И нет спасенья для него: он ими крепко сжат.
Медвяных уст твоих краса — как будто сам Иса:
Они свершают чудеса, едва заговорят.
Все сласти потеряли вкус и дешевы ценой:
Нектар твоих сладчайших уст — прекрасней всех услад.
И даже солнцу тяжело соперничать с тобой:
Твое зеркальное чело светлей его стократ.
И если для своих щедрот ты ищешь бедняка,
Вот он — Хафиз: бедняга ждет даяний и наград.
* * *
Твои уста — живой родник, они — любви исток,
И, словно Хызр, к нему приник твой мускусный пушок.
Все сласти, видно, неспроста к тебе приветно льнут:
Сладчайший мед — твои уста, и сладостен твой слог.
О диво сладкоустых чар! От щедрости своей
Ты поцелуй дервишу в дар дала бы хоть разок!
По сладкоречию с тобой средь тюрок равных нет:
С тобой никто из них — любой сравниться бы не смог.
Не шли мне стрел твоих обид и душу пощади,—
Стреляй мне в грудь,— она мой щит: я душу бы сберег.
Что ж о кудрях твоих я мнил писать в ночи разлук?
Увы, черней самих чернил в них каждый завиток!
Едва ты написал, Хафиз, про кольца тех кудрей,
На свитке жизни улеглись извивы дивных строк.
* * *
Красуясь стройным станом, едва ты выйдешь в сад —
И смутой и дурманом тогда весь мир объят.
В кружение людское ты бросишь томный взор —
И всех лишит покоя твой искрометный взгляд.
Святоша своенравный! Я сердцем — не с тобой:
Ты — муж стези исправной, мой путь — стезя утрат.
Познает в рай дорогу лишь тот, кто, одержим,
К заветному порогу идти скитальцем рад.
Подвижник, не вкусивший заветного вина,—
Раб мук, его сгубивших, влюбленным не собрат.
Меня да не измучит властитель всех времен,
Не то его проучат страдания стократ.
Пусть на Хафиза глянет мучитель мой хоть раз,—
Всем сразу ясно станет: он добротой богат.
* * *
Увидев дивных уст рубин, я стал к вину пристрастным,
А взгляд твой встретив — лишь один,— стал над собой не властным.
Твой лик узрев, я муку снес, не испустив и вздоха,
А лепестки срывает с роз не ветром ли ненастным!
Как немощный мой стон дойдет до горней твоей выси?
Перед зенитом тех высот дано мне быть безгласным.
Самой предвечной вышине со мною не сравниться,
Когда ты снизойдешь ко мне в величии прекрасном.
Словно удилище в реке — твой локон в моем взоре:
Трепещет сердце на крючке в мучении ужасном.
Хоть и начнешь ты говорить, а уст твоих не видно:
Ведь небыль в быль не превратить и словом самым ясным!
Кумир с дыханием Исы чело свое откроет —
И станет жертвой той красы Хафиз в томленье страстном.
* * *
Поцелуем хоть раз одари бедняка,—
Да прославится имя твое на века!
Изумрудный пушок над рубинами уст —
Словно мрак над живою водой родника.
Лишь припомню я сласть твоих сахарных уст —
Мне сластей всех египетских сладость горька.
И не диво, что ты непоседой юлишь:
В этой жизни спокойного нет уголка.
Я немало красивых на свете видал,
Но с тобою никто не сравнился пока.
Для того, кто тобой очарован, равны
И мечеть и молельня — приют для божка.
Ты, Хафиз, дай в шатрандже любви шах и мат,—
Пусть ладью твою держит надежно рука!
* * *
Очей истомным колдовством ты превзойдешь любого,
И миг за мигом волшебством томишь ты вновь и снова.
Перед тобою для послуг сам кипарис склонился,
И сонмы его прежних слуг не слышат его зова.
Прекрасный стан твой всполошит все стройные деревья:
Истерзан мукою самшит и посрамлен сурово.
Один грущу я в тишине, тебе душою предан,
А ты не вспомнишь обо мне, не молвишь и полслова!
Своих кудрей раскинь мне сеть, слови больное сердце,—
Ведь птице суждено лететь в тенета птицелова.
Когда б, мне душу не губя, твой гнев меня не мучил,
Как мне просить бы у тебя от мук приюта-крова!
Хафиз стенает, как в чаду, у твоего порога,—
Рыдает соловей в саду: судьба его тернова.
* * *
Меня в силках твоих кудрей, увы, не ждет пощада,
И сердце ноет все больней и ничему не радо.
Да и весь мир от мук лихих, как я, познает горе:
Дыхание кудрей твоих — как ветер, полный яда.
Извивов чернокудрых вязь узрев на твоем лике,
Все буквы врозь пойдут, смутясь,— ни лада в них, ни склада.
Пока еще в расцвете ты, глянь на меня, страдальца:
Не ведать вечной красоты и дивным розам сада.
И не таи прекрасный лик от преданного друга:
Он сокрушенным сердцем сник, а ты — его отрада.
Цветы увянут средь полян, и кипарисы сникнут,
Едва узрев твой лик и стан хотя бы с полувзгляда.
Вот что прискорбно твоему рабу, о мой властитель;
Свиданье в радость лишь ему, а для тебя — досада.
Ты и не вспомнишь о рабе, владыка мой всевластный,
А мне всю жизнь отдать тебе — и радость и награда.
К тебе мечтою устремлен Хафиз и днем и ночью,—
Пусть от разлуки умер он,— живи, грустить не надо!
* * *
Меня покинул мой самшит, вознесшийся высоко,
На лик его я, позабыт, любуюсь издалека.
Мой стан обвили сетью пут волнящиеся кудри,
И, колдовски маня, гнетут меня два томных ока.
И, влюблено, в плену тенет, как птица, бьется сердце,
Мне, словно цепью, шею жмет аркан кудрей жестоко.
Безумен я, и потому, что ревность меня мучит,
Учить безумного уму — поверьте, нету прока.
А попугай души упрям: уста твои припомнит —
Охоты у него к сластям нет даже и намека.
А зёрна родинок огнем ты жжешь — румянцем лика,
Чтоб уберечься колдовством от козней злого рока.
И, отрешен от всех людей, Хафиз, увы, безумен —
Он без собратьев и друзей томится одиноко.
* * *
Увижу я в саду твой стан, и строен и высок,—
На мне кудрей твоих аркан — от головы до ног.
Всегда любовь и страсть гнетут влюбленного — весь век,
Чтоб от кудрей он, как от пут, спастись вовек не смог.
И мне, безумцу, нужен гнет в цепях твоих кудрей,
И пусть мудрец прибережет совет свой и урок.
И жгущий родинки твои жар твоего чела
Налит меня огнем любви — все зёрна жизни сжег.
Кто видит рдеющий закат, тот и заре не рад:
Зачем лишь раз, а не стократ в день озарен восток?
Сладка у попугаев речь, но сладкой негой слов
С тобою кто — о, не перечь!— соперничать бы мог?
Кого же я с тобой, пойми, сравню из всех людей?
Тебе подобных меж людьми еще не создал рок.
Никто со мной не разлучит мою любовь к тебе:
К тебе в моей душе привит моей любви росток.
Чтоб пыла страсти ведать суть, Хафиза расспроси:
В его горящем сердце путь в Ходжент теперь пролег!
* * *
У тебя в плену я, и не знать мне воли,
Я стенаю горько о печальной доле.
О, не жги мне сердце мукой огневою,—
Ведь добры к бездольным шахи на престоле.
Злобны твои очи, словно иноверцы,—
Сколько они сердцу причинили боли!
О тебе я помню, даже умирая,—
Вспомни же беднягу только раз — не боле.
Твоих уст я жертва — жизнь за них отдал я,—
Так вот и Фархада муки побороли.
Колдуны Кашмира у тебя учились:
Столь лихого взора мир не знал дотоле.
Твои псы затравят — прочь меня погонят,—
Путь найду я верный — в отрешенном доле.
Друг мой, твои очи, как палач, жестоки,—
Умирать Хафизу у тебя в неволе.
* * *
С любимой быть бы рядом, и мне такая надобна,
Которой мучить взглядом, глаз не спуская, надобно.
Все знал я, что нас учит,— страсть, верность, муки ревности,
А мне — любовь, что мучит,— страсть колдовская надобна.