ва и В.В. Сказкиной. Назову хотя бы, к сожалению, уже покойного Юрия Львовича Бессмертного, ставшего одним из крупнейших медиевистов, автором превосходных исследований по истории рыцарства. Здесь можно назвать много имен — это было очень активное, целеустремленное и перспективное поколение. Но настал уже 1938 год: три года осталось до крутого поворота их судеб. А далее:
Плохая им досталась доля —
Немногие вернулись с поля...
Но здесь я забегаю вперед. Доля их в полной мере коснулась и меня, но через три года. В 1939 году нападение нацистской Германии на Польшу положило начало Второй мировой войне. В этой связи был изменен порядок призыва молодежи в армию: теперь он следовал непосредственно по окончанию средней школы, условием было лишь достижение в том же году 18 лет. Соответствующий закон имел и обратную силу: выпускники 1939 года, успевшие поступить в высшие учебные заведения, также подлежали призыву. Это повлияло и на судьбу друга моего детства — Николая Иноземцева, призванного в ряды армии в 1939 году, прошедшего всю войну и вернувшегося с четырьмя боевыми орденами лишь летом 1945 года (младший же его брат Александр, самый дорогой человек моего детства, пропал без вести в октябре 1941 года, хотя в моей памяти он живет и будет жить до последнего моего вздоха).
Пока же, в 1938 и 1939 гг., я продолжал копать вятичские курганы, только уже не у Подольска, а фактически в самой Москве, более того, на месте той самой деревни Воробьевки, в которую, как уже отмечалось, в 1925 впервые вывозили меня на дачу. На сей раз, я присоединился к проходившим здесь производственную практику студентам истфака МГУ. Ни деревни, ни яблоневых садов уже и в помине не было, а далее — уже после войны — началось строительство высотной части Московского университета. Так что это были одни из самых последних курганов в самой Москве, и последнее мое участие в раскопках перед уходом в армию. Насколько я помню, за три дня до этого я слушал превосходную публичную лекцию известного историка, слепца Бочкарева о городах Древней Руси, в том числе, Новгороде и Пскове. А уже через несколько дней я прибыл в город Псков для прохождения службы в составе I Мотомеханизированного корпуса Ленинградского военного округа. Совпадение здесь или закономерная последовательность «археологической» линии моей судьбы — пусть читатели решают сами. Мы еще вернемся к этому вопросу, но заранее хочу предупредить, что на дальнейших — «военных» — страницах, на том же «пути» появятся: Старая Русса, Юрьев Монастырь, наконец, Новгород Великий; таким образом, «археологическая» линия заметно обогатится. Но хватило бы и Пскова, где глубокая, истинно русская древность как бы запечатлена и полностью оправдывающей свое название рекой Великой, и суровым мощным Кремлем, и уникальным собором Мирожского монастыря с его сочетанием монументальности и простоты, и прочих монастырей, начиная с XII в., Псково-Печерским Свято-Успенским мужским монастырем XV века, крепостной стеной с девятью башнями XVI столетия. Здесь уже археология и суровое величие древнерусской культуры проявлялись на каждом шагу. И я не помню второго случая подобной их концентрации как материальной, так и духовной. Для окончательного выбора жизненного пути начало военной службы в предгрозовые 1940 и первую половину 1941 гг. именно на псковской земле — исконном первичном центре русского противостояния западным посягательствам — представлялось и мне фатальным.
III. Армия. Отечественная война
В конце 1939 года началась четырехмесячная советско-финляндская война, отнюдь не преумножившая славы советского оружия. Я не политик и не берусь судить о политическом аспекте этих событий. Да и слишком молод я был для подобных суждений, к тому же слишком подвержен тотальной пропаганде соответствующих наших органов, согласно которой политически только нам присуща абсолютная справедливость (даже если стасемидесятимиллионная страна нападет на пятимиллионную), в военном же отношении пропагандировалось неизбежное и одностороннее шапкозакидательство. Хорошо известно, что обстоятельства сложились совершенно иначе. Маленькая финляндская армия действовала умело и отважно, а оборонительная «линия Маннергейма» оказалась чрезвычайно мощной, ее преодоление потребовало очень больших жертв. В военной же подготовке Советского Союза был выявлен ряд существенных недостатков в самой ее системе, в отсутствии единоначалия, в квалификации командных кадров, особенно после огромных потерь среди них в длительный период сталинских репрессий, начиная с «процесса военспецов» и вплоть до второй половины 30-х гг., в техническом оснащении, его распространении и использовании в разработке новой стратегии, тактики.
Армия фактически оказалась в состоянии перестройки. Возглавлявший ее 14 лет (с 1925 года) К.Е. Ворошилов был сменен С.К. Тимошенко. Основным же догматом последнего была переподготовка армии в условиях, максимально приближенных к боевой обстановке. Такой метод представляется мне принципиально правильным. Армейский быт был чрезвычайно суровым, режим — железным, занятия — предельно строгими. Многого не хватало, и прежде всего — высококвалифицированных командиров. Техника поступала с большим запозданием и далеко не всегда соответствовала необходимым стандартам. Танки типа БТ-7 и Т-28, броневики Т-10 (с наименованиями я могу ошибаться, ведь минуло уже почти 70 лет) явно устарели, о знаменитом Т-34 мы еще не слышали, о КВ слышали, но не видели: он оставался на положении былинного богатыря. Боевые мотоциклы (я служил в мотоциклетном полку) так и не были получены вплоть до начала войны (об Иж-8 и Иж-9 лучше не вспоминать). Но при всех этих недостатках делалось все возможное для подготовки и корпуса в целом, и нас, новобранцев. Занятия шли буквально от зари до зари. Проводились далекие, многодневные походы с маневрами и отработкой основных тактических действий как оборонительных, так и наступательных, разбирались и оценивались конкретные операции советско-финляндской войны. Техники не хватало, но ту, что была, знали назубок и использовали все более умело. Слаба была техническая подготовка средних и особенно младших командиров — для них проводились специальные занятия, причем привлекались и мы, вчерашние десятиклассники, имевшие «на гражданке» дело с соответствующей техникой в автошколах, мотошколах и т. п. Помню, как пытались добывать необходимые учебные пособия, что в условиях Пскова было подлинной проблемой, всячески поощряли преподавателей, выделяя им часы для занятий за счет всеподавляющей шагистики, отмечая их благодарностями в приказах. Даже ввели зафиксированные в официальном расписании занятия по военной истории России, начинавшиеся с походов Святослава и кончавшиеся временем А.А. Брусилова. Автор этих строк принимал участие в этих занятиях и даже получил благодарность и освобождение от мытья полов в казарме.
Псков. 20 июня, 1941 год. До начала войны 2 дня.
Вид на р. Великую и Псковский Кремль.
Свято-Троицкий кафедральный собор.
Гремячья Башня Псковского Кремля
Псково-Печерский монастырь. Звонница ХVI в.
Я бы очень не хотел, чтобы эти предельно краткие заметки воспринимались как прокламирование чуть ли не сусального благополучия в пределах одной воинской части. Целый ряд трудностей, касающихся как техники, так и кадров, подсеченных последовательными волнами беспощадных и преступных репрессий, а также и общего развития военного потенциала хорошо известны, и лишь малая доля их отмечена выше. Но я пытался показать, что горькие уроки войны с Финляндией (в которой мое подразделение принимало активное и трагическое участие) вызвали у нового военного руководства определенную реакцию, своего рода «перестройку», к сожалению, лишь начатую, но представляющуюся мне совершенно закономерной и перспективной. К сожалению, повторяю, она лишь началась. Одно время появилось выражение «Тимошенковская казарма». Оно представляется мне отнюдь не однозначным. В этой казарме я проходил службу и рад, что было именно так.
И добавлю к этому еще один немаловажный штрих. В то предельно напряженное, предгрозовое время мы понятия не имели о дедовщине. За весь период службы — ни до войны, ни на фронте — я просто не слышал этого слова. Если бы кто-то был замечен в чем-то подобном, я бы ему не позавидовал. Эта злокачественная опухоль зародилась и развилась значительно позже, в иных социальных условиях, и борьба с ней должна быть решительной и беспощадной. Она угрожает не только боеспособности армии, но и состоянию общества в целом.
В противоположность этому пороку в наше предвоенное время были развиты взаимопомощь и взаимовыручка, сыгравшие далеко не последнюю роль в неумолимо накатывающейся Великой Отечественной войне, в которой роль человеческого фактора по значению ничуть не уступала ни технике, ни стратегии.
...Ранним утром 22 июня 1941 года полк был поднят по тревоге. Короткое слово «война» прозвучало сразу же в нескольких инстанциях. Я не помню никакого общего приказа и вообще ничего парадного. Звучали отдельные приказы и деловые указания. Очень скоро началась раздача боекомплектов и смена учебных противогазов на боевые. Почти не было слышно разговоров. Танковый парк находился за городом, и очень скорое начало движения бронетехники определялось лишь по отдаленному реву моторов.
Мотоциклетный полк находился в лагерях, и мне было поручено доставить туда портфель с документами, что я и выполнил. При этом пришлось пересечь весь город. Было спокойно; сознание случившейся ночью тотальной катастрофы еще не овладело людьми. Отдельные группы их стояли у щитов с экстренными выпусками газет, большей частью люди молчали. Возвращаясь из активно свертывающегося лагеря, я тоже остановился у газеты. Передовица ее начиналась с изображения танка и кончалась словами: «Ну что же, поборемся!». Насколько помню, это была «Правда».
В штабе получил новое поручение, вновь выехал за город, но уже верхом: мотоцикл у меня конфисковали. Возвращался уже следующим утром и вблизи города впервые увидел немецкие самолеты, шедшие на небольшой высоте, но отогнанные зенитным огнем. По-моему, я даже удостоился индивидуального обстрела с одного из них.