Ветры, словно дервиши, скорей подобрать их спешат.
Видя розу, я буду рыдать, вспомнив милой лицо,
Пожалей меня, как соловья, что лишь горем богат.
Лучший в мире "макам" — погребок, песня в ладе хиджаз,
Порицаний не слушай чужих, только песне будь рад.
Небосвод, притесняешь ты злобно всегда Атаи,
Но луны не забудет он, этой царицы отрад.
Кто подобную этой красавицу ждет,
Пыль дороги ее светом ока сочтет.
Пусть вполне совершенна твоя красота,
Будет лучше, коль рядом с ней милость пойдет.
Пусть неверная будет и гурий стройней —
Но открыт ли пред ней в царство горнее вход?
Если кто сребротелой не любит, поверь,
Нищий он, тут и пояс златой не спасет.
Ты известна жестокостью всем на земле,
Между тем, Атаи вечно верность блюдет.
Боже, ты меня с тем кипарисом, стройным и прямым, не разлучай,
Соловья с цветущим этим садом, что тобой храним, не разлучай.
Убивать влюбленного не надо, а разлука с милой — смерть ему;
Тело, полное тоски, с душою манием одним не разлучай.
О Меджнуне, в пламени горящем, расскажи ты племени Лейли,
А глаза Якуба ты с Юсуфом, сыном дорогим, не разлучай.
Обо мне, больном, она мечтает, ставши всех влюбленных образцом,
Ты меня с тем рудником алмазов, щедрым и благим, не разлучай.
Небосвод! Коль ты к тому стремишься, чтоб меня, несчастного убить,
То убей меня, но с той, к которой страстью я томим, не разлучай.
Хочешь взять ты жизнь мою, разлука, видно, ненавистен я тебе, —
Разлучи меня с моею жизнью, с другом лишь моим не разлучай.
Атаи, коль просишь ты у бога счастья и спокойствия души,
То покорно гнущуюся шею с локоном витым не разлучай.
Меня убить решила ты — и кудри черные наслала...
О, сколько бед еще терпеть меня заставишь, как бывало?
Ты взглянешь искоса лишь раз — и тысячу сердец убьешь ты;
О черноглазая моя, где столько козней ты узнала?
По морю глаз моих всегда плывет пленительный твой образ,
Из щепочек ресниц связал я челн тебе, чтоб не устала.
Чтоб видеть сахар уст твоих, на миг не складывая крыльев,
Души летает попугай. Ужель его ты не видала?
На власть, богатство не глядит свободный человек, который
Из рук возлюбленной своей вкусил от полного фиала.
Когда б факих способен был на волосок любовь постигнуть,
То к расщепленью волосков охота б у него пропала.
Раб Атаи вот-вот умрет, разлукой тяжкой утомленный;
Хотя б спросила госпожа: "Что, милый друг, с тобою стало?"
Сердце ты мое взяла, исчезаешь почему?
И жестокости предел преступаешь почему?
Ты соперникам моим улыбаешься с охотой.
Бессердечно кровь мою проливаешь почему?
В склянке сердца моего лишь вино любви таится;
Камни гордости в нее ты бросаешь почему?
Рукавом не закрывай уст своих ты на прогулке;
Нет их вовсе, ты же их закрываешь почему?
Атаи, ее кудрей ветер не рассыпал наземь!
Оземь голову свою разбиваешь почему?
Неверная, что ж ты забыла, бедой окружила меня?
С безмерной печалью разлуки зачем подружила меня?
В обоих мирах я желаю, чтоб, изредка хоть проходя,
Углом только глаза взглянула и тем оживила меня.
Тебя полюбившее сердце прямым было, словно стрела,
Зачем ты, свой лук натянувши, разлукой сразила меня?
Указано было от века мне с чистым сдружиться вином,
Зачем же твоя укоризна, о старец, пронзила меня?
Соперника душу от тела пускай отрешил бы господь —
Ведь хитрость его от любимой навек отрешила меня.
Кто может, скажите, отречься от жизни своей навсегда?
Так значит, то господа воля с тобой разлучила меня?
Собака любимой ночами рычит, Атаи невзлюбя:
"Дай, нищий, поспать, ибо дерзость твоя разбудила меня!"
Мир покинуло глупое сердце. Что ж, похвален от мира уход, —
О кудрях твоих думает сердце, мысль о них его вечно влечет,
Цели в райском саду невозможна будет близость с любимой моей,
То, ей-богу, мне ад будет лучше этих райских далеких высот.
Я не видел прекраснее лика, уст медвяней, чернее очей.
В Руме, Мисре и Чине подобных ни один человек не найдет.
Я не знаю охотников, равных этим ясным лучистым очам, —
Всюду луки бровей настигают и стрела беспощадная бьет.
Если, синее платье надевши, выйдешь ты прогуляться, Луна,
В этот миг по щекам моим скорбным синий Нил, не стыдясь, потечет.
Если эти монгольские очи войско Чина на бой поведут,
Джагатаев весь край и узбеков разгромит удалой их налет.
Ты избранником мнишь себя ныне, Атаи, тайну добрых храни,
Ибо, верь мне, противен безмерно шум людской у раскрытых ворот.
Разум и рассудок, как безумцы, в цепь волос закованы твоих.
Повесть о Лейли теперь замолкла, звук цепей Меджнуна скромно стих.
Налетел поток разлуки грозной и сравнял безжалостно с землей
Сердца одинокого руины с кладом их мечтаний золотых.
Многие страдальцы притязают на любовь к свече красы твоей,
Но, как я, горел ли кто на свете? Знаю я, нет мотыльков таких.
Тот индус — зерно на щечке милой — бесконечно счастлив, что сидит
В цветнике лица твоем отрадном, между роз пленительно-живых.
Говорят, любить тебя — безумство; я охотно верю — может быть.
Но тебя и любят лишь безумцы, чуждые обычаев людских.
Красоты вином ты загордилась — я тебя прошу, остерегись,
Небо поднесет иную чашу и хлебнешь ты горестей лихих.
Перешел границы униженья, молит о вниманье Атаи
Дорогую, что ему дороже сердца и души, друзей, родных.
Праздник наступил, о госпожа, приходи, молю я неустанно,
Пусть на площади, как я гляжу, глянут все сквозь пелену тумана...
Жертвы к празднику приносят все, вот и я, в чьем сердце лишь недуг,
Душу приношу свою тебе, в жертву чистой, милой и желанной.
Вечный бог не создал ничего лучше этих сводчатых бровей —
Своды вышних девяти небес! Вот для вас образчик долгожданный!
Мысль о вере, о вселенной мысль больше в сердце не живут моем, —
Правит в царстве сердца образ твой, он мощнее всякого султана.
Свой правдивый сделала обет ложным эта дивная краса;
Как тут верить мускусу кудрей? Нет доверья кипарису стана!
Ясная весенняя пора... Что же я от милой так далек?
Как, печальный, выйду я теперь погулять в цветник благоуханный?
Словно мяч, бедняга Атаи мечется, не зная сам, куда,
Ведь кудрями всадница его гонит наподобие човгана.
Как болит мое сердце! Меня дорогая забыла,
Горе, скорбь неутешной души презирая, забыла.
Не дивись, если к небу вознесся мой вздох. Не меня ли
Та Зухра луноликая, вечно терзая, забыла?
Где же друг, чтоб сказать обо мне ненаглядной царице?
О дервише несчастном владычица края забыла.
Было время — и милостей дождь на раба изливался;
За какую вину его милость святая забыла?
Иль он сбился с пути?