Избранная лирика — страница 7 из 85

                     Пустую прялку от его очей,

                     Очаг остывший, скорбь моих ночей.

                     Когда ж бороться не хватило сил

                     И были мы надежды лишены,

                     Надменный барабан провозгласил

                     Изгнанье всем, кто слабы и бедны.

                     Меня, детей, что были голодны,

                     Мой муж в объятья заключил с тоской —

                     На то и стали руки лишь годны.

                     Мольбы напрасны! На берег морской

                     Мы повлеклись с несчастною толпой.

                     Мы провели немало тяжких дней

                     На корабле, пока не отплыл он.

                     И был ужасен вид родных полей:

                     Наш край чумой был так опустошен,

                     Что там умолк и похоронный звон.

                     Скорее прочь! Но горек был наш бег:

                     Не знали мы, что тьма со всех сторон

                     И лучших дней не видеть нам вовек,

                     Когда вдали растаял милый брег.

                     Уж миновала летняя пора,

                     И океан все яростнее гнал

                     Волну, что воздымалась, как гора;

                     И с ужасом глядели мы, как шквал,

                     Крутясь и воя, волны разбивал.

                     О, знать бы нам, какие там, вдали,

                     Нас ожидают муки, — в этот вал

                     Мы броситься бы, верно, предпочли!

                     Так мы достигли западной земли.

                     О, как порою страшно платишь ты

                     За расставанье с самым дорогим!

                     Уж лучше жить в пещере Нищеты,

                     Где ты ни для одной звезды не зрим,

                     Иль на глумленье франтам городским

                     Плоть гибнущую выставлять свою,

                     Чем бегать в стае, где врагом твоим

                     Стать должен каждый, в яростном бою,

                     В стремленье выжить пьющий кровь твою!

                     Нас мучили болезни, голод, страх,

                     Страданий затянул водоворот.

                     В лесах, в полях, в пустынях, в городах

                     Нам не было спасенья от невзгод.

                     Войной и мором были в этот год

                     Убиты муж и дети! Вся семья!

                     Но слезы мои высохли, — и вот,

                     В отчаянье, как после забытья,

                     Очнулась на британском судне я.

                     Был ранний час, и синь воды морской

                     Рассветным отблеском озарена.

                     И на море царил такой покой,

                     Такая неземная тишина,

                     Какой душа в страданье лишена.

                     В простор, что был так чудно молчалив,

                     Привычной безнадежности полна,

                     Я вглядывалась долго, ощутив

                     Сквозь боль как будто радости прилив.

                     Ах, как несхоже это все с былым,

                     Где слух терзал мне голодавших вой,

                     Где громоздились трупы и, как дым,

                     Струился воздух черный и чумной;

                     Где оглашался воплем дальний бой

                     И взрывы поднимали к небу прах,

                     И люди бледной мертвенной толпой

                     В подвалах мрачных прятались, и страх

                     Отчаяньем убит был в их сердцах!

                     Как я от горя не сошла с ума,

                     Когда врывалась, сердце леденя,

                     Война, как буря, в улицы, в дома,

                     И языками адского огня

                     Нас доставала гибель, и резня

                     Там не щадила ни дитя, ни мать!

                     Но отступи, безумье, от меня!

                     О, как легко, глядясь в морскую гладь,

                     Целебный воздух я могла вдыхать!

                     Все прежнее осталось вдалеке,

                     Как будто в мире я жила другом.

                     Следила я за парусом в тоске,

                     Что поднят был в безветрии морском

                     Терпенье потерявшим моряком,

                     И думала: не лучше ль этот бег

                     Бесцельный длить, не зная, где мой дом?

                     О, если б я могла уплыть навек

                     От мест, где обитает человек!

                     Вот здесь, вот здесь, — мечта шептала мне, —

                     Приют последний тело обретет.

                     Я буду мирно плакать в тишине,

                     Скитаясь дни и ночи напролет

                     В пространстве беспредельных этих вод —

                     Мне в них могила чудилась моя.

                     Но судно в порт доставил мореход,

                     Разбив мечты. Без пищи, без жилья

                     Средь тысячи домов бродила я.

                     Казалось, я беспомощней теперь

                     Матроса, что волною брошен был

                     На скалы, — ни в одну стучаться дверь

                     Не смела я, как голод ни томил.

                     В чужом сарае я легла без сил

                     Средь спящих кур, когда настала ночь.

                     Был бой часов на башне так уныл!

                     Назавтра повторилось все точь-в-точь:

                     Мне было попрошайничать невмочь.

                     Так день второй прошел, и третий вслед;

                     Я, не найдя ни хлеба, ни угла,

                     В отчаянье, смешавшем явь и бред,

                     В разрушенную крепость забрела.

                     Там боль меня пронзила, как игла,

                     Мой мозг был полон, как в кошмарном сне,

                     Видений диких, взор застлала мгла, —

                     Я чувств лишилась, и очнуться мне

                     Случилось на больничной простыне.

                     Мой дух был слаб, и множество былых

                     Событий стерлось в памяти моей.

                     Я вслушивалась в жалобы больных

                     На тысячу мне чуждых мелочей:

                     На шум шагов, на стон в тиши ночей,

                     На злое выражение лица

                     Сиделки, на бездушие врачей, —

                     Все это раздражало без конца

                     Их вялые, усталые сердца.

                     Я им была не в силах сострадать:

                     Меня не беспокоил этот вздор.

                     Ко мне вернулась память, и опять

                     Я вышла на сияющий простор.

                     И обратила изумленный взор

                     На все вокруг! А позднею порой

                     Меня привлек пылающий костер. —

                     Бродяг потряс рассказ печальный мой,

                     У них нашла я пищу и покой.

                     И отклик на несчастие мое

                     Так дорог был мне в грубых их сердцах!

                     По их словам, их вольное житье

                     Не омрачали ни печаль, ни страх.

                     С поклажей не тряслись они в возах

                     И никогда не брали в руки плуг.

                     Но сноп для них был собран на полях,

                   Для них алели ягоды вокруг,

                     И теплым стогом согревал их луг.

                     Они бродили, точно гончары,

                     С навьюченным корзинами ослом.

                     И сладкой представлялась до поры

                     Их жизнь в воображении моем:

                     Волынки звук в безмолвии ночном,

                     Веселый пир компании честной

                     В конюшне, озаренной фонарем,

                     Иль на поляне средь глуши лесной

                     Под полною и ясною луной.

                     Но в час, когда набрасывала мгла

                     На лес и горы плотный свой покров, —

                     К чужим дворам я красться не могла

                     И приручать цепных угрюмых псов

                     Или тайком отодвигать засов.

                     Условный свист в полуночной тиши

                     И дрожь при звуке собственных шагов

                     Казались новой пыткой для души,

                     Чьи раны были все еще свежи.

                     Что было делать? Чем унять печаль?

                     Отец мой бедный! Все твои друзья

                     Ушли из жизни, и помочь едва ль

                     Могла мне мужа мертвого семья.

                     На них и не рассчитывала я.

                     К труду была я тоже не годна.