городов и крепостей, в руинах которых гнездились только совы и филины. Один из героев произведения говорит: "Когда я посетил Бухарские края, я в каждом тумане (области) нашел тысячи развалин". В "Рассказах о сове" указываются совершенно конкретно населенные пункты, разоренные и разрушенные, и среди них такие крупные, как Ургут, Шахристан, Ганчи, Бекабад и многие другие. Какая яркая и полная картина последствий разнузданного хозяйничанья феодалов!
О виновниках бедственного положения народа-жадных феодалах-хищниках Гульхани пишет: "перепелятник хоть и хищник, но сил его хватает только на перепелку". К числу их относятся и феодалы, представленные в образах филина Бай-оглы и совы Япалак-биби. Владения их пришли в упадок в результате постоянных усобиц, замки их разрушены. За свою дочь Бай-оглы требует огромный калым в размере... тысячи развалин. Сова Япалак-биби — обнищавшая владетельница-полна высокомерия и самомнения. Она именует своего сына султаном, подражая царям птиц, в то время как он кормит гостя объедками, да и сам из них "захватил такой кусок, что сразу же стало видно донышко блюда". Положение совы, Япалак-биби, этой полной самомнения владетельницы, определяется одним из действующих лиц: "Слава города Намангана большая, а скатерть пустая". В другом месте подчеркивается, что в доме Япалак-биби не осталось ни крошки муки. С убийственным сарказмом рисует Гульхани образ феодала Бай-оглы, который, "сидя в развалинах Кайкобада, вообразил себя самим царем Кай-кобада". В то же время про этого Бай-оглы говорят: "Еще неизвестно, есть ли в доме у Бай-оглы что-нибудь кроме мышиных костей". Он хоть и кичится тем, что его прадед вел споры с самим Соломоном, но вынужден сам разводить огонь в очаге, подметать комнату и т. д. Мелочный, жадный Бай-оглы ведет бесконечную крохоборческую торговлю из-за размера калыма за свою дочь. Он смотрит на родное дитя как на предмет торговли, он груб и высокомерен, но в то же время "жаден как бакалейщик Абдурахим-ростовщик".
Образы других феодалов в произведениях Гульхани сделаны столь же яркими мазками. Представители кокандской знати внешне прикидываются правоверными мусульманами, ревнителями чистоты религии, подавляют малейшее проявление вольнодумства, но это не мешает всем этим ханжам и фарисеям на пирах напиваться допьяна вином, запрещенным кораном.
Гульхани, ограниченный в своих представлениях, с горечью мечтает о том, чтобы при дворах пра-вителей, наконец, появились бы мудрые советники, беспокоящиеся о делах государства, грамотные, и в то же время владеющие оружием, умеющие защитить, оградить народ от разорения-гибели. Бедствием для страны является, по мнению Гульхани, то, что на самом деле властителей окружают "обжоры и рвачи". Гульхани пишет: "Жрать они готовы, а дать совет ума нехватает. Подобны они злым псам. От таких вельмож полезного мало, а позора много. Ждать от таких людей благородства, как от верб абрикосов". Меткими определениями Гульхани рисует образ придворного Шуранкула: "...махровый цветок в глазах птиц, плут и разбойник, прожженный в делах, вороватый, как кошка, мошенник, бесстыдный скупердяй, готовый лететь на всякую мертвечину, мастер делить добычу: пять частей он давал тому, кто имел право на двадцать, а пятнадцать прикарманивал".
А вот еще один вельможа — Кардан. Пронырливый, хитрый, он не брезгует никакими средствами, чтобы добиться цели. Основное правило его: "ласковое дитя двух маток сосет". Он откровенно заявляет: "Кто хочет подладиться к хозяину, бросает кость его собаке". Трусливый в разговорах с сильными мира сего, он ведет себя нагло, нахально с теми, кто помельче и послабее. Вовремя спора он не церемонясь, хватает за горло Бай-оглы и ставит его на колени.
Столь же беспощаден Гульхани и к столпам мусульманской религии. Он изображает духовных лиц невежественными, тупыми и жадными. Характеристики Гульхани метки и убийственны.
"Суфий, — пишет он, — глуп, как баран. Верное слово для него ложь. Днем и ночью у него в руках четки, его молитва-вздорная болтовня".
Рядом с суфием — высокопоставленный богослов-почтенный сеид. Он "в делах истины преграда, к обидам и мучениям он ближе всех, по хитрости и коварству — хуже сатаны, в злодействах сильнее Хамана[1]. Он — неблагородный, бесстыдный ..." Муфтия — высшее духовное лицо Коканда, который "постоянно давал советы еще более глупым и бестолковым людям, чем он сам", — Гульхани сравнивает с некиими Каджем и Фаджем — Кривым и Дурным, хорошо известными всем кокандцам ворами и плутами, прославившимися хитростью, коварством, ложью. Писатель дальше прямо подчеркивает, что муфтий подобен Каджу и Фаджу, что он невежда, что, переписывая бумаги, он все перевирает, что он глуп, чванлив, высокомерен. И такой муфтий "считает себя умнее всякого мудреца".
Столь же презрительно отзывается Гульхани о раисе — блюстителе морали и нравственности в мусульманском городе, а о средоточии мусульманской богословской науки — медресе — писатель говорит, что там учащиеся "лижут пыль".
Все симпатии, все сочувствие Гульхани на стороне народа. Когда он говорит о народе, он оставляет в стороне всякие аллегории:
"Забота богачей спокон веков —
Все соки выжимать из бедняков".
Безысходность, беспросветная участь трудящегося в ханстве рисуется в басне "О верблюжонке". Верблюдица, обращаясь к своему верблюжонку, с горечью говорит;
"Я не сама иду, — меня ведет
Всесильная хозяйская рука.
Еще не знаешь ты, что я раба
И ждет тебя такая же судьба".
Тепло пишет Гульхани о людях из народа. Резко противопоставляет он их ум, природное благородство, честность продажности и подлости представителей феодальной верхушки. Раб Турум-тай, доставшийся одному вельможе в наследство от отца, характеризуется, например, так: "...спутник в пути, помощник з беде. Все его повадки хороши и все дела его были прекрасны и разумны. ...Когда подходил момент сказать слово -себя не обуздывал и прямо в лицо говорил правду". Турумтай во всех своих делах мудр, прозорлив.
Большим мужеством должен был обладать писатель в ту эпоху, чтобы сочувственно говорить о народе и в то же время разоблачать пороки господ-беков, ханов, муфтиев. Трагическая участь, постигшая поэта Хазика, осуждавшего в своих стихах жестокость эмира, и поэта Муджрима Аби-да, симпатизировавшего в своих стихах простому народу, отлично была известна Гульхани. Он конечно был свидетелем того, как беспощадно расправлялись по приказу хана со всеми вольнодумцами. Но это не останавливало Гульхани, когда он создавал свою сатиру на феодалов.
Характерной особенностью "Рассказов о сове" Гульхани является то, что они построены на действительных событиях и фактах и связаны с конкретной обстановкой и людьми. Но многое автор вынужен был завуалировать, подлинные имена многих действующих лиц, особенно из знати, скрыть под ироническими и подчас едкими кличками, вроде бай-оглы-филин-птица, приносящая несчастья, сова, сыч, ворон, кобчик и т. д. Смелее пишет Гульхани, когда речь заходит о торгашах, муфтиях, ростовщиках и проч. Здесь он называет многих из них по именам. К сожалению, произведения Гульхани еще очень мало изучены. Многие лица и факты, упоминаемые в "Рассказах о сове", остаются неизвестными, и поэтому сатира Гульхани частично теряет свою остроту. Наследие писателя ждет еще своего исследователя, который тщательно проанализировал бы и прокомментировал его.
Но и в том виде, в каком сейчас Институт языка и литературы им. А. С. Пушкина публикует произведение Гульхани, оно представит несомненный интерес. Прочитав настоящую книгу, русский советский читатель познакомится с единственным в своем роде образцом сатирической прозы узбекского народа. "Рассказы о сове" показывают, что в лице писателя-плебея Гульхани феодальная верхушка Кокандского ханства имела страшного, непримиримого врага, страстного и неподкупного обличителя, стоявшего за простой народ, шедшего всю жизнь с простым народом.
Гульхани был подлинным сыном своей эпохи. Несмотря на великолепное знание среды и окружающей жизни, он не сумел в своих произведениях подняться до широких обобщений и правильных социальных выводов. Он нигде не осуждает ханскую власть вообще, он клеймит только плохих ханов и феодальных властителей. Разоблачая гнусные нравы духовенства, писатель нигде не проявляет себя безбожником. Он далек от того, чтобы активно вмешиваться даже своим словом в жизнь и как-то попытаться изменить бедственное положение трудового люда. Он не сумел в своих "Рассказах о сове" создать образа народного борца против деспотахана или паразита-феодала, хотя та эпоха выдвинула немало замечательных вожаков народных восстаний.
Заслуга Гульхани состоит в том, что он сумел высмеять правящие классы феодального общества XVIII — XIX столетий. Вместе с талантливым узбекским поэтом-сатириком Махмуром Гульхани помогает разрушить созданную буржуазно-националистическими историками и литературоведами в корне неправильную, нелепую легенду о каком-то мифическом "золотом веке" процветания, хозяйственного и культурного подъема Кокандского ханства при хане Умархане и его предшественниках и преемниках.
В этом мы видим одно из несомненных достоинств литературного наследия писателя Мухаммеда Шарифа Гульхани, произведения которого прочно вошли в сокровищницу узбекской классической литературы.
Рассказы о сове
Рассказывают, что в былые злосчастные дни в области Фергана высились развалины старинного города времен царства Кайкобада. Там поселился некий филин Бай-оглы. Воздух тех мест был весьма приятен, особенно весной, когда от изобилия трав и цветов руины начинали сверкать и переливаться подобно распущенному хвосту павлина. А неподалеку, на расстоянии одного ягача, находилось обиталище совы Япалак-биби, унаследованное ею от отцов и дедов.
У Бай-оглы была дочь-столь прекрасная, что само восходящее светило меркло перед блеском ее лица.