же группы к символистической форме.
Изложенное заставляет меня видеть и в пролетарской поэтике нашего времени только поэтическую секту, не имеющую шансов сохранить свои родовые признаки ко времени создания нового литературного движения, которое возможно только при условии большего уплотнения и большей однородности тех социальных слоев, что в данное время участвуют в культуре страны. Их теперешняя структура, недостатки и болезни коренятся в тяжелых условиях нашего производства.
Чем больше усилий будет приложено всеми к созданию его подъема, тем скорей исчезнет и уродливая пришибленность, и безобразная исковерканность наследников старой городской интеллигенции, тем скорей изживется канцелярская замкнутость и бюрократическое изуверство интеллигенции новой, тем скорей появится возможность к созданию истинно жизненной и действительной поэзии, равной в своих достижениях величию поставленных нами задач и перенесенной за них борьбы.
Выполнение такой работы выходит далеко за пределы литературы вообще и поэтической критики в частности. Но та жизнь, которая создает революцию на всей поверхности земного шара, тоже переходит и уже перешла все пределы не только возможных классификаций, но и возможных предвидений. Легкомысленно поэтому было бы пробовать определять характер новой поэтики. Проще и полезней сознаться в полном своем к тому бессилии. Но если мы не можем предсказывать, то мы не смеем запретить себе желания ее увидеть, и от нас, а не от кого другого, зависит возможность приблизить к себе эпоху ее осуществления. Каждый новый станок, пущенный в ход, приближает ее к нам больше, чем каждый новый сонет; каждая загоревшаяся домна делает для будущей поэзии больше, чем самая совершенная по технике или по чистоте идеологий поэма; каждое проснувшееся от спячки веретено – больший вклад в поэзию будущего, чем самый благозвучный стих.
К мыслям такого порядка нас приводит исследование любого явления современности, и если мне сейчас приходится говорить о примате станка над стихом, то только потому, что я отправлялся от стиха в моем изложении. Мы живем в настоящем, но живем будущим и мы хотим и должны стать его участниками.
К беспорядку дня. Введение в поэтику*
Искусство мы находим на всех дорогах развития человека и заключаем, что по каким-то нам обычно неинтересным причинам он этого или не мог обойти или не мог без него обходиться, иначе говоря, оно было ему необходимо. Понятие необходимости заключает в себе понятие полезности, откуда с прискорбием следует вывод, что искусство принадлежит к числу явлений, говоря по-русски полезных, но варварски – утилитарных.
Польза искусства, вопреки утверждению некоторых, не может заключаться во внушении подлежащим человекам [так в тексте] истин христианской нравственности, ибо оно существовало во времена языческие и даже вообще безнравственные, не может она заключаться в изложении, как полагают другие, учения Карла Маркса, зане учению тому не имеется еще ста лет от роду, искусство же значительно старше; не может она заключаться, несмотря на мнение о том т. Фриче, и в проповеди классовой борьбы, яко же в первые времена человеческого общества и его однородного строения, классов не имелось. И тем не менее польза искусства существовала и существует.
Прежде всего, как надлежит делать всегда, занимаясь искусством, наплюем в душу тем, кто полагает ею обладать: это позволит нам быть последовательными и сказать, что полезное человеку есть то, что полезно его организму и деятельности этого организма. Откуда надлежит вывести, что искусство полезно человеческому организму, помогая ему исполнять некоторые его, организма функции. Последние же, как и функции всякого живого организма, сводятся к двум главным группам: питанию и размножению, согласно чему и распределены органы человека. Непосредственной помощи от искусства и его произведений ни одна из помянутых двух групп не получит: соловья даже баснями не кормят и от статуи детей не заработать (наблюдение над чудотворными, в этом смысле иконами показывает, что дело не обходится без помощи соответствующего старца). Если же нет непосредственного воздействия, то следует искать содействия опосредованного.
То, что мне приходится писать четвертый параграф и я не могу ограничиться приведением простой и исчерпывающей формулы полезного действия искусства, а так же привести рационального рецепта изготовления произведения искусства, свидетельствует о недостаточной работе человеческого разума над этой задачей: с тринитротолуолом и иными пикратами1 дело обстоит иначе. Очень грустно, конечно, но над изготовлением взрывчатых веществ человеческий разум поработал больше, чем над вопросом о полезности искусства. Печально, но факт. А факт – дело серьезное. «Тем хуже для фактов», говорила одна упрямая королевская голова, пока не стала перед фактом собственного усекновения2. Факт же, о котором мне пришлось погрустить, очевидно, обязан своим бытием тому, что искусство лежит вне главных усилий, производимых человеческим разумом. А там, где не работает разум, действует инстинкт.
Инстинкт управлял большинством действий человека в гнуснейшие времена его существования. История преступного сообщества, именуемого человечеством, заключается в систематическом вытеснении инстинкта и подчинении человеческой деятельности разуму и его формулам. Так как и деятельность человека направлена к удовлетворению потребностей его организма, то ясно, что разуму пришлось работать главным образом в области сохранения целости помянутого организма, обслуживая предприятия, защищающие тело человека изнутри (питание) и снаружи (одежда, дом, загородка – распространительно). Так как в окончательном виде ни первое, ни четвертое не нашло еще своего разумного и окончательного разрешения в жизни, то человечеству простительно в области устроения второй системы своих потребностей (половых) пробавляться инстинктом, экономя разум для наиболее важного дела: всякому известно, что голодный плохо размножается и стойкого потомства не дает. В области половой разум до сего времени имел возможность производить только вылазки и наскоки – это и есть территория в стороне от его больших дорог. На ней валяется в том числе и вопрос об утилитарности искусства.
В пределах данного исторически существующего общества условия добывания пищи и ее выбора нормированы законами. Закон есть писанный разум и разум написавшею. Пишет законы экономически и политически господствующий класс (иногда бывает невязка [так в тексте] в двух эпитетах, но революция ставит дело на место). Вот оне [так в тексте] формулы! Это не об искусстве писать. Продолжаю. Если человек, живущий в пределах разумно построенного общества, не желает в пределах указанных ему писанным разумом действовать по нормам, этим разумом установленным, он становится опасен для помянутого общества, в тягость себе и другим. Общество вынуждено его уговорить разумными доводами, если это не помогает, оно вынуждено ограничить его волю, если этого нельзя сделать, оно вынуждено его убить. Происходит это с людьми, у которых правильность условий питания нарушена – благодаря причинам внешним и внутренним.
К причинам внутренним надо отнести половую неудовлетворенность и она то является наиболее трудно уследимой, оставаясь, вместе с тем наиболее трудно устранимой, даже при обнаружении. Если человеку нечего есть от безработицы, делу можно помочь. Если организм человека плохо питается, потому что его пищеварительный аппарат подпортился, известно более или менее, как его починить, но если питание того же организма нарушено благодаря расстройству эндокрии половых желез, а она расстроилась благодаря неправильному отправлению организмом половых функций, вследствие неправильного выбора объекта влечения, то дело труднее. Такой человек становится тем не менее в тягость себе и другим, опасен для вышеупомянутого общества, не желает действовать в пределах указанных ему писанным разумом, и его надлежит уговорить сперва доводами… какими, спрашивается? Разумных в этой области нет.
Воспитатели подрастающего поколения! Отцы, запрещающие дочерям путаться с негодяями, матери, открывающие дочерям глаза на мерзавцев, юноши, стреляющиеся из рогатки, и вы, бедные девушки, отравившиеся зубным порошком – я призываю вас в свидетели того, что благоразумных доводов и рациональных уговоров не существует! Увы, это область давно опороченного руководителя, давно упраздненного в иных, более первостепенных районах деятельности (как бы его не защищали все Гершензоны3) первостепенного инстинкта. И если девятые этажи домов все еще находятся в ведении жилищных бюро, а не бюро похоронных процессий, если мосты никто еще не предложил перечислить из ведения НКПС в заведование Наркомздрава, яхт клубы существуют автономно от обществ спасения на водах и серная кислота не считается предметом первой необходимости, а разум докопался до явления эндокрии половых желез немного лет тому назад, то причиной всему этому благополучию – издавна выработанная человеком способность инстинктивной координации своих чувств путем изживания их требований в построении их условного подобия, откуда уже начинаются границы искусства.
Начинается оно не только инстинктивно (подсознательно), но прямо таки бессознательно: сон – простейшая объективация не проявленного чувства. Вторая ступень: попытка запомнить сон в логической последовательности – это уже построение модели выраженной группы чувств. Остается придать сну словесную форму, сложить рассказ – построена стройная модель. Здесь начинается территория вымысла. Приехали!