Заклинательница вела его уверенно, словно шагая давно знакомой тропой. Она проскальзывала неприметными разрывами в облетевших, но густых зарослях, обходила ямы, рвы и воронки и вообще, похоже, не слишком в нём нуждалась.
«Нет, не зря боится товарищ генерал, что сбежит к немцам сучка, — решил про себя Серёга. — Иначе-то на кой меня посылать? Эвон, по зарослям как по ровному чешет! Не-ет, наверняка знает товарищ генерал куда как поболее того, что мне сказал! Не хотел, наверное, чтобы глаз у меня замылился. Ну ничего, вы Серёгу Петрова ещё узнаете! Под Киевом не сгинул, под Вязьмой уцелел, в Сталинграде выжил, и здесь вы меня не достанете!»
Так, в тишине и молчании, добрались до вершины холма. Здесь когда-то высились древние дубы — Серёга хорошо помнил карту, — но от них остались только щепки да жалкие огрызки пней.
Здесь начинались немецкие траншеи и окопы. Начиналась колючка. Начинались мины. Начиналась серьёзная работа, однако заклинательница лишь немного замедлила шаг.
Серёга взял ППШ на изготовку, повёл стволом вправо-влево; спутница его внезапно замерла, резко обернулась, в упор воззрившись на него, и сержант, парень далеко не робкого десятка, чуть не выронил оружие.
Что за морок ведьма эта наводит? На Днепре Серёга впервые увидал её сильно немолодой, измождённой, с седыми спутанными патлами, впалыми желтоватыми щеками, покрытыми сетью морщин. А потом — ррраз! — и всё это исчезло, явилась взорам молодая девушка, за которой недурно было б и приударить. Теперь же…
На него глядел череп, обтянутый даже не жёлтой — коричневатой — кожей, как у трупа. Глаза ввалились так глубоко, что, казалось, смотрят откуда-то из середины головы. Губы растянулись, кривые и длинные зубы, тоже неприятно жёлтые, торчали, точно мёртвые деревья на болоте. Руки, потянувшиеся к Серёге, выглядели костяными граблями скелета, настолько были иссушены и худы.
Живой мертвец стоял перед сержантом, и Серёгины пальцы от ужаса сами соскользнули со спускового крючка.
— Идём-с-с-с-с… — Ведьма закончила слово неприятным, низким не то полусвистом, не то полушипением.
Волосы стояли у Серёги дыбом, дыхание пресеклось, и ничего не видел он, кроме лишь освещённого невесть откуда взявшимся светом (Откуда? Как? Тучи на небе, ни звёзд, ни луны!) лица мёртвой колдуньи.
— Идём-шшшш! — с напором повторила она, делая шаг к нему.
«Онемел парубок, и ни руки не мог приподнять, ни сдвинуть ногу. А мёртвая старуха оказалась уже совсем рядом, и глаза её горели таким огнём, что ясно было любому православному, что только недавно вырвалась она из пределов ада, дабы вредить бедному люду», — вспомнились так некстати строчки Гоголя, когда-то так впечатлившие Серёгу на уроке.
Бежать. Нажать на спуск. Стрелять.
Но старухины пальцы, крепкие как сталь, уже впились Серёге в запястье и потащили его вперёд — прямо сквозь то место, где следовало пребывать немецким траншеям, пулемётным гнёздам, минам и боевому охранению.
А вместо всего этого — невесть откуда взявшиеся здесь, на днепровских кручах, старые полусгнившие кресты, покосившиеся, обвитые сухими стеблями. Сквозь облака пробился одинокий лунный луч, коснулся старой церквушки, тоже кособокой, тёмной и жуткой.
— Не-сссс-сссмотрисссс нассссатсссс, — просвистела ведьма, но Серёга, хоть и схваченный за горло ледяным ужасом, таки посмотрел.
Блестел лунный луч на тёмной глади Днепра, скользил по неведомым лесам восточного Заднепровья, и, словно подчиняясь его властному зову, какие-то смутные тени шли и шли через великую реку, какие-то удивительные существа поднимались из непроглядных бучил, из придонных омутов — и тоже шли туда, к ним, на западный берег.
— Не ссссмотри! — яростно прошептала ведьма и сильно рванула Серёгу за руку, да так, что он едва удержался на ногах.
«Ударила зубами в зубы…» — вдруг вспомнил опять Гоголя сержант. Но — сам собой шагнул за ней следом. А ведьма, шипя и что-то шепелявя, запустила костистые пальцы в широченные рукава балахона, что-то извлекла оттуда — порошок, махорка никак? — и широко размахнулась, рассыпая его окрест себя.
— Дальшшшше! — бросила она прямо Серёге в лицо. — Ссссскорее!
Ничего не понимая, безвольно, он потянулся следом за ней.
Пятеро свитских Иннокентия Януарьевича, онемев, глядели на разворачивающееся перед ними зрелище. Сам же старый маг самодовольно усмехался, скрестив руки на груди и явно наслаждаясь растерянностью своих полковников.
— Постойте, как же это так… — пробормотал наконец Мишель. — Кто ж она такая? Мертвяк? Да нет, ерунда, быть такого не может…
— Ну-с, господа бывшие пажи, не выжил ещё из ума ваш старый учитель магии? — с сухеньким смешком поинтересовался его высокопревосходительство.
— Никак нет, — покачал головой Феодор. — Знатно вы нам носы утёрли, Иннокентий Януарьевич, что и говорить…
— И всё-таки я не понимаю… — начал Севастиан. — Она же… нет, не может же она…
— А ведь вы, господа, в самом начале, когда мы всё поняли, что её магия «не интегрируется», сами ведь говорили, дескать, ундина, мавка, — забыли? А кто такие те же ундины, те же мавки? — Иннокентий Януарьевич обвёл свиту пронзительным взглядом. — А, господа?
— Утопленницы? — с неожиданной робостью предположил Мишель.
— Ну, наконец-то, — ехидно бросил генерал-полковник. — Утопленницы. Мёртвые. Нежить, господа. Нежить.
— Но, ваше высокопревосходительство… — взмолился Севастиан Николаевич. — Она же не нежить! Точно! Мы её сканировали, на винтики разбирали, если можно так выразиться!
— Именно! — Иннокентий Януарьевич даже прищёлкнул пальцами от удовольствия. — Она не утопилась. Не самоубилась. Ну же, господа! Все подсказки уже сделал!
— Погибла, не замечая, что погибает, — мрачно сказал Мишель. — И была спасена её собственной магией. Спонтанная денекротизация ещё до того, как остановилось сердце.
— Нет, друг мой, — покачал головой старый маг. — Близко, да, напрашивается, да — но такое вы бы заметили. Нет, господа, случай, бесспорно, очень редкий, но в истории магии описанный.
— Влад Цепеш, — хлопнул себя по лбу Мишель.
— Именно, дорогой. Казус Влада Цепеша, «вампира» в народных сказках. Не мёртвого и не живого, не подозревавшего о себе — сперва, — что он не живёт, как все. Кровопития и всё прочее — уже потом началось. Так и с нашей дорогой Венерой. Вы, любезные, обязаны были догадаться, едва завидев её трансформации в самый первый вечер, на берегу. Из старухи — в девчонку. «Вия» что, все забыли?
— Так это ж сказка, Иннокентий Януарьевич!
— Сказка ложь, да в ней намёк, — рассмеялся старый маг. — Николай Васильевич сам был изрядным чародеем, разбирался. А что сказки писал, так хотелось хоть немного от края той бездны отойти, в которую он по долгу службы должен был всматриваться. Так что наша Венера, да, не подозревает, что с ней… что-то не так. И это замечательно. Отличный запал выйдет.
— Запал?
— Да, Игорь Петрович, запал. Сильный, мощный — вам спасибо, вы четверо отлично с ней поработали — но запал. А вот сам заряд… Думаю, теперь вы понимаете, что у меня предусмотрены варианты на любой исход. Потому и этим двоим сказал друг за другом следить, потому и уверен, что скажут они об этом друг другу…
— А если не скажут?
— Если не скажут, — ухмыльнулся старый маг — ну точь-в-точь Кощей Бессмертный из известного фильма[4], — то всё будет ещё проще. Если в первом случае — так сказать, всё случится сугубо добровольно, то во втором — добровольно-принудительно. Так что мы готовы к любому исходу, господа.
— Да, ваше высокопревосходительство, — с непроницаемым выражением покачал головой Мишель, — поистине к любому.
Иннокентий Януарьевич сощурился, окинул Мишеля пристальным взглядом и лишь пожал плечами.
— Ну-с, господа, а кто скажет, что там сейчас?
— Она его уводит, — негромко сказал Феодор. — Идут смертными тропами. По самому краю. А погосты, церквушки — это все её конструкты. Сама не знает, наверное, как их возводит. Но сила потрясающая, Иннокентий Януарьевич… Жаль будет терять. Её ведь можно вытащить обратно, она ведь не полностью нежить.
— Можно, Феодор Кириллович, — строго сказал старый маг. — Но не вижу необходимости. Что нам надо? Прорвать оборону противника при минимальных наших потерях. Вот этого мы и достигаем. А потери, господа, действительно минимальные. Всего один человек и всего один некроконструкт, и без того мёртвый. Всё прочее я решительно отметаю как совершенно неуместные сантименты, офицера русской армии недостойные.
— Красной Армии, — опять влез Мишель.
— Как бы ни называлась, всё равно — русская, — отрезал его высокопревосходительство. — Боевую задачу, нам товарищем Константиновым поставленную, мы, господа, выполним. Как положено славным выпускникам — и наставнику — славного же Пажеского корпуса.
Ведьма тащила и тащила Серёгу вперёд, так, что он едва успевал перебирать ногами. Додревний погост вокруг, казалось, оживал — качались старые трухлявые кресты, иные валились, иные просто распадались грудой гнилушек. Плеть сухой ветки зацепила Серёгу, он споткнулся — ведьма сердито рванула его вверх.
— Не шшштой! Нельжжжя! И нажжад не шшшмотри!
Он, конечно, всё равно смотрел. Смутное движение, тени, очертания каких-то фигур, частью двуногих, наверное, человеческих, частью — явно звериных; шли они за сержантом и заклинательницей с самого Днепра.
Ведьма уже почти волокла Серёгу. Впихнула внутрь церквушки, швырнула на пол, словно куль с мукой, развернулась, захлопнула дверь, задвинула засов. Тяжело дыша, уставилась на него.
Вокруг должна была бы царить полная тьма, но жуткое лицо ведьмы словно каким-то чудом освещал блеклый призрачный свет — наверное, чтобы страшнее было.
— Ну, не помер, сержант? — Она менялась на глазах. Плоть молодела, стремительно разглаживались морщины, глаза уже не тонули в глубине черепа, и седые космы становились просто длинными прядями, белыми, но молодыми и густыми.