стают со смертного одра, сильные, как десять тысяч оленей в феврале. И даже наполовину утопленники оживают, те, которым невмоготу стало жить на этом проклятом, опустелом, злосчастном земном шаре. Утопленники возвращаются к жизни из-за пары глаз, из-за чуточки теплого сочувствия, из-за маленьких ручек и стройной шеи. Даже утопленники, вот они, эти двуногие, что за удивительный народ живет на земле…
СЦЕНА ВТОРАЯ
Комната. Вечер. Дверь скрипит и захлопывается. Б е к м а н. Д е в у ш к а.
Д е в у ш к а. Так, ну а теперь посмотрю при лампе, что за рыбу я выудила. Ну и ну! (Она смеется.) Скажите, ради бога, что это за штука такая?
Б е к м а н. Эта? Это мои очки. Да. Вы смеетесь. Это мои очки. К сожалению.
Д е в у ш к а. Это вы называете очками? По-моему, вы нарочно строите из себя чудака.
Б е к м а н. Да, мои очки. Вы правы: вид у них, пожалуй, немножко чудной. С этой жестяной оправой. И серые тесемки, которыми они прикрепляются к ушам. И серая тесемка на переносице! От них лицо делается серым, как шинель. Жестяное лицо робота. Лицо противогаза. Да это и есть противогазные очки.
Д е в у ш к а. Противогазные очки?
Б е к м а н. Противогазные. Их выдавали солдатам со слабым зрением. Чтобы они и в противогазе могли что-нибудь видеть.
Д е в у ш к а. А почему вы их сейчас-то носите? Что, у вас нет настоящих очков?
Б е к м а н. Нет. Были, да. Но их сбило взрывной волной. Эти, конечно, некрасивые. Но я рад, что хоть такие есть. Ужасно уродливые очки, я знаю. И они лишают меня уверенности в себе, потому что люди надо мной смеются… Но, в конце-то концов, мне все равно. Я без них не могу. Без очков мне пропасть. Правда, без них я никуда не гожусь.
Д е в у ш к а. Да? Без них никуда не годитесь? (Радостно, не жестоко.) Ну так давайте сюда скорее эту гнусную штуку. Вот — ну что скажете? Нет, вы только перед уходом получите их обратно. Вдобавок мне так спокойнее. Я ведь знаю, что без них вы никуда не годитесь. Гораздо спокойнее. Без очков вы совсем другой. По-моему, у вас такой безотрадный вид именно потому, что вы смотрите на все сквозь свои страшные противогазные очки.
Б е к м а н. А теперь у меня все плывет перед глазами. Верните их мне. Я ничего больше не вижу. Вы тоже отодвинулись куда-то вдаль. И не разглядеть.
Д е в у ш к а. Чудесно. Мне этого и надо. Да и для вас так лучше. В очках вы похожи на призрак.
Б е к м а н. Может, я и есть призрак. Призрак вчерашнего дня, на который сегодня никто и смотреть не хочет. Призрак времен войны, кое-как подновленный для мирного времени.
Д е в у ш к а (с сердечной теплотой). И какой угрюмый, серый призрак! Мне кажется, у вас и внутри такие противогазные очки, эх вы, недоделанная рыба. Очки пусть остаются у меня. Даже хорошо, если один вечер у вас все будет немного расплываться перед глазами. Ну что, брюки годятся? Ладно, сойдет. Вон там куртка, берите и ее.
Б е к м а н. Ого! Сначала вы меня вытаскиваете из воды, а потом стараетесь, чтобы я утонул. Да она с плеч настоящего атлета. У какого великана вы ее стащили?
Д е в у ш к а. Этот великан мой муж. Был когда-то.
Б е к м а н. Ваш муж?
Д е в у ш к а. Да. А вы думали, я торгую мужской одеждой?
Б е к м а н. Где же он? Ваш муж?
Д е в у ш к а (тихо, с горечью). Умер с голоду, замерз, убит — откуда мне знать. После Сталинграда он пропал без вести. Вот уже три года.
Б е к м а н (оцепенело). В Сталинграде? В Сталинграде, да, да. Да, в Сталинграде, там много полегло. Но некоторые возвращаются. И надевают вещи тех, кто не вернулся. Человек, который был вашим мужем, был великаном, человек, которому принадлежит все это, не вернулся. А я, я явился сюда и надеваю его костюм. Это здорово, правда? Разве не здорово? И куртка его такая огромная, что я прямо тону в ней. (Торопливо.) Я ее сейчас сниму. Не могу иначе. Надену свое мокрое тряпье. Я умру в этой куртке. Она меня душит. Я же карикатура в ней. Страшная, гнусная карикатура, сделанная войной. Не хочу я оставаться в этой куртке.
Д е в у ш к а (тепло, горестно). Тише, ты, рыбина. Останься в ней, пожалуйста. Таким ты мне нравишься, рыбина. Несмотря на твою дурацкую прическу. Ее ты тоже вывез из России, да? Очки, нога, да еще эта нелепая щетина. Вот в чем дело. Ты не думай, что я над тобою смеюсь, рыбина. Нет, конечно, нет! У тебя такой удивительно печальный вид, бедняга ты, серый призрак, в куртке с чужого плеча, и потом эти волосы и негнущаяся нога. Нет, рыбина, нет! Мне не до смеха. У тебя такой печальный вид. Я реветь готова, когда ты на меня смотришь своими безутешными глазами. Ты молчишь. Скажи что-нибудь, рыбина, скажи. Что-нибудь скажи. Хоть бессмыслицу, да скажи. Скажи, рыбина, ведь ты подумай, как страшно тихо в мире. Скажешь что-нибудь, и уже не так одиноко. Открой же рот, человек-рыба. Нельзя так стоять весь вечер. Поди сюда. Сядь. Здесь, со мной рядом. Поближе, слышишь? Не бойся, я ведь все равно расплываюсь у тебя перед глазами. Подойди, даже закрой глаза, если хочешь. Подойди и скажи хоть слово, чтобы не так пусто было. Разве ты не слышишь, какая ужасная тишина кругом?
Б е к м а н (в смятении). Мне приятно смотреть на тебя. На тебя, да. Но при каждом шаге мне чудится, что я иду назад. Понимаешь ты, что со мной делается?
Д е в у ш к а. Ах, брось. Вперед, назад. Вверх, вниз. Завтра, возможно, мы будем лежать в воде, разбухшие и склизкие. Немые и холодные. Но сегодня мы еще теплые, сегодня вечером еще теплые, слышишь ты! Скажи что-нибудь, рыба. Сегодня вечером тебе от меня не уплыть. Будь покоен. Я ни одному твоему слову не верю. Но дверь, дверь я на всякий случай запру.
Б е к м а н. Оставь. Я не рыба, и дверь запирать не к чему. Видит бог, я не рыба.
Д е в у ш к а (горячо). Рыба! Рыба ты! Мокрый серый призрак.
Б е к м а н (словно в забвении). Меня это давит. Я иду ко дну. Душит меня. Оттого, что я так плохо вижу. Все в сплошном тумане. Но меня душит.
Д е в у ш к а (испуганно). Что с тобой? Да ну же, говори, что с тобой?
Б е к м а н (с возрастающим страхом). Я схожу с ума, медленно, но верно схожу с ума. Отдай мне очки. Живо. Это оттого, что в глазах у меня туман. А-а! Мне кажется, за твоей спиной стоит человек! Все время стоит. Огромный. Похожий на атлета. Великан, понимаешь, великан. Но это только кажется, потому что я без очков, великан-то на одной ноге. Он все ближе подходит, великан на одной ноге, на двух костылях. Слышишь: тук-так, тук-так. Это костыли стучат. Он уже стоит за тобой. Чуешь его дыхание на затылке? Дай мне очки, я не хочу больше его видеть. Вот он вплотную стоит за тобой.
Девушка кричит и убегает.
Какая-то дверь скрипит и захлопывается. Явственно слышно «тук-так» костылей.
(Шепотом.) Великан!
О д н о н о г и й (монотонно). Что ты здесь делаешь? Эй, ты? В моей одеже? На моем месте? С моей женой?
Б е к м а н (обомлев). Твоя одежа? Твое место? Твоя жена?
О д н о н о г и й (все так же монотонно и вяло). А ты, ты что тут делаешь?
Б е к м а н (запинаясь, тихо). Вчера ночью я то же самое спрашивал у мужчины, который был у моей жены. В моей рубашке. В моей постели. «Что ты здесь делаешь?» — спросил я. У него плечи поднялись и тут же опустились, и он сказал: «Как — что я здесь делаю?» Вот что он мне ответил. А я закрыл дверь в спальню, нет, сначала я погасил лампу… И вышел на улицу.
О д н о н о г и й. Поди сюда, к свету. Я хочу разглядеть твое лицо. Ближе. (Глухо.) Бекман!
Б е к м а н. Да. Я. Бекман. Я думал, ты меня не узнаешь.
О д н о н о г и й (тихо, но с душераздирающим упреком). Бекман… Бекман… Бекман!
Б е к м а н (мучаясь). Замолчи ты! Не называй этого имени! Я не хочу больше носить это имя! Замолчи!
О д н о н о г и й (жалобно). Бекман, Бекман.
Б е к м а н (кричит). Это не я! Я больше не хочу им быть! Не хочу быть Бекманом! (Выбегает.)
Какая-то дверь скрипит и захлопывается. Слышен ветер и бег человека по тихим улицам.
Д р у г о й. Стой! Бекман!
Б е к м а н. Кто это?
Д р у г о й. Я. Другой.
Б е к м а н. Опять ты здесь?
Д р у г о й. Еще здесь, Бекман. Всегда, Бекман.
Б е к м а н. Что тебе надо? Пропусти меня.
Д р у г о й. Нет, Бекман. Это дорога к Эльбе. Пойдем, улица там, повыше.
Б е к м а н. Пропусти меня. Я к Эльбе хочу.
Д р у г о й. Нет, Бекман, идем. Дальше ты пойдешь по улице.
Б е к м а н. Дальше по улице! Значит, я должен жить? Дальше идти? Должен есть, спать и все прочее?
Д р у г о й. Идем, Бекман.
Б е к м а н (скорее вяло, чем взволнованно). Не называй этого имени. Не хочу больше быть Бекманом. Нет у меня больше имени. Жить дальше, когда есть человек, человек с одной ногой, и это из-за меня у него одна нога? У него одна нога, потому что был на свете унтер-офицер Бекман, который сказал однажды: обер-ефрейтор Бауер, с этого поста вы не уйдете, будете стоять насмерть. Мне жить дальше, когда есть этот одноногий, который то и дело говорит: Бекман! Упорно: Бекман! Все время: Бекман! И так, словно говорит «могила». Словно «убийство» говорит или «собака». Мое имя выговаривает как «светопреставление»! Глухо, грозно, отчаянно, а ты говоришь, мне жить дальше? Я на улице, опять на улице. Вчера ночью стоял на улице. Сегодня стою на улице. Всегда стою на улице. А двери закрыты. А при этом я человек с ногами, и ноги у меня усталые, тяжелые. С брюхом, и оно урчит от голода. С кровью, и она стынет ночью на улице. А одноногий все твердит мое имя. А ночью мне даже прилечь негде. Но куда мне деваться, скажи? Пропусти меня!
Д р у г о й. Пойдем, Бекман. Дальше по улице. В гости к одному человеку. И ему ты ее вернешь.
Б е к м а н. Что верну?
Д р у г о й. Ответственность.
Б е к м а н. В гости к одному человеку? Да, да, пойдем. И ответственность я ему верну. Да, да, пойдем. Хочу хоть ночь проспать без одноногих. Я ему верну ее. Принесу ее с собой и отдам. Отдам назад мертвых. Ему! Идем же, идем к человеку, который живет в теплом доме. В этом городе, в любом городе. В гости к этому человеку, мы ему что-нибудь подарим — славному, хорошему, достойному человеку, который всю жизнь выполнял свой долг, и всегда только долг! Но это был лютый долг! Страшный долг! Заклятый, проклятый, треклятый долг. Пошли! Пошли!