Дорога ныряет вверх и вниз.
Легко катиться с горы арбе,
Буйвол бредет, будто сам по себе.
Стучат по камням два колеса.
Щурит на солнце Вано глаза,
Смотрит он в небо и так поет:
— Солнце за горы идет на заход.
С солнцем мы встали, с солнцем уснем —
Мы дружно и крепко работали днем.
Скажу я: «Приемщик, с почетом встречай
Наш кобулетский колхозный чай!»
Главный технолог к весам подойдет,
Горсть возьмет, к лицу поднесет,
Он улыбнется, глава блеснут:
«Хороший лист и честный труд!»
Спросит приемщик: «Кто привез?»
«Кто привез? Что за вопрос!
Имени Сталина — наш колхоз!»
Ссыпан, взвешен и разложен
Для томленья чайный лист,
И по желобу он сброшен
К огневым машинам вниз.
Из машин, что жарко грели,
Вышел он опять на свет,
И сменил густую зелень
Благородный медный цвет.
А потом на раме шаткой
Так трясли, что думал он,
Будто злою лихорадкой
Был внезапно поражен.
Вот он кружится, измучен,
Сухо в ролере шурша.
Вот лежит он, туго скручен,
Не дрожа и не дыша.
Лента движется недаром
И движенью не перечь:
Обдает горячим паром
Чайный лист сушилка-печь.
В резку лист берут отсюда,
И его крошат ножи,
И тогда каким-то чудом,
Бездыханный, он ожил.
Золотистый и душистый,
Возрожденный в кипятке,
Он с бурлением и свистом
Бьет в походном котелке.
Ни на что не годный
Дикий тощий злак
Вырос худородный
Полотой сорняк.
Но могучий корень
Был у сорняка.
Этот злак упорный
Пережил века.
Нив единоличных
Горькая судьба,
Он в полях пшеничных
Забивал хлеба.
Он сражался с рожью,
Он ячмень глушил.
«Наказаньем божьим»
Он в столетьях слыл.
Говорили люди:
«Пред судьбой смирись!
Было так и будет:
С силой не борись!»
Былью стародавней
Стал «закон» нам тот:
Где наука правит, —
Чистый хлеб растет.
Потому что дышит
Без оков земля,
Потому что вышел
Трактор на поля.
Плевел злой, что пашни
Засорял подряд,
Был наукой нашей
В переделку взят.
Плевел опылили
Не его пыльцой.
К сорняку привили
Колос налитой.
Крепкий, мощный корень,
Сто стеблей на нем:
Колос во сто зерен
Над любым стеблем.
И его не сушит
Самый сильный зной.
Он живет — не тужит
На земле любой.
Ни песка, ни камня
Не боится он.
Плотный куст, как знамя:
Высоко взнесен.
Светят в небе зори.
Получи, страна,
Десять тысяч зерен
С каждого зерна!
Веселый, пытливый и смелый,
Ты снова собрался в поход,
И снова волна зашумела,
И ветер исканий поет.
Шагай же, где не было следа,
Где люди еще не прошли,
Чтоб всюду открыть и разведать
Богатства советской земли.
Ты видел Каспийское море
И бьющий о скалы прибой.
Кавказа высокие горы
Сверкали в снегах над тобой.
Встречали тебя и поили
Кубань, и Аракс, и Кура.
Тебя ледники леденили,
Томила в пустынях жара.
В гранитные двери Урала
Ты вышел на новый простор.
Там грозная песня марала[7]
Гремит над вершинами гор.
Там синим туманом окутан
Другой поднебесный хребет.
Широкие реки текут там,
И в мире подобных им нет.
По ним, как стеклянные глыбы,
Со звоном проносятся льды,
И спорят гигантские рыбы
С напором весенней воды.
Размыты волною и ливнем
Обрывистые берега.
Там мамонта желтые бивни
Нацелены в сердце врага.
На отдыхе в реку ныряя,
Охотник со дна достает
То камень с отточенным краем,
То рог, превращенный в копье.
И дикие гуси, под осень
Снимаясь с гнездовий своих,
В зобах самородки уносят
Неведомых рек золотых.
Искать — человечье призванье,
Дорога в горах не близка.
Спеши же к реке без названья:
Пусть названа будет река!
Всходи на отвесные стены
Над пенной таежной рекой.
Врубайся в руду молибдена
Упорной стальною киркой.
Два легких ствола вместо лодки
И шест в напряженной руке…
Звенят и горят самородки,
Сшибаясь в заплечном мешке.
Ты солнца сгустившийся пламень
Добудешь из тьмы рудников,
И травы, и корни, и камни
Расскажут о тайнах веков.
Ничто их не скроет, не спрячет.
Шагай же бесстрашно вперед.
Пусть радостней все и богаче
Отечество наше живет!
В феврале метут метели,
След ровняя за собой,
Но над лесом белых елей
Вдруг проглянет, как в апреле,
Купол неба голубой.
И закапали, запели
Вперезвон и вперебой
С веток частые, капели.
Не страшны для нас с тобой
Эти поздние метели:
На поляне на лесной
Солнце встретилось с весной.
Гром лавин, шмелиный гуд,
Блеск горячий дня.
С крутизны ручьи бегут,
Пенясь и звеня.
Снег в ущельях у реки
Отступает ввысь.
Первоцветов огоньки
Вдоль тропы зажглись.
Золотой и голубой,
И каких здесь нет!
Мил в апреле мне любой
Ранний нежный цвет.
По лесам — зеленый дым
Молодых листков.
Весь в огне кизил. Над ним —
Трепет мотыльков.
Замолкает птичий свист,
Гаснет синева.
Слышу я, как дышит лист,
Как растет трава.
Стремительна и глубока
С кудрявых гор течет река.
Она, прозрачная до дна,
В июльский полдень холодна,
И в глубине, на дне у ней —
Цветные россыпи камней.
Гремя и прядая, вода
Людей скликает и стада,
Чтоб напоить в палящий зной
Кипящей влагой ледяной.
Бегут года. Гремит вода,
Не иссякая никогда!
Он режет зеленую глубь воды,
Меж водорослей скользя.
До первой и острой, как соль, звезды
Ему отдохнуть нельзя.
Семейство сельдей расплескало ртуть:
Трепещет живой садок.
Песчинки и корни у них во рту,
Цветы водяных садов.
И вновь — на поверхность и курс на ост,
Играя, берет дельфин,
И пену взметает тяжелый хвост
Сильней и быстрей, чем винт.
Утих прибой —
И голубой
Залив перед тобой.
Плывет дельфин,
Еще один,
А там за ним другой…
Наперерез
И плеск, и блеск
Атласных черных спин.
Один, другой…
Сверкнул дугой
Ныряющий дельфин.
И вот смотри:
Ведут все три
Охоту сообща
И гонят сельдь
В рыбачью сеть,
Играя и плеща.
Над рекой склонись гремучей
И в прозрачной глубине
Ты заметишь плоский камень,
Шевелящийся на дне.
Как и все его соседи,
Что в песке лежат, он ряб.
Только он живой и быстрый,
Потому что это краб.
Но не знает он прибоя
И морских соленых вод:
Занесенный птицей в горы,
Он давно в реке живет.
И вокруг него повсюду
Галька пестрая видна.
Год от года постепенно
Принял краб окраску дна.
Осторожною рукою
Этот камень тронь слегка —
И помчится боком, косо
Он среди известняка.
Туман дымится влажный
Над спящею травой.
Банан качает важно
Шуршащею листвой.
И вечер убаюкал
На медленной волне
Стеклянный легкий купол
В морской голубизне.
По краю опоясан
Он яркою каймой
(Игра сравнится красок
Лишь с радугой самой).
Течению послушен,
Пронизан светом весь,
Он кажется воздушным
И потерявшим вес.
Но нет, узнал я летом —
Медуза тяжела:
Как будто купол этот