На лицо луны смотреть я буду в кратком забытьи.
Выше неба запущу я стрелы быстрые любви,
Если только скажешь: "Где же ты пропал, мой Атаи?"
В разлуке с моей госпожою "ах" скажу и потом умру...
Царица моя! О твоих очах скажу и потом умру.
И если в час смерти спросят меня, во что же верую я —
"Одна лишь она живет в мечтах!" — скажу и потом умру.
А спросит ангел у райских врат — "Ты гурий хочешь в раю?" —
"Нет, к милой пусть стремится мой прах!" — скажу и потом умру.
О роза роз, ты вечно живи, а если мне умирать —
"Обо мне хоть изредка вспомни в слезах!" — скажу и потом умру.
Красавицам трудно выполнить то, что им завещают друзья,
Но я — "вспоминайте о прежних днях!" — скажу и потом умру.
Гибнет от страсти к тебе Атаи. "Пусть будет его душа
Спутником милой в загробных краях!" — скажу и потом умру!
К сладкоустой устремившись, вечной жаждою богат, —
Не хотел живой воды я, мне Ковсар не нес услад.
В небеса бежал навеки, спрятался от нас Мессия,
На уста моей любимой бросив пристыженный взгляд
Ты богата красотою — я лишь нищий пред тобой;
Взгляд один за эти годы подари мне, как закят.
Я томлюсь в степи разлуки, полон жажды беспримерной;
Что с того, что слез потоки полноводней, чем Ефрат!
При свидании открою я любовь мою любимой
И навеки в мир живущих будет мне закрыт возврат.
Нерадивость — преступленье на путях любви, о сердце,
Пустяки в делах любовных много трудностей таят.
Раз уделом недостойных стал Герат, так скинь халат свой,
Атаи, одень лохмотья и навек покинь Герат.
Навек к любимой сердце прикипело,
Она дороже мне души и тела.
К свиданию с тобой оно стремится,
До прочего ему давно нет дела.
Пишу, мечтая об устах любимой —
Кровь каплет с букв, терзаньям нет предела.
Султан любви едва махнул рукою —
И войско сердца сразу ослабело.
Пусть Ханаан богат людьми — к Юсуфу
Всегда Якуб стремится престарелый.
Пора стать мудрым, мударрис, ужели
Внимать рассудку время не приспело?
Из уст ее узнал ты тайну бога,
Рви, Атаи, с фатой закрытым смело!
Как ни жжет огнем разлуки милая моя меня,
Я терплю, тот гнет жестокий даже в мыслях не кляня.
Миср любви не уважает, как Зулейха, тех людей,
Что Юсуфа не полюбят, честь и стыд не сохраня.
Я кровавыми слезами плачу от очей твоих,
Весел я: твоя жестокость — для любви твоей броня.
Райский сад, прнсноблаженство, гурии — на что они?
Миг свиданья предпочту я, все в одном соединя.
Разве может быть влюбленный златом, серебром прельщен?
Лишь свиданья ждет он в горе, света радостного дня.
Весть о локонах любимой ветерок в Китай донес —
Не везут китайцы мускус к нам, свою судьбу браня.
Коль от Атаи попросишь, ты свидетельства любви,
Он стрелу — твою ресницу — вынет из груди, стеня.
Тоска по любимой — души собеседник; печально то сердце, в котором тоски нет,
Тебе ль о тоске говорить моей стану? Скажу я тоске — этот друг не остынет.
О вере, неверье коран говорит нам, но темны нам эти слова и неясны;
Белок и зрачок твоих глаз изучивши, искатель дороги искомой не минет.
Немало красавиц есть в мире подлунном, и ранят жестоко лукавые взгляды,
Но полной соблазна, коварства и неги — такой не ищите, такой и ровни нет.
Ты хочешь убить мою бедную душу, из лука бровей поразить хитроумно,
Во всех уголках мне готовит засаду твой взгляд — из груди он и сердце мне вынет.
Коль я от разлуки с тобой беспокоен, меня ты упреками все же не мучай,
Для немощных и нетерпенье — терпенье, и кто из них путь беспокойства отринет?
Теперь, когда я опьянен постоянно от мысли о нежных устах луноликой,
В вине и в воде я живой не нуждаюсь, мне нужны уста, пусть все прочее сгинет!
Советчик, ты мне предлагаешь напрасно: "Оставь же печаль, Атаи, по любимой!"
Но разве достоин тот быть человеком, кто старого, верного друга покинет?
Я понял тебя, ты неверной, дурной оказалась.
Для сердца печального злою бедой оказалась.
Ах, сколько же душ ты похитила и погубила —
Прекрасная ликом, ты черной душой оказалась!
Какой совершило в предвечности грех ты, о сердце,
Что из-за красавиц в печали такой оказалось?
Ногой на лицо мое вставши, смеется: "Мне больно!
Лицо твое, знаешь, циновкой плохой оказалось!"
Глядел на нее Атаи и услышал бедняга:
"Ты низок, и алчность владеет тобой, — оказалось!"
Ланиты ль то, иль сад благоуханный,
Уста ль, бутон ли, солнцем осиянный?
Глаза ее разбойничьи увидев,
Ты скажешь: "Вот так плут из Туркестана!"
Когда она кокетливо проходит,
Ты скажешь: ангел, что поет "Осанна"!
Над миром красоты, как царь, ты правишь,
Ты — наших дней Юсуф из Ханаана.
На розовых щеках твоих пылинки
Или поля цветущие райхана?
То шар серебряный, иль подбородок,
То локон иль клюшка для човгана?
Увидя Атаи, она смеется:
"Опять он здесь, скиталец этот странный!"
От любимой и прекрасной я терплю злой гнет всегда,
Голос сладкий, но отраву он мне в сердце льет всегда.
Солнце алое востока, что из дома бродит в дом,
Ищет света щек любимой, и за ним идет всегда.
Лук бровей не напрягая, стрел не мечет из очей —
Все же птиц бессильных сердца, не прицелясь, бьет всегда.
Вечно яростно ревнуя к веянью ее кудрей,
Амбра к пламени стремится, смерть свою зовет всегда.
В верность кипарисостанных вовсе веру потеряв,
Сердце, словно лист, трепещет от ветров невзгод всегда.
Как красавица жестока — тех, кто полюбил ее,
Отягчает, не любя их, тяжестью забот всегда.
В час, как славит губы милой в дивных песнях Атаи,
Он и сахару, бесспорно, сладость придает всегда.
Мускусный пушок на щечках, что с душой чудесной в дружбе,
Это Хызр — вода живая с Хызром, всем известно, в дружбе.
Слез я пролил дождь весенний, облаком те слезы стали,
Это облако отныне с той луной небесной в дружбе.
Чернота очей любимой и белок — вот дивный образ:
Здесь неверье выступает с истой верой в лестной дружбе.
Образ твой моим стал гостем — молви, разве было б плохо,
Если б с настоящей встречей был тот гость прелестный в дружбе.
Коль метнешь ты стрелы взгляда, сердце разорвешь на части, —
Но со стрелами, однако, сердцу быть уместно в дружбе,
Врач, не спрашивай беднягу, как он мучится от боли,
Страстью раненный не хочет быть с лекарством в тесной дружбе.
Атаи в руках держал бы век златое стремя милой —
С муравьями Сулеймана ныне безызвестный в дружбе[7] .
Наступила весна! Выходи, розоликая, в сад,
Пусть все розы твоей красоты отраженьем блестят.
Коль в лицо твое взглянет бесстыдно нарцисс, прикажи:
И разбойника лилии сразу мечом поразят.
Алой розы рубашка покроется потом стыда,
Отвернется она, коль цветник твои взгляды почтят.
Сыплют золото и серебро алых роз лепестки,