Дресс-код здесь варьируется от корпоративно-неформального до туристически-тропического. Боюсь, я самый потный и растрепанный человек в округе[173]. В запахе пирса 21 нет ничего даже отдаленно морского. Два представителя «Энглера», исключенные из корпоративного сбора, сидят бок о бок в конце ближайшего ряда, закинув правую ногу на левое колено и дрыгая лоферами в идеальном подсознательном синхроне. У каждого младенца в зоне слышимости, похоже, многообещающее будущее в профессиональной опере. А еще каждого младенца, которого несут или качают, несет или качает мать. Больше пятидесяти процентов сумочек и кошельков – плетеные/ротанговые. Почему-то кажется, что все присутствующие женщины – на журнальных диетах. Средний возраст здесь как минимум сорок пять.
Мимо пробегает работник пирса с огромным рулоном крепа. Последние пятнадцать минут трезвонит какая-то пожарная сигнализация, действующая на нервы и игнорируемая всеми, потому что ее вроде бы игнорировали британская красотка на громком оповещении и представители «Селебрити» с планшетами. Теперь же раздается то, что сперва кажется какой-то тубой из ада, – два пятисекундных гудка, от которых по рубашкам бежит рябь, а на лицах появляются гримасы. Оказывается, что это корабельный ревун парохода «Вестердам» от «Холланд Америка», объявляющий «провожающим-сойти-на-берег» в связи со скорым отправлением.
Время от времени я снимаю кепку и полотенце и как бы обхожу дирижабельный ангар по периметру – подслушиваю, завожу разговоры. Больше половины пассажиров, которых я разговорил, здешние, из южной Флориды. Но больше и смешнее всего окупается небрежное подслушивание: по всему ангару идут болтологические разговоры. И большой процент из этих подслушанных диалогов – то, как одни пассажиры объясняют другим пассажирам, почему отправились на круиз 7НК. Здесь это как бы универсальная тема обсуждений – как в рекреации отделения для душевнобольных: «Ну, а ты здесь почему?» И поразительная константа во всех ответах – никто ни разу не сказал, что поехал на этот люксовый круиз 7НК ради того, чтобы поехать на люксовый круиз 7НК. Так же как не ссылаются на расширение горизонтов или безумную страсть к парасейлингу. Никто даже не заикается, что его заворожили фантазии-слэш-обещания «Селебрити» баловать в утробном стазисе, – более того, слово «баловать», столь вездесущее в брошюре 7НК «Селебрити», при мне не упоминается ни разу. Слово, которое слышится во всех объяснительных беседах раз за разом, – «расслабиться». Все характеризуют грядущую неделю либо как давно откладываемое вознаграждение, либо как последнюю попытку спасти разум и себя от какого-нибудь непостижимого давления, либо и то и другое[174]. Многие объяснительные нарративы – длинные и запутанные, а некоторые – даже шокирующие. В двух разных разговорах участвуют люди, недавно похоронившие долго страдавшего от болезни родственника, за которым несколько месяцев ухаживали на дому. Оптовый продавец цветов в бирюзовой рубашке с надписью «Марлинс» рассказывает, как ему удалось сохранить истрепанные останки своей души в суете периода с Рождества по день Святого Валентина – только лишь потому, что впереди маячила эта неделя, когда можно полностью расслабиться и заново родиться. Троица ньюаркских копов, только что вышедших на пенсию, пообещали себе когда-то люксовый круиз, если переживут двадцать лет службы. Пара из Форт-Лодердейла описывает сценарий, когда им пришлось отправиться на люксовый круиз 7НК из-за стыда перед друзьями – как будто они ньюйоркцы, а «Надир» – статуя Свободы.
Кстати, теперь я эмпирически подтвердил, что я здесь единственный взрослый пассажир без какого-либо фотооборудования.
В какой-то момент незамеченным ускользнул из западного окна нос холландовского «Вестердама»: за окном теперь пусто, и через дырявую завесу испарившегося дождя палит солнце. Дирижабельный ангар теперь наполовину опустел и стих. БОЛЬШОЙ ПАПОЧКА с супругой давно ушли. Лоты с 5 по 7 объявили пачкой, и я практически со всем столпившимся контингентом «Энглер корпорейшен» теперь двигаюсь каким-то колонным стадом навстречу проверке паспортов и трапу на Палубу 3[175]. А теперь нас (каждого) приветствует не одна, а сразу две хостесс арийской внешности из гостиничного персонала и ведут теперь по пышному сливовому ковру внутрь, предположительно, самого «Надира» – теперь под потоками высококислородных кондиционеров как будто с легкими добавками освежителей, с секундной задержкой – по желанию, – чтобы корабельный фотограф снял наше предкруизное фото[176], видимо, для какого-то сувенирного ансамбля «До/После», который нам попытаются продать в конце недели; и я вижу первый из стольких знаков «Осторожно, ступенька» за эту неделю, что не сосчитать, потому что пол в архитектуре мегакорабля склепан как будто как попало: неровный – на каждом шагу внезапные двадцатисантиметровые ступеньки вниз и вверх; и наступает блаженное ощущение от высыхающего пота и первого дуновения прохлады от кондиционеров, и вдруг я уже не помню, на что похож хор изнуренных жарой младенцев – только не в этих маленьких коридорах с мягкой обивкой. Правый ботинок одной из двух гостиничных хостесс, похоже, ортопедический, и она шагает с хромотцой, и эта деталь почему-то ужасно трогательна.
И пока Инга и Гели из Обслуживания гостей сопровождают меня на борт (а прогулка как будто бесконечная – вверх, на нос, на корму, зигзагами через шпангоуты и коридоры со стальными перилами, где из маленьких круглых динамиков в бежевом эмалевом потолке, который я мог бы достать и локтем, играет успокаивающий джаз), весь трехчасовой предкруизный гештальт стыда, объяснений и «А ты здесь почему» полностью транспонируется, потому что через определенные промежутки на каждой стене висят сложные карты и схемы поперечных сечений, каждая с большой и обнадеживающей веселой красной точкой и подписью «ВЫ ЗДЕСЬ», и это утверждение пресекает все вопросы и сигнализирует, что объяснения, сомнения и стыд теперь остались позади вместе со всем остальным, что мы оставляем позади, вверяясь в руки профи.
И лифт сделан из стекла и бесшумный, и хостесс, пока мы возносимся вместе, слегка улыбаются и смотрят в никуда, и в соревновании, какая из двух хостесс лучше пахнет в герметичной прохладе, победителей нет.
И теперь мы проходим маленькие корабельные магазинчики с обшивкой из тика – «Гуччи», «Уотерфорд» и «Веджвуд», «Ролекс» и «Раймонд Вейл», – и джаз трещит и прерывается объявлением на трех языках насчет «Welcome» и «Willkomen» и того, что через час после отплытия состоится обязательная учебная тревога.
В 15:15 я внедрен в каюту 1009 «Надира», и немедленно почти целиком съедаю корзину с бесплатными фруктами, и откидываюсь на реально хорошей кровати, и барабаню пальцами по набитому животику.
Отплытие в 16:30 оказывается мероприятием не без вкуса, с крепом и гудками. На каждой палубе снаружи есть галереи с релингами из какого-то очень хорошего дерева. Сейчас пасмурно, и океан внизу темный, пенный и т. д. От него пахнет не столько рыбой или океаном, сколько просто солью. Наш гудок еще более планетопотрясающий, чем гудок «Вестердама». Большинство из тех, кто нам машет, – отдыхающие у релингов на палубах других мегакораблей 7НК, тоже сейчас отбывающих, так что это сюрреалистическая сценка – невольно представляешь, как мы пройдем по всем Западным Карибам параллельно, все время маша друг другу. Причаливание и отплытие – те два раза, когда капитан мегалайнера действительно управляет кораблем; и капитан «MV Надир» Г. Панагиотакис разворачивает нас и направляет нос в открытое море, и мы – большие, белые и чистые – встаем под парус.
Все первые два дня и ночи стоит непогода, с пронзительным ветром и волнением на море, пена[177] бьет в стекло иллюминатора и т. д. 40+ часов мы как будто отдыхаем на люксовом круизе по Северному морю, и персонал «Селебрити» ходит с видом сожалеющим, но не извиняющимся[178], и, справедливости ради, трудно винить «Селебрити крузес инк.» за погоду[179].
В ветреные дни, как первые два, пассажирам рекомендуется наслаждаться видом с релингов на подветренной стороне «Надира». У единственного парня, который хоть раз пытался присоединиться ко мне на ветреной стороне, унесло очки, и он не оценил мое замечание, что для наблюдения за видами в условиях высокой ветрености лучше подходят очки с загибающимися за уши дужками. Я все ждал, когда кто-нибудь из команды наденет традиционный желтый дождевик, но не дождался. Созерцанием я чаще всего занимался у релинга Палубы 10, так что море было далеко внизу, и звуки его плеска и волнения долетали оттуда, похожие на прибой, а визуально это больше напоминало смывание в унитазе. Никаких плавников в зоне видимости.
На неспокойном море ипохондрики заняты тем, что каждые пару секунд проверяют пульс в желудочной области и гадают, вдруг то, что они чувствуют, – начало морской болезни, и/или прикидывают точный уровень ощущаемой морской болезни. Но в плане морской болезни оказывается, что неспокойное море – примерно как сражение: никогда не знаешь наперед, как отреагируешь. Испытание глубинной и неуправляемой начинки человека. У меня морской болезни не оказалось. Неожиданный иммунитет, глубинный и непрошенный – и слегка напоминающий чудо, учитывая, что я страдаю от всех остальных болезней укачиваний из «Настольного справочника врача» и что они ничем не лечатся[180]. Весь первый день бурного плавания я озадачен тем, что у остальных пассажиров на «MV Надир» как будто одинаковый порез бритвой под левым ухом – что в случае пассажиров-женщин выглядит особенно странно, – пока не узнаю́, что эти маленькие круглые штучки вроде пластыря у всех на шеях – новые особые термоядерные трансдермальные наклейки от укачивания, без которых, оказывается, сейчас никто, разбирающийся в люксовых круизах 7НК, не выходит из дома.