Его аж к полу пригнуло.
Товарищ член Военного совета, генерал-полковник Верховенский стоял, положив Серёге на плечо руку, и пристально, очень пристально глядел ему в глаза. Да так глядел, что у старшего сержанта подкосились ноги.
Ноги подкосились, и даже уставного «Здравия желаю!» он из себя выдавить не смог.
— Вот ты-то, голубчик, — проговорил товарищ генерал-полковник, — ты-то мне и нужен. Пойдём-ка.
Они сидели впятером в пустом классе, слабо освещённом трепетным огоньком керосинки, под глядевшими из сумрака портретами Гоголя и Толстого — и говорили, говорили, говорили.
Четверо уже немолодых, огрузневших (ну, кроме Мишеля) полковников и молоденькая «гражданочка», она же товарищ Коригина, очень не любившая собственное имя Венера.
На щеках у неё остались размазанные следы крови — кровь хлынула, когда сканирующее заклятие вошло в полную силу и стало разматывать, распутывать по ниточке весь причудливый ковёр способностей заклинательницы, тщась понять механизмы и причины её «дикой магии».
Она кричала, о, да, как она кричала! И Мишель с Феодором наваливались на неё, прижимая к столу, потому что билась товарищ Коригина с такой силой, что от стула вмиг остались одни щепки, а пошедшая вразнос «дикая магия» грозила обратить в такую же щепу и всю школу.
Потом Венера сидела, опустив голову, а бородатый Феодор Кириллович прикладывал ей лёд к переносице, уговаривая «сударушку» «не держать на них сердца». Товарищ Коригина слабо икала и на старорежимную «сударушку» уже не вскидывалась.
— А говорили — немного совсем больно будет… — бубнила она себе под нос, водя окровавленным пальцем по столешнице.
— Ну, прости, прости уж нас, сударушка, — приговаривал Феодор. — Никак без этого нельзя, нельзя никак. Дикая в тебе магия, понимаешь? Волю ей дай — и Днепр на самом деле кровью потечёт. Только не германской, а нашей.
— А что ж доселе не потёк? — резонно заметила Венера. — Сколько я фрицев приквасила-защурила, пока они тут у нас два года изгалялись, — и ничего!
— Верно, сударушка. А вот не замечала ли ты, что слов тебе становится нужно всё меньше, а вот последствия от них — не в пример больше? И что уже и там проявляется, где ты б не хотела? — остро взглянул на неё бородатый казак.
— Ы-ых, — растерялась Венера. — Ну… было немного… Но дак фрицы ж вокруг были, они одни…
— Вот потому-то ты почти этого и не замечала, — с ласковой убедительностью проговорил Феодор. — А теперь дело другое. Ты, товарищ Коригина, уже не просто партизанка Венера…
— Пфффыр!
— Ну, не фыркай, не сердись. Не просто член городского партизанского имени Тараса Шевченко отряда, а боец Рабоче-Крестьянской Красной Армии! Понимай разницу, сударушка.
— Ну, так теперь-то всё? — с надеждой спросила она. — Всё вы узнали, товарищи полковники?
— Узнали всё, — кивнул усатый Севастиан Николаевич. На Венеру он глядел сурово, безо всякого выражения. — Теперь вот будем тебя к твоему заданию готовить.
— К заданию? — разом приободрилась товарищ Коригина. — Какому?
— Ответственному, товарищ боец, — отрезал Севастиан. — За линией фронта, в тылу врага.
— В тылу врага-а? — глаза её расширились. — Я готова! Хоть сейчас! Что делать надо?
Трое офицеров почему-то разом повернулись к молчавшему Мишелю.
— Ты, товарищ боец, уже показала нам почти всю систему гер… то есть фашистской обороны на правом берегу, — кашлянув, начал гвардеец каким-то неестественным, скованным голосом. — Надо теперь её на ноль умножить. Понимаешь?
— В разведку то есть? — понимающе кивнула товарищ боец. — Это можно. Я ж тут все берега излазила, и правый, и левый.
— В разведку, ага, — кивнул Мишель. — Только это опасно очень. Не вернуться…
— Пхы! Да кто ж того не знает, что опасно! — снова фыркнула Венера. — Вы, товарищ полковник, меня не пугайте. Война, фрицев гнать надо! А я тут все тропки знаю, как уже сказала. Не волнуйтесь, товарищ полковник, сделаю всё и в лучшем виде. Они ничего и не заметят.
И четверо полковников переглянулись снова.
Севастиан Николаевич опустил глаза и забарабанил по столу пальцами. Игорь Петрович плотно сжал губы и откинулся на спинку жёсткого школьного стула, скрестив на груди руки, словно от чего-то отстраняясь и отгораживаясь. Феодор Кириллович горестно потупился, вцепившись всей пятернёй в густую бороду.
И только Мишель смотрел Венере прямо в глаза, не отводя взгляда.
— Дело в том, товарищ боец, что с этого задания ты не вернёшься.
— Не вернусь?! — захорохорилась было товарищ боец, но Мишель вскинул руку, резанул взглядом, и она осеклась.
— Не вернёшься, — ровным голосом продолжал он, — если не исполнишь всё в точности, как мы тебе говорим. Понесёшь с собой дозорное заклинание, очень мощное, очень сложное, оно нашу артиллерию, штурмовики, бомбардировщики на цель наводить станет, когда время придёт. Ошибёшься хоть в малом — от тебя и мокрого места не останется, но не это даже и главное! Много у России-матушки бойцов, даже и таких, как ты, с магическим даром. Не в тебе дело, каждый из нас за Родину жизнь отдаст, не дрогнет — а в тех, кто поляжет, коль ты приказ не выполнишь. Потечёт Днепр кровью, ох, потечёт! Нашей кровью, русской.
— Да неужто я не понимаю, товарищ полковник! — засверкала глазищами Венера. — Я советский человек, комсомолка, партизан! Мокрым местом меня не напугаешь! Надо будет — голову сложим, за Родину падём, смертью храбрых!
Мишель только дёрнул щекой.
— Ну так вот, товарищ боец, времени у нас в обрез. Ночью идти тебе на тот берег.
Наступило молчание.
— У-уже? — совсем по-детски спросила Венера, и Севастиан Николаевич забарабанил по столу с удвоенной энергией.
— Уже, — отрезал Мишель. — Так что за работу, го… товарищи офицеры. Будет больно, товарищ боец. Готовься.
— Ы-ы-ы… Опять?.. Опять больно?
— Не ной! Ты красноармеец или барышня кисейная, дореволюционная?!
— Б-боец…
— Тогда не раскисай! — рыкнул Мишель. — Ну, чего смотрите? — бросил он остальным. — Сказал же уже — за работу!
— Ну-с, товарищ старший сержант Петров. — Генерал-полковник, член Военного совета фронта, обходил замершего Серёгу кругами, словно манекена, наряженного во что-то невиданное. — Посмотрим на тебя, братец, посмотрим… Что скажете, товарищ полковник?
— Несомненно, товарищ член Военного совета. Подходит. По всем показателям. Вы, как всегда, правы были, когда его приметили…
— Я, дорогой Семён Константинович, всегда прав, — сухо обронил старый маг. — Потребуется слегка пообтесать, подделать кое-что… Ну и нагрузить, нагрузить, само собой.
И он вновь принялся нарезать круги вокруг Серёги.
— Разрешите… — не выдержал тот, однако товарищ генерал-полковник так сверкнул на «братца» глазами, что старший сержант враз прикусил язык.
— Хороший нагруз выйдет. В самый раз. — Сухая старческая рука крепко схватила Серёгу за подбородок, бесцеремонно повернула вправо-влево. — Рот открой, братец. Шире. Ещё шире. Так, теперь дыши глубоко… А теперь не дыши. — костяшки стукнули Серёге по груди. — Да, в самый раз. Вольно, братец. Будешь здесь сидеть, ждать. Вот полковник за тобой, братец, присмотрит, начнёт, э-э-э, подготовку. А я пойду, проверю, как там твоя напарница.
Живот у Серёги сжался. Сжался отвратительно и постыдно. Так скверно ему было только под обстрелами в Сталинграде, когда справа и слева от него гибли один за другим товарищи, а он оставался невредим.
Старый маг ушел; а Серёга с полковником из свиты члена Военного совета остались в бывшей учительской.
Полковника этого Серёга, понятно дело, знал достаточно хорошо. Был Семён Константинович Шереметьев спокоен, выдержан, вежлив, но холоден. А больше… больше и ничего. Как, впрочем, и остальные четверо. Ничего не мог сказать про них Серёга — ни плохого, ни хорошего. Словно и не люди, что и выпить могут, и по матушке приложить. Никогда и ничего. Всяких полковников доводилось встречать Серёге Петрову за два с лишним года войны, а вот таких — нет.
— Разрешите обратиться, тащ полковник! — не выдержал он.
— Обращайтесь, старший сержант, — ох, до чего ж нехорошо глядел этот полковник на Серёгу! Словно он — не он, а червяк какой-то, которого надо на крючок насадить да в омут закинуть.
— На задание надо будет идти?
— Верно, — кивнул полковник. Подошёл вплотную к Серёге, разминая пальцы, словно намеревался двинуть ему в челюсть, так, что сержант аж попятился слегка.
— Не бойся, братец, — сухо сказал Шереметьев. — Товарищ генерал-полковник велел тебя подготовить… А остальное он сам тебе скажет. Задание тебе будет, да. Ты ведь, помнится, всё просил тебя в действующее подразделение отправить, на передовую? Ну, так вот, могу тебя поздравить, братец, отправишься. И даже ещё дальше. Стой смирно, не вертись. Чего дёргаешься?
— Щекотно, товарищ полковник, ой, виноват, ха-ха, щекотно!
— Где? В животе небось?
— Так точно, тащ полковник!
— Так и должно быть, везунчик. — Шереметьев хмыкнул и, подобно генерал-полковнику, принялся ходить кругом Серёги, ну точно как кот учёный по златой цепи.
Ходил он долго, так, что Серёга, хоть и была команда «вольно», начал незаметно переминаться с ноги на ногу. Щекотка кончилась, но зато живот сжался так, словно Серёге вот-вот предстояло оказаться под судом военного трибунала.
— Что, боишься? — буркнул полковник, не прекращая своих манипуляций, от которых старшего сержанта бросало то в жар, то в холод, то начинало колоть в боках, то стискивало виски, словно струбциной.
— Так точно, тащ полковник, — признался Серёга. — Что-то… нехорошо мне. Стыдно, знаю.
— Не стыдись, — всё так же ворчливо отозвался тот, не глядя Петрову в глаза. — Дело сложное, задание не из простых, так что я сейчас всё делаю, чтобы… чтобы ты приказ успешно выполнил.
— Приложу все силы, товарищ полковник! — счёл за лучшее гаркнуть Серёга. Оно и в самом деле — посылают на боевое задание… Разве не этого он добивался, когда слал по команде рапорт за рапортом? Ведь не в тыловики ж просился, не в обозники, не в инвалидную команду — на передовую, потому как сколько ж можно ему, старшему сержанту с настоящими боевыми наградами, в халдеях состоять?