Но всё равно — скучно. Недостойно. Пусть тому радуются Загиблый и его мордовороты, что скоро в двери проходить не смогут, такие хари наели. Он, Серёга Петров, тверич, боец Красной Армии, на фронте воевать должен, а не сапоги ваксить по два раза на дню.
И сейчас сидел он с ещё двумя бойцами своего отделения, как было приказано, не спуская глаз с «гражданочки», которую товарищ генерал-полковник препоручил их заботам.
Гражданочка та, ясное дело, была не простая. Магичка, заклинательница, а может, ворожея. Когда сам служишь у могущественного мага, волей-неволей насобачишься в этих делах, хоть немного, а всё-таки. Порой Серёгу завидки брали, что у него самого — никаких способностей, но тут уж ничего не поделаешь, у кого есть — у тех есть. Да и то сказать, как на тех же магов-некромантов посмотришь, что с погибшими да похороненными (ну, или непохороненными) дело имеют, так и убежать захочешь от всей этой магии, глаза закрыв и уши зажав.
Заклинательница только на первый взгляд казалась жуткой, уродливой старухой, какой Серёга её увидал на днепровском берегу. Привезли её откуда-то люди Загиблого, и выглядела женщина тогда совершенно безумной. Потом, правда, несколько оклемалась, и товарищ генерал-полковник даже добился, чтобы она что-то там на берегу Днепра учудила. Что именно — Серёга не знал, правда, пока она там волшебничала, его по спине словно ледяным гребнем проводили. Ох, не к добру всё это выходило, не к добру.
Теперь же, исполняя приказ, он исправно поил «гражданочку» горячим чаем, не забывая подсыпать в стакан по три ложки сахару. Сахару у них было, как говорится, хоть задницей ешь. И пиленого, и песку. На зависть многим другим.
Сейчас, придя в себя и завернувшись в одеяло, заклинательница оказалась отнюдь не косматой ведьмой, а, напротив, молодой девчонкой, моложе самого Серёги, только вот все волосы были как снег. Со щёк сошли морщины, исчезла желтизна, и вот вам, пожалуйста, — дивчина гарна, хоть сейчас приодень да на танцы.
— Всё-всё, не могу больше, — наконец взмолилась она, отодвигая очередной стакан. — Сейчас лопну, товарищ боец.
— Тащ генерал сказали, мол, должна пить чай горячий да сладкий! — придвинул стакан обратно к ней один из Серёгиных бойцов, Василь Годына, немолодой уже пулемётчик. — Вот и пей.
— Да я уже столько выпила… Лучше б поесть дали, коль такие заботливые.
— Василь!
— Есть, тащ старший сержант! — Василь, не мешкая, вытащил палку копчёной колбасы, щедро нарезал, пододвинул вместе с белым хлебом. — Рубай, гражданочка.
У той расширились глаза — оно и понятно, как выглядят белый хлеб с копчёной колбасой, простой народ здесь, где ещё совсем недавно фрицы стояли, давно забыл.
— Ешь-ешь, — отечески приговаривал Василь, видя, как девушка за обе щёки уплетает бутерброд. — Бери ещё, не стесняйся. У нас этого добра хватает.
— А кто ж вы такие? — с набитым ртом спросила она. — Люди с голоду пухнут, а у вас — колбаска!
— Нам положено, — с важностью заявил Василь. — Потому как у нас задания особые, секретные.
— А, ну если секретные… — протянула она. И потянулась за добавкой.
— Смир-рна! — гаркнули в этот момент за дверью, и Серёга едва успел вскочить, когда в бывший класс вошли четверо полковников, что всегда держались вместе с товарищем Верховенским, не то его порученцы, не то ещё что-то.
— Вольно, — бросил самый высокий из них, Михаил Тульев. Его Серёга не любил — полковник вечно смотрел на него так, словно и не видел. Глядел сквозь. Не существовал для него Серёга Петров, вот ведь какая история. — Все свободны. Прошу покинуть помещение, сержант, и обеспечить охрану — с той стороны. Всё ясно? Исполняйте.
Делать нечего, с полковниками не поспоришь. Серёга, Василь и ещё один боец торопливо откозыряли и отправились «обеспечивать охрану с той стороны», то есть, попросту говоря, вымелись вон.
Последний из полковников, бородатый Фёдор Кириллович Белых, проводил Серёгу подозрительно-пристальным взглядом, нахмурив брови. Впрочем, никаких грехов за собой старший сержант не числил, а все пятеро офицеров, состоявших при члене Военного совета, в дела его охраны не вмешивались и никаких приказов никогда не отдавали.
— Че эт они с ней делать-то собрались? — поинтересовался Василь, когда дверь за ними закрылась. — А, тащ сержант?
Серёга пожал плечами. Отчего-то в груди стало стеснённо, холодно и нехорошо. Чуйка заиграла, как он сам это называл. А ещё ему отчего-то захотелось оказаться как можно дальше от этой классной комнаты. На передовой, пусть даже и под фрицевской атакой.
Что-то очень нехорошее должно было там случиться. Но Василю об этом знать, конечно же, не стоило.
Да и ему, Серёге Петрову, тоже.
— Ну-с, голубушка, — Мишель глядел на заклинательницу, что вся подобралась и сжалась, плотнее закутываясь в одеяло. — Могу сказать, очень вы нам помогли. Красной Армии помогли то есть.
Девушка нервно дёрнула плечом. Соседство с четырьмя немолодыми полковниками её явно пугало.
— Как могла… Как умела…
— Да, милая, — ласково сказал Феодор Кириллович. — А как именно сумели-то? «Течь тебе кровью» — это откуда?
— Да ниоткуда, — нехотя выдавила заклинательница, опуская глаза. — Само пришло. Оно у меня такое… дикое…
— Дикое, понимаю, — согласился казак. — А скажите, сударушка…
— Я не сударушка, — нахохлилась девушка. — Меня Коригиной звать.
— Очень хорошо, а меня — Белых, — снова кивнул Феодор. — А звать-то вас как, товарищ Коригина?
— Венера, — отвернувшись, буркнула та.
— Красивое имя какое.
— Старорежимное!
— Какое ж оно «старорежимное»? Венера — римская богиня любви и красоты, она при всех «режимах», голубушка, таковой и пребудет. И при князьях, и при императорах, и при генеральных секретарях.
— Да и неужто какой-нибудь Даздрапермой лучше было бы? — искренне удивился Мишель.
— Да уж всё лучше, чем Венерой! Меня в школе «венькой» дразнили. А кто такие «веньки», вы знаете, товарищ полковник?
— Не знаю, — покачал головой Мишель.
— Венерические — вот кто! Сифилитики! — сжала она кулачки от ярости.
— Так это дураки всякие необразованные болтают. Тебе-то зачем на них внимание обращать, Венера?
— Коригиной зовите лучше, товарищ полковник. Задание-то я как, выполнила?
— Выполнила преотлично, — кивнул Феодор Кириллович. — Только нам вот теперь знать нужно, как именно ты это сделала?
— Именно что?
— Заставила всю фашистскую магическую снасть тебе ответить. На твой зов откликнуться.
— Н-не знаю, — опустила голову Венера. — Старалась увидеть их всех. Просто увидеть. И чтобы они все бы сдохли. Чтобы их ветром ли, бурей ли, снегом ли аль дождём в Днепр бы смыло, и чтобы он тогда бы кровью потёк.
— Ага! А как ты это делала, значит, сказать не можешь, товарищ Коригина?
— Не могу, — огорчённо покачала она головой.
— А не против ли ты, — вступил Игорь Петрович, — чтобы мы тебе слегка помогли? Помогли бы понять, как именно ты всё это делаешь? А то нам из штаба армии про тебя бумагу прислали, мол, есть такая в сто двадцать шестой дивизии, самородок, из партизан. Нигде не училась — верно?
— Как это «нигде», товарищ полковник? Я комсомолка, я школу закончила, в ФЗУ начала, а тут немцы пришли…
— И ты, значит, осталась на оккупированной территории?
— Угу, — горестно кивнула она. — Но я не просто так! Я с фрицами не якшалась, не то что некоторые!
— И про это знаем, — пошелестел бумагами из планшета Игорь Петрович. — Была в комсомольском имени Тараса Шевченко городском партизанском отряде. Диверсии, покушения…
— Угу! — гордо вскинула она голову. — А фрицы так ничего и не заподозрили!
— Да, так и не заподозрили, что у них под носом дикий маг орудует… Наверное, на ундин думали. Или на мавок.
— На мавок? — захлопала она глазами. — То ж суеверия поповские! Нет никаких мавок, их царские маги придумали, чтобы трудовой народ в покорности держать! Нет мавок, а есть только эти, как их, флуктуации некротические… Не смейтесь, товарищ полковник, я учусь ещё только! Книги читать начала, про магию то есть!
Полковники выразительно переглянулись.
— Молодец-молодец, придумали мавок царские маги, только ты не волнуйся. В общем, дикая у тебя магия, товарищ Коригина, никаким правилам не подчиняющаяся. Вот и надо нам, сотрудникам спецотдела при штабе фронта, с тобой разобраться. Чтобы решить, как и где ты, товарищ Коригина, лучше всего сможешь Родине помочь.
— А, ну, так если нужно… — Она по-прежнему глядела на них затравленной зверюшкой.
— Будет немного неприятно, — предупредил Феодор Кириллович.
— А… а больно сильно? — вдруг жалобно и совсем по-детски спросила она. — Я просто боли боюсь ужас как. Пока наши не пришли, загадала специально, наговор бабкин взяла, на себя приспособила — коль схватят меня, так чтобы сразу… и всех фрицев бы с собой захватить. Не выдержала б я пыток, знаю, не по-комсомольски так говорить, но не выдержала бы…
— Больно немного будет, — вздохнул казак. — Но ты не бойся, это быстро пройдёт. Ну, чего побелела-то? Ты ж сама говоришь, комсомолка, дескать!
— Т-только с-скорее… А то разревусь…
Мишель зло отвернулся, на скулах у него заиграли желваки.
— Давайте, го… товарищи. Сканируем. Все вместе. На счет три…
Сергей и его двое бойцов аж подскочили, когда из-за закрытой двери вдруг вырвался глухой вой. Не стон даже, не крик, именно вой, словно в нестерпимой муке закинул окровавленную морду к небу дикий лесной зверь.
Довелось ему как-то ещё мальцом в тверской деревне видеть, как забивали обозлённые порезанным скотом мужики попавшуюся наконец в капкан матёрую волчицу, предводительницу стаи. Забивали, посадив на привязь, тяжёлыми дубинами.
И сейчас точно такая же волчица, только чуть моложе, не успевшая оставить потомство, погибала той же лютой смертью.
Не помня себя, Серёга рванулся к дверям — и тут на плечо его легла тяжеленная рука, словно из сплошного камня.