Всё криво от Каджа, всё дурно от Фаджа всегда".
Тут Бай-оглы молвил:
"Был еще такой Мухаммед Амин-Ходжа, муфтий, подобный тем, о ком вы рассказываете. Он в любом деле постоянно давал советы еще более глупым, беспонятным и бестолковым людям, чем он сам. Какую книгу он ни переписывал — хоть персидскую, хоть арабскую, в ней он делал множество ошибок и описок, но при всех свойственных ему недостатках он считал себя умнее всякого мудреца"...
"Опиши мне качества муфтия Мухаммеда Амин-Ходжа" — попросил Кардан.
И Бай-оглы сказал:
"Имя было у невежды Мухаммед-Ходжа-Муфти. Он имел красивый очень почерк-лучше не найти! Из кызыл-башей был родом, по наружности урод: Если книгу перепишет, всё, что в тексте, переврёт,
Как чернильницу носил он ржавый бронзовый кумган.
Говоря "Удобно очень" клал кумган себе в карман.
Для карандашей имел он сундучок от веретён.
Глуп, чванлив, высокомерен... Вот каким всегда был он!"
Затем Бай-оглы добавил: "У меня есть родичи, опытные в делах, и я с ними посоветуюсь".
"Ладно, пусть будут родичи, — ответил Кардан, — лишь бы не было с ними больших и малых мешков. Опытные люди говорят: "Если родичи намерены придти — пусть приходят, лишь бы с ними маленький мешок был".
"Глина — не фарфор, чужой — не родной, — сказал Бай-оглы, — порывать родственные связи-не годится".
"Верно говоришь, — подтвердил Кардан, -бывалые люди сказали: "Родич-мой котел". Эй, Бай-оглы, теперь "по одежке протягивай ножки". Ты требуешь калым в "тысячу развалин". Но не уподобляйся безрогой козе, которая искала рогов и потеряла ухо, или бесхвостому ослёнку, который ходил по дорогам в поисках хвоста и лишился обоих ушей".
"Расскажи, как это было", — попросил Бай-оглы.
И Кардан сказал:
"Был один ослёнок — не имел хвоста.
Без хвоста, конечно, что за красота!
Думает бедняжка: "Странствовать пойду, —
Где-нибудь, быть может, хвостик я найду".
Вот забрел он в поле-потоптал посев.
Увидал дехканин-впал в жестокий гнев,
Подбежал к ослёнку-ножницами вмиг
Оба длинных уха начисто остриг.
О хвосте бедняжка-ослик так мечтал,
Но бесхвост остался и безухим стал!
Не рассчитывай даже на одну развалину: зубы поломаешь. Не переходи границ вежливости, а сделай так, как требует обычай-и отошли нас по добру, по-хорошему назад. Есть поговорка: "Девушке-сиротке к чему нужен веер?". Ты теперь, сидя в развалинах Кайкобада, вообразил себя самим царем Кайкобадом[8] и даже не смотришь на нас"...
Тут Бай-оглы молвил:
"Мы сказали друг другу за завесой много слов без завесы[9], но вся музыка пропала даром. Будем пировать, а после пира вы мне скажете все, какие у вас есть хорошие слова, а я вас послушаю".
Кобчики-кравчие стали подносить чаши с вином. Опьянение побежало по жилам Кардана и Бай-оглы,, словно вода, устремляющаяся по виноградным лозам. Песни певцов начали оказывать свое действие.
Через некоторое время пир окончился. Певцы радовались полученному вознаграждению. Порядок нарушился, собрание расстроилось. У птиц-гостей устали ноги и все высунули лапы из-под халатов и головы из воротников, чтобы отдохнуть. Тут Кардан сказал:
"О Бай-оглы, принимай наши слова, мы уходим . А не то придет сыч и одолеет тебя в споре. След осла на мерзлой земле не виден, а в грязи виден". "Со знакомым врагом драться хорошо", -отвечал Бай-оглы.
"Когда враг ушел, не руби мечом землю" — возразил Кардан.
А кобчик, приближенный Кардана, обиделся на Бай-оглы за его высокомерие и повторил ему хорошую пословицу, которую сова сказала когда-то сычу: "Если у плохонького коня отрастает грива, он не дает привязать подле себя другого коня; если плохой человек разбогатеет, он и соседа не посадит кушать с собой рядом".
Когда кобчик сказал эти слова, Кардан добавил: "Горячая душа без жара не бывает". Эй, Бай-оглы, проводи твою дочь в гнездо, пока она чиста, ведь сказал эмир Навои:
"Если дочка ежедневно спорит с матерью своей, Значит кто-то посторонний стал сердечным другом ей.
Значит ей семья другая в доме жениха нужна. А иначе для чего же спорить стала бы она?".
Тут Бай-оглы рассердился и закричал: "Ты, кажется, говоришь, что у моей дочери есть другой поверенный тайн. Поистине: "Хороший человек, когда говорит, -ласкает, дурной человек, когда говорит, -кусает". Что это ты хотел сказать?".
"Удивительный ты простофиля, -сказал Кардан.-Речи твои похожи на слова невежи амина Атабая, который купил на базаре башмаки для своей жены и, показав их незнакомому мяснику, спросил:-"По ноге ли эти башмаки моей жене?" И мясник ответил:- "Я не видел ногу твоей жены. Ты поистине дурак". Я просто привел к слову древнюю поговорку. Мне повадки твоей дочери неизвестны. Есть пословица: "Какой у осла нрав, знает только сам хозяин".
"Ты говоришь: "Посоветуйся со своими тремя дураками вроде упомянутых выше Ниязаагалы-ка, Бабаджана и Мухаммеда Амина муфтия, но не бросай меня посреди дороги", — сказал Бай-оглы. А ведь мой прадед вел спор с самим пророком Сулейманом".
"Не хвались своими предками, — возразил Кардан. Есть поговорки: "Чего отца спрашивать, когда сам мужем стал", -"Кто спрашивает дорогу, сев на коня, -не мужчина". Разве у тебя своего ума нехватает?".
И, потеряв всякую надежду, Кардан направил стопы к гнезду сыча.
Увидев сыча, он жалобно сказал:
"Кто послушается слов слепого, испытает оскорбления, которые мы испытали, и перенесет тяготы, которые мы перенесли". Тут сыч заметил:
Нет розы без шипов, искусства — без труда,
Нет радостей без боли никогда.
А есть и еще пословица: "Приспеет человеку дело — в сапогах через реку пойдет, одолеет коня жажда — с уздой во рту пить станет". Что же, закончил ты дела?
"Он потребовал с нас высокую цену, — сказал Кардан, — и мы оказались слабы".
"Что же ответил Бай-оглы?"-спросил сыч. Кардан молвил:
"Бай-оглы говорит: "Если будет тысяча расписанных до самого свода развалин, на которые еще не падала тень крыльев совы--я согласен. А будет хоть на одну развалину меньше — не согласен". Он сказал: "До свода!" я сказал: "До трубы" — и удалился".
"Ты носишь имя Кардан-то есть "знающий дело", и ты должен был действовать с толком, сказал сыч.- А ты, оказывается, совсем дела не знаешь. Надо было назвать тебя не "Кардан", а наоборот. В Мавераннахре, где живет эмир Омархан, много городов: Ургут, Рабат, Хайрабад и другие; от зависти к ним город Кайкобад стал на путь гибели. А вот когда я посетил бухарские края, я в каждом тумане нашел тысячу развалин. Там разом можно было бы завершить наше дело. Со своим "знанием дела" ты оказался похож на гончара, что пьет воду из крынки для масла, или ткача, не имеющего поясного платка, чтобы подпоясаться".
"И в стане врагов есть друзья, и через овраг есть дорога, -сказал Кардан. Есть же пословицы: "Со сватом, что с рабом — один разговор", "Сватом стал — чужим стал". Мы теперь ничего не стоим".
И сыч молвил:
"Есть поговорка: "Тысячу ворон одним камешком вспугнешь". Ты уподобился Хафизу Ишанкел-ле, который уронил свою любимую тюбетейку в быстрый ручей и, как ни старался, не мог ее поймать. Лишив шись тюбетейки, он изрек: "Хорошо, что она пропала: голове было в ней жарко", а сам в душе горевал. Брось говорить так, как кошка, которая не могла достать сало, повешенное на крюке, и сказала: "Фу, воняет". Сыч сказал:
"Не всякий умеет принимать участие в козло-дрании или лизать пыль в медресе. Посмотрите, как я покончу дело".
И он отправился в город Кайкобад и вошел в в дом Бай-оглы.
Увидев Бай-оглы, сыч тотчас же схватил его за горло, следуя пословице: "Если слепой схватил кого-нибудь, то из рук не выпустит", поставил его на колени и воскликнул: "Если не здороваешься-не уважаешь своего отца".
"Тот, кто упал-не насытится борьбой", -ответил Бай-оглы. "Если есть жених, найдется и невеста; если есть уши-найдется что слушать". Тебе спрашивать, мне-слушать".
"У тебя уши, как у муллы Сиддика-писца, — слов не слышат, -" сказал сыч.
Бай-оглы возразил: "А у тебя глаза, как у муллы Аскара-доброго друга не узнают. Не слышал ты разве поговорку: "Что суждено, то увидишь, своими глазами", и еще говорят: "Если на доброе дело зовешь-звать не уставай". А у тебя глаз нет, и если случится трудное дело, тебе не хочется трудиться".
"Внутренние глаза нужнее, -сказал сыч, -я не за тем к тебе пришел, чтобы всякий вздор болтать. Откажись от четырехсот развалин, а на шестьсот согласись".
"Я назначил тысячу развалин, с чего же я стану отказываться от четырехсот?" — ответил Бай-оглы.
Тут сыч увидел, что Бай-оглы жаден, как бакалейщик Абдурахим-ростовщик, и если хоть одной развалиной меньше будет, он тридцать зубов себе сломает, — и сказал:
"Коли так, готовь что нужно для свадьбы. Пошли гонцов за всеми, кто способен летать, начиная от мухи и кончая птицей энка — пусть все соберутся, я уплачу калым при них".
Бай-оглы приготовил великолепное и пышное угощение и собрались все птицы. Анка, хума, орел, сокол, кречет, коршун-сели с одной стороны; лебедь, дрофа, аисг, гусь, утка, ангыт, пустельга, сурна, широконоска-с другой. Птицы, что помельче: куропатка, перепел, голубь, горлинка, ласточка, воробей и другие сели поодаль, на положении слуг жениха-Куланкир-султана. Сыч, как уполномоченный со стороны жениха, ворона и галка, как свидетели, и Куйгун, как уполномоченный со стороны невесты, сели на свои места. Соловей начал ясным, сладконапевным голосом читать брачный договор. Сыч посмотрел на Куйгуна и молвил: "Скажи, каков калым за дочь?".
"В простом народе говорят: "Откуда большой корабль плывет, оттуда и маленький плывет, — сказал Куйгун", -Вам ясно и известно, что калым за ее тетку был-тысяча развалин, калым за нее — тоже тысяча развалин".