Хафиз, ты верность смог сберечь господню льву лишь потому,
Что дан тебе разящий меч — не знающий предела стих!
* * *
Истомила мне душу чаровница презлая,
Полюбила другого, мне печаль насылая.
Тайну сердца хранил я, ты взглянула — и разом
Стала явна всем людям моя тайна былая.
Уст твоих и не видно, ну а скажешь ты слово —
Станет тайное явным, уст багрянцем пылая.
Как уста твои, малым стал весь мир мне и тесным:
Позабытый тобою, мучусь пленником зла я.
А откроешь чело ты, что прекраснее розы,—
Розы никнут и вянут, скрыть позор свой желая.
Не дождусь я свиданья, да и нет в этом дива:
Ведь чужда состраданья вся судьба моя злая.
Пылью с ног твоих очи насурмить бы Хафизу,—
Ведь грустит он, слезами свет очей застилая.
* * *
Едва лишь озаришь ты сад, павлин замрет, изнемогая,
А словом — слаще всех услад — ты посрамишь и попугая.
Не диво, что, красой блеснув, поработишь ты всех влюбленных,—
К твоим стопам падет Юсуф: «О шах времен, тебе слуга я!»
Влюбленным страсть не превозмочь, едва узрят твой лик и кудри,—
Мольба в устах их день и ночь, и — что ни миг — уже другая!
Кто не готов пролить всю кровь, узрев уста твои — рубины,
Тот запретит себе любовь, нектар желанный отвергая.
Оставит славу по себе тот страждущий и верный слову,
Кто гибнет от любви к тебе, весь груз тщеты с себя слагая.
И над твоим порогом ввысь взлетает сердце вольной птицей,
Ей над тобою вознестись — судьба возвышенно благая.
Твой лик — как полная луна, и полнит радостью Хафиза:
Закончен стих его сполна — он пел, в свой стих любовь влагая.
* * *
Тех, кто красой с тобою схож, на свете, нам явленном, нет,
Пылинки — даже те сочтешь, числа ж тобой плененным нет.
Жертв не ищи на стороне — убей меня своей красой:
Столь жаркой крови, как во мне, любовью опаленном, нет.
О лукобровая моя, срази меня своей стрелой,—
Другого, годного, как я, быть в жертву принесенным нет.
Ты краше розы, пленены тобой всех любящих сердца,
Но соловьев, что мне равны печально-горьким стоном, нет.
О, мне твоего лика вид узреть вовеки не дано:
Таких, кто солнца лик узрит, не ставши ослепленным, нет.
Я взором твоих глаз заклан,— увы, мне милости не ждать,—
Ужели истых мусульман в сем мире оскверненном нет?
Вкусил отраву я разлук,— свиданьем услади меня,
Что тебе стоит, милый друг? Позора благосклонным нет!
Весь разум отдал я, пойми, за твой румянец неземной:
Безумьем равных меж людьми со мною, помраченным, нет.
Хафиз тобой не оценен, о друг мой,— оцени его:
Столь верно любящих, как он, на свете, нам явленном, нет!
* * *
О кравчий, красного вина — под цвет весны — налей, прошу,
И да звучит твоя струна, певец,— запой звучней, прошу.
От пут ума — на сердце мрак, мне место — в винном погребке,—
Мудрец, меня в притон гуляк сведи,— печаль развей, прошу.
Своею кровью я истечь сегодня жажду в доле мук,
И, если нет вина,— свой меч омой в крови моей, прошу.
Я был святошей, и никак нельзя мне было пить с тобой,
Теперь я просто весельчак — вина в фиал мне влей, прошу.
Вселенской чашею вина — и тою я не опьянюсь,—
Дай, чтоб напиться допьяна, вина мне похмельней, прошу.
Ущербный месяц светит мне, ущербна вся судьба моя,—
Под стать набравшей сил луне дай мне фиал полней, прошу.
И, если от своих щедрот Хафизу ты вина не дашь,
Дай ему зелья от невзгод — его ты пожалей, прошу.
* * *
Твой светлый лик — как солнечный восход:
Тебя узрев, светило прочь уйдет.
Ты на пылинку глянешь — в тот же миг
Ей — солнцем быть, сияющим с высот.
А поведешь ты речь — твои уста
Журчат, как родники живящих вод.
Рубины уст улыбкою блеснут —
И потеряет сладость даже мед.
Бутоном рдеет сердце, пощади —
Оно веселой розой расцветет.
А без тебя мне и цветущий сад —
Темнее, чем темницы мрачный свод.
В лучах сиянья твоего чела.
В любой колючке роза проблеснет.
Ты глянешь, как влачится сей бедняк —
Ему и слава будет и почет.
Хафиз хоть слово молвит без тебя —
Его тотчас раскаянье гнетет.
* * *
Твой лик прекрасней вешних роз и в зависть всем тюльпанам, право,
Душисты пряди твоих кос — полны дыханьем пряным, право.
Твое чело увидев вдруг, подобное дневному солнцу,
Затмится скорбно лунный круг перед огнем багряным, право.
Над ликом, что светлей луны, не брови-месяцы ли встали
Иль крылья ворона, черны, парят над ликом рдяным, право?
А кудри станешь ты чесать — благоуханьем дивным пышет,—
Душистый мускус им под стать неведом и джейранам, право.
Разлился слез моих поток, и ставит ловчий кудри-сети,
Меня поймают на крючок иль завлекут арканом, право.
Приди к очам моим, пока живой водой мой взор струится:
Вблизи такого родника дано цвести полянам, право,
Весь камень, что в горах таим, покажется мягчайшим воском
Пред сердцем каменным твоим и его гневом рьяным, право.
Твоим рубиновым устам вручу я жизнь свою охотно —
Всю душу в жертву я отдам твоим устам медвяным, право.
Увы, неведом мне цветник — приют и кров Хафизу в горе,
Но там, где ты, твой дивный лик,— цвести садам румяным, право.
* * *
Когда, терзая, милый друг казнить меня желает,
Меня губить он гнетом мук, стократ казня, желает.
Но сердцу — радость, а не стыд терпеть обиды друга,—
Больное сердце вновь обид день ото дня желает.
Когда весь мир зальют лучи сияющего солнца,
Влюбленный жечь себя в ночи в пылу огня желает.
От века розу обожал ты, соловей, страдая,
Но роза жить, шипами жал тебя дразня, желает.
И как в леченье ждать удач, увы, больному сердцу,
Когда меня сгубить сам врач, хворь не гоня, желает!
Для суетного благодать — себя богатством тешить,
Влюбленный — в горестях страдать, любовь храня, желает.
В сады блаженств мирская страсть влечет нас неуклонно,—
Хафиз — с Мансуром вместе пасть, главу клоня, желает.
* * *
Взор безбожный твой мне душу разорить жестоко хочет,
Реки слез моих на сушу вылить в два потока хочет.
О любви я ей ни слова, даже мучась не промолвлю,
А она меня бедово мучить, грозноока, хочет.
Сердце мучится сурово, пылом страсти одержимо,
Если друг мой на другого глянуть хоть в полока хочет.
Много лет — за летом лето — гибну я в тенетах страсти,—
Что же мрак кудрей со света сжить меня до срока хочет?
Умертвит всю душу в теле, в узах тленности исчезнет,
Кто достичь заветной цели — твоего порога хочет.
Сколько сломленных страданьем жжет она огнем разлуки,
А кого ж она избраньем вознести высоко хочет?
Я горю, Хафиз, багрово,— любо ей любить другого,
А меня она сурово прочь прогнать далеко хочет.
* * *
Полумесяцы ли это, брови ль выгнуты красиво?
Живописцы всего света изумятся: «Что за диво?»
Перед ними я в смиренье каждое мое мгновенье:
Тяжко бьют меня каменья — я для них, увы, пожива.
И я верности не рушу: не войдет чужое в душу,—
Море выплеснет на сушу всякий сор в часы прилива.
С той поры, как волей рока стал страдать я одиноко,
Град каменьев бьет жестоко в грудь меня без перерыва.
О кудрях твоих в кручине, я готов брести в пустыне,—
Я с Меджнуном дружен ныне — как и он, бреду тоскливо.
Не был бы мой плач горючим, я б сгорел в пыланье жгучем:
Сушь всегда грустит по тучам, все сухое ждет полива.
Не твердите мне заклятья от любви: рожден сгорать я,—
Что вам в жизни моей, братья,— отвечайте мне правдиво.
Я — скиталец града страсти, о друзья, терплю напасти,—