дни нас было двое.
Руководила секцией Нина Иосифовна Рунина, профессиональный археолог, ученица Василия Алексеевича Городцова, прекрасный организатор и очень эрудированный человек. Она в июне 1936 года пригласила нас с Кропоткиным на археологическую разведку. До ее начала Рунина провела с нами несколько коротких бесед об археологии вообще и о русских археологах в особенности, удостоверившись, что начальные представления здесь у нас есть, конечно, благодаря стараниям Дмитрия Николаевича Никифорова. Через нас она с ним познакомилась, а далее — уже в годы войны — вышла за него замуж. Неисповедимы пути Господни!
Нарком просвещения А.С. Бубнов в группе юных историков-учащихся московских школ
Так втроем и отправились мы на полевое археологическое исследование, для нас с Кропоткиным — первое в жизни. На пригородном поезде доехали до Подольска, получив по дороге от Нины Иосифовны общее представление о вятичах, их погребениях, опознавательных признаках и методах вскрытия курганов. В Подольске нашли извозчика, который и доставил нас к стоящей среди лесных массивов деревне Пузиково. Там Нина Иосифовна стала внимательно всматриваться в окружение деревни, определяя наиболее вероятное расположение курганов. Мы с Кропоткиным даже получили направления поиска и по компасу впервые (все тогда было впервые!) пошли по азимуту. Группа курганов к восторгу нашему была определена очень скоро на самой окраине деревни.
Позже обнаружилось, что в значительной мере это была инсценировка: курганная группа была уже известна Н.И. Руниной, открыла же ее известный археолог Мария Евгеньевна Фосс и сама предложила использовать курганы для вдохновения и обнадеживания новичков. Цель была достигнута полностью: мы прониклись сознанием археологической удачи и, вернувшись в Москву, распространили его на всю возрастающую изо дня в день археологическую секцию исторического кабинета. А возрастание это на первых порах шло, прежде всего, за счет наших товарищей, учеников Дмитрия Николаевича Никифорова. Затем к ним присоединились ученики и других школ, и археологическая секция составила большую часть кабинета истории. Наше «открытие» у деревни Пузиково сыграло здесь решающую роль всесильной рекламы.
В начале июля 1936 года в деревню Пузиково явилась уже целая экспедиция — человек пятнадцать. Шефство над ней на сей раз взял Государственный исторический музей, а руководил ей Б.А. Рыбаков (ему было тогда 26 лет). В первый же день он очень четко и образно представил нам методику раскопок, развив положения, о которых говорила Н.И. Рунина. И добавил к этому, что ныне выработана более совершенная методика, названная «раскопками послойно на-снос», когда, в отличие от «колодца», насыпь исследуется и вскрывается целиком. Добавив, что мы как начинающие пока воспользуемся старым методом и лишь один курган ради эксперимента вскроем полностью. Все это было вполне разумно: Борис Александрович просто нас щадил, начиная с более легкого метода, и вместе с тем дал возможность сравнить оба метода и оценить все преимущества последнего.
Энтузиазм участников был предельным. Ведь это были не только первые в нашей жизни раскопки, но и первый методический семинар, где каждое действие должно быть осмысленным. Естественно, основную роль играли здесь четкие и оперативные коррективы Бориса Александровича. Была из ГИМа еще одна молодая сотрудница, но я, к стыду своему, не запомнил ни имени ее, ни фамилии и восстановить их по документам музея не сумел; помню лишь, что в славянском зале висели ее фотографии со всеми видами височных колец. Кажется, она уехала в Тулу, так предполагал В.В. Кропоткин. Во всяком случае, сейчас (через 73 года) я помню ее и сердечно благодарю.
И еще один немаловажный для первых раскопок фактор — везенье. Оно было безусловным. Мы раскопали пять курганов. Среди них не было ни одного разграбленного. Пять классических вятичских погребений хорошей сохранности, с достаточно многообразным и показательным инвентарем: серебряными семилопастными височными кольцами, перстнями и браслетами, сердоликовыми бусами и подвесками и пр. Каждая находка принималась с восторгом и новым взрывом энтузиазма. Ни одного безынвентарного погребения!
Должен сказать, что везенье — феномен абсолютно реальный. Пожалуй, самый поразительный случай, с ним связанный, рассказал мне через десять лет А.В. Арциховский. Копали они однажды с А.Я. Брюсовым большую курганную группу тех же вятичей. Условились копать «через курган»: один — мой, другой — твой и т. д. Артемий Владимирович раскопал десять превосходных комплексов, Александр Яковлевич — десять пустых курганов. Произошел этот случай в 1920-е годы, а в 1950 году не менее мистический эпизод случился с автором этих строк, причем в его пользу. О нем еще будет идти речь, но чуть позже.
В Москву вернулись, что называется, «на коне». Новорожденный Дом пионеров признал раскопки первым своим практическим успехом. Для их обсуждения и оценки была созвана специальная конференция — тоже первая в нашей жизни и весьма представительная: в ней, помимо Б.А. Рыбакова, Н.И. Руниной и упомянутой мной «незнакомки», участвовали уже прославившиеся представители тогдашнего среднего поколения российских археологов: А.В. Арциховский, А.П. Смирнов, В.Д. Блаватский и др. Была даже первая для нашего поколения дискуссия. Мы при этом оперировали материалами своих (!) раскопок, а также их анализом в книге А.В. Арциховского «Курганы вятичей» и были бесконечно горды присутствием ее автора.
Всю следующую зиму мы продолжали обработку материалов и на еженедельных заседаниях секции выступали с докладами по самым разным проблемам русской археологии и культуры — вплоть до древнерусской религии (мой доклад на последнюю тему ограничился кратким пересказом нескольких глав известной книги Н.М. Никольского: возможности свои я явно переоценил). Но летом 1937 года мы продолжали раскопки у деревни Пузиково, раскопав еще два кургана, на сей раз «оба на-снос». Они оказались ненарушенными и дали столь же типичные и относительно богатые вятичские комплексы. Руководил раскопками вновь Б.А. Рыбаков, сохранился и состав экспедиции, причем в последний раз: в 1938 году сотрудники секции всего кабинета отправились в Севастополь для осмотра античных памятников Северного Причерноморья, и прежде всего Херсонеса. Я в этой поездке не участвовал, слышал лишь, что прошла она очень успешно и, подобно подмосковным курганам, окончательно определила поле интересов ряда начинающих ученых (и не только археологов). Вспоминаю и ряд будущих антиковедов, медиевистов, новых историков, фундамент знаний которых формировался, наряду со школой, подобными мероприятиями Дома пионеров; немало было среди них «медведниковцев» — моих школьных товарищей, учеников Д.Н. Никифоро