И тут Лиза словно провалилась в кроличью нору. Точно такая же ситуация уже происходила с ней! И там тоже были двое, одинаковых с лица, и также надвигался на нее злой нездоровый мужик, от которого веяло злом, холодом, болью. Она зажмурилась, медленно вспоминая. А ведь все это, давно забытое, казалось сном!
— Что, Сокол, притащил с собой всю свою свору? — насмешливо бросил Тимофей.
— Оно того стоило, так ведь? — подмигнул тот. — Охота!
— Из твоей шкуры я ковер сделаю у дома, — зловеще пообещал Тимофей.
Рыжий откинул голову и расхохотался.
И в ту же секунду все вокруг начало меняться: Тимофей бросил стул в окно, то разбилось, и одновременно Каплунов-второй схватил Лизу, перекинул ее через плечо и прыгнул сквозь осыпающиеся стекла в зияющую пустотой раму. Последнее, что увидела девушка, — сцепившиеся черный и рыжий вихри.
15
Как они приземлились, девушка даже не почувствовала. Когда они оказались на земле, от удара о плечо мужчины у нее словно вышибло воздух из легких. Близнец Тимофея, продолжая удерживать ее, бросился к машине.
Рывком открыл дверь, закинул девушку внутрь и тут же отвернулся, чтобы отразить удар подбежавшего в это время мужчины, одетого в черное. Тот упал.
Каплунов перепрыгнул через крышу автомобиля и в ту же секунду оказался на водительском сидении, заводя мотор. И вот тут Лиза завизжала. Оцепенение, наконец, отпустило ее, и девушка открыла дверь со своей стороны, чтобы бежать из этого кошмара, но не успела сделать следующего движения: Каплунов резко дернулся с места, и они, вихляя по обледеневшей дороге, покинули место происшествия.
Долго петляли по дворам и только когда выехали на проселочную дорогу, где было уже не так много машин, Лиза смогла оглянуться назад. Насколько она могла понять, преследования не было.
Но Каплунов не просто не снизил скорость, а наоборот, разогнался до невозможного. Лиза почувствовала, как комок из груди поднялся к горлу.
— Потерпи, потерпи, милая, — услышала она приглушенный голос, будто тот говорил с ней сквозь ватное одеяло.
«Ты это говоришь мне или своей машине?» — хотела она сыронизировать, но слова никак не проталкивались сквозь сухую глотку.
Наконец, спустя несколько крутых виражей, они въехали на территорию, что уже была ей знакома: впуская автомобиль, открылись ворота коттеджа Тимофея — открылись и сразу же захлопнулись за спиной.
Каплунов выскочил из машины и помог измученной Лизе выйти из салона. Она тут же рухнула в снег.
И почувствовав под ладонями твердую землю, будто пришла в себя.
— Я надеюсь, ты сможешь объяснить мне, что происходит, — прошептала она и вскинула голову.
Каплунов, набрав снег в ладони, растирал им лицо. Умерив волнение, произнес:
— Нам осталось только ждать.
Он помог девушке подняться, проводил ее в дом — на кухню. Прошелся несколько раз туда и обратно вдоль огромного стола, ероша волосы. Наконец, остановился. Включенный чайник, издав последние аккорды закипающей воды, замолчал.
Лиза кашлянула, решив нарушить тишину.
— Значит, ты брат Тимофея? — она внимательно посмотрела на мужчину.
— Яков.
— Даже не знаю, «очень приятно» или нет, — хмыкнула она.
Тот сел на табурет напротив. Разделенные стеклом стола, они смотрели друг на друга, как враги на поле боя.
— А тот рыжий?..
— Чокнутый.
— М-м, как интересно!
Он скривился от иронии в ее голосе.
— Читала про оборотней?
Девушка недоверчиво воззрилась на него.
— Мы волки. Только Тимофей сильнее. Неужели ты этого не помнишь? Ведь однажды он сцепился с рыжим, и причиной для драки послужила ты. Сокол не убил Тима, и только потому, что тот был совсем мальчишкой, а это карается законом. Насколько бы ни был вожак «крейзи», но не настолько. И тогда все поддержали моего брата. Но ему пришлось бежать из стаи, чтобы сохранить жизнь. Несколько лет он не мог его найти. Но ты сама видишь – Сокол – чокнутый. Он не может оставить своего врага, который хоть раз восстал против альфы стаи, в живых. Вот мой братец и свинтил в этот город. Скрывался, чтобы нашей семье не было плохо из-за него. Хоть мать и была против. А потом.. потом заболел и умер отец, и стало не до того…
Он помолчал, а потом продолжил:
- Я его еле нашел здесь, — он хмыкнул. Огладил ее теплым взглядом и Лизе показалось, что она чувствует, как волоски на коже встают дыбом – настолько его внимание было приятным. – И тебя.
- Я ошибся везде, где только можно. Но…всегда все можно поправить. Надеюсь. – он закатил глаза, выражая неудовольствие собственными умственными способностями.
А потом глянул в потолок, лишь бы не встречаться с ней взглядом.
Лизе надоело играть в гляделки.
— Ты что, «Сумерек» пересмотрел? — девушка не смогла скрыть иронию в голосе.
Яков непонимающе взглянул на нее.
— Не понял…- А потом набрал в грудь воздуха. - А! Ты не веришь мне! И не помнишь ничего! Я сейчас докажу тебе все.
Он в одну секунду оказался рядом. Вытащил из кармана телефон, включил и вплотную придвинулся, обдав знакомым запахом теплого дерева, отчего у Лизы под ложечкой сладко засосало.
Мужчина включил галерею фото, показал несколько видео, на которых незнакомые ей люди превращались в волков и наоборот.
— Это моя стая, — гордо сказал он.
— Это, — она покрутила пальцем в воздухе, — фотошоп!
— Дождемся Тима, — кротко сказал он в ответ.
Яков разлил по чашкам кипяток, бросил чайные пакетики. Пили в молчании, а после он проводил девушку в комнату, сказав, что не будет мешать.
Лиза сняла пальто, оставшись в платье, легла на огромную мягкую кровать и начала прокручивать в голове события дня.
Что делать дальше, она еще не знала и решила положиться на чувства. Интуиция ее редко подводила, Лиза верила в нее и на этот раз.
16
Ей снилась зима.
Бесснежная, с тонковетными деревьями, голой черной землей, прикрытой снежными редкими островками. Ветер гулял среди веток деревьев, трепыхал и гнул к земле сухие травинки, которые потом все равно каким-то образом вставали ровно, будто и не было этого природного воздействия.
Было ужасно холодно. Мороз пробирался не то, чтобы под кожу, он превращал в снежинки капилляры крови, и казалось, что если неудачно ударишься о дерево или еще что-то, то можно рассыпаться на снежные куски, как ледяная баба.
В ту зиму она тогда была совсем маленькой. Хрупкой, тоненькой, не заметной. И даже среди ровесниц выделялась только одним – цветом волос. Рыжие локоны, доставшиеся от отца, выдавали ее всегда, и когда она играла в прятки с ребятами, в первую очередь наматывала на голову платок, чтобы скрыть это огненное безобразие от других, и затеряться среди серых бревенчатых срубов, почерневших бань и темных деревьев.
Она все время мерзла. Казалось, что стужа пробирается ей под ногти, окрашивает их в фиолетовый цвет и остается на сердце тонкой корочкой, которую невозможно растопить ничем. Она дула на маленькие ладошки, но пар не давал ожидаемого тепла, а только продлевал агонию.
Никто кроме нее не чувствовал этого мороза, этого ужасающего, выхолащивающего все живое из организма, холода. Ее ровесники ходили в распахнутых куртках, снимали шапки, и, пробежавшись несколько раз от своих домов до заборов, стояли, разгоряченные, распахивая полы курточек, а от тела шел пар.
Тогда она завистливо смотрела на них, на то, как играет румянец на щеках, как утирается пот руками со лба или под носом, и куталась плотнее в свои шарфы и платки.
Чаще всего она играла с ними – ребятами из самого последнего дома. Их мать, большая, дородная женщина, всегда смотрела на нее с сожалением, как на хромого теленка, которого пора пристрелить, и потому она никогда не соглашалась зайти к ним в дом, а каждый раз ожидала за баней, когда ее друзья выйдут на улицу.
И они не подводили – едва она вставала за углом дома, со стороны, откуда ее не было бы видно, как двое мальчишек-подростков с всклокоченными волосами, шутками на красиво изогнутых губах прибегали к ней на встречу.
От их вида становилось теплее: они были словно горящие угли – такие же черные, смуглые, с неукротимым огнем внутри, от которого могло разгореться пламя.
Задорные, шумные, волевые, они кружили мир вокруг так, как им было нужно. И ей всегда хотелось быть рядом, и всегда было очень трудно разобрать – с кем же ей проще, с кем веселее, с кем можно поговорить о том, что лежит на душе под семью печатями.
Один – сосредоточенный, но основательный. И другой – вспыльчивый, удачливый. Дружить с такими - одно удовольствие. А видеть их –другое.
Потому что против встреч с этими двоими выступал отец. И не просто выступал…
Бегать к ним на встречи становилось все тяжелее. Она уже и голову заворачивала платками, чтобы скрыть свой ярко- рыжий окрас, который выдавал ее все время, и следы путала, но все бесполезно.
Отец снова мучился головными болями, снова мучил всех вокруг. Мигрени от перепада температуры действовали на всю деревню – потому что тогда вожак становился невыносимым.
И это они не знали и десятой доли того, каким ужасным он становился дома. И она снова обрадовалась, что он вышел из затхлой комнаты, и не смотрел на нее своими глазами, бледно –голубыми, похожими на рыбьи.
Смотрел и иногда облизывался. В такие минуты ей хотелось закрыться, спрятаться в ворохе барахла, которое она нанесла к себе в угол на кровать, сделав своеобразное гнездо, как маленькой птичке.
Потому что было в его взгляде что-то такое страшное, неуместное, тяжелое. И после таких взглядов, когда он ощупывал ее всю с ног до головы, хотелось вымыться и надеть на себя еще больше тряпок, чтобы спрятаться, скрыться.
Он будто выжидал чего-то, когда смотрел на нее вот так. И это ожидание ее тоже сводило с ума. Потому что неизвестность и страх разрушают личность в два счета, так быстро и уверенно, как никакое другое чувство.
Вот и сейчас.
Привстал с кровати, опустил босые ноги на холодный дощатый пол, оперся на кровать обеими руками, подался вперед – как пить дать, сейчас вскочит, да отхлестает по щекам ни с того ни с сего.