[37]
ПЕСНЯ I
Уверен я, и в этом нет обмана —
Случится так, что поздно или рано
Меня на невредимом корабле
Иль на обломке вынесет к земле,
Где всё лишь тьмой объято,
Откуда нет возврата.
Где вечный мирный сон принять готов
Равно и богачей и бедняков.
Но разве есть такой глупец на свете,
Который миновать задумал эти
Опасные пути среди невзгод,
И без потерь пройти сквозь ярость вод?
У всех к тому стремленье,
Но нет еще уменья
Так выбрать путь, чтоб не было на нем
Того, что мы несчастьями зовем.
Коварно море: в нем средь скал известных
Немало рифов и проходов тесных.
Вот восседает Честь в венце златом,
Вот Слава, легким скрытая пером,
Вот Жадность, чьи стремленья
Не знают утоленья,
Вот Роскошь, и Избыток, и Печаль,
И Нищета, которой нас не жаль.
Вот Ложь и Зависть, что сплетеньем петель
Порой окутать могут Добродетель.
Пусть острый риф и миновал пловец,
Он на другом найдет себе конец.
И мудрому случится
Порою ошибиться.
В единый миг он может сесть на мель,
Коль сам господь не обозначит цель.
Великий Кормчий, вечный свет лазури,
Молю, смири неукротимость бури,
Огонь спасительного маяка
Зажги, чтобы могла вести рука
Корабль среди стихии,
Минуя рифы злые,
И после многотрудного пути
Себе покой и мирный сон найти!
ПЕСНЯ II
Как всё изменчиво бывает под луною!
Род человеческий с обычной схож листвою.
Так говорил Гомер.[38] Но мудрые слова
Не всякая хранить способна голова.
У каждого свои надежды и волненья:
Они живут в душе едва ли не с рожденья.
Покуда молодость в расцвете красоты,
К ничтожным мелочам влекут ее мечты.
О смерти, старости она не помышляет,
Здоровьем крепкая, болезни презирает. . .
Безумен разум наш! Не мыслим мы о том,
Что жизнь и молодость проходят чередом.
Коль это ты познал, терпя до окончанья,
Сколь можно, избегай заботы и страданья!
ПЕСНЯ VI
О, Ганна, знаю я, дала бы ты немало,
Чтоб красота твоя вовек не увядала.
Но ты ведь, юная, не думаешь о том,
А если б думала, все шло б своим путем.
Неудержимо жизнь меняется на свете,
Уносит время всё, что на пути ни встретит.
Благоухающий я утром зрел цветок,
А вечер подошел — увял он и поблек.
Деревья, пышною одетые листвою,
Утратят свой убор осеннею порою.
На них похожи мы, но с разницею той,
Что листьев и цветов нам не вернуть весной.
Вернется юность к ним, а тот, чей век уж прожит,
Печати зимних дней согнать с чела не сможет.
Весна его прошла, седым стал человек,
И с головы его уже не стает снег.
Но почему ж олень такой беды не знает?
Истертые рога он каждый год меняет.
И почему змее докучных нет забот?
Ей кожу новую судьба в свой срок дает.
А человек, творца подобие, не в силах
Спастись от старости, от дней ее унылых.
Был царь Фессалии обманом дочерей
Погублен навсегда на склоне дряхлых дней,
Затем, что их любовь, исполненная рвенья,
Желала юности отцу и возрожденья,
Сварили для него волшебных трав настой
И вызвали лишь смерть той выдумкой пустой.
Он брошен был в котел, где кипятились травы,
Чтоб молодость вернуть, волшебницей лукавой;
Но уж живым не встал. Как будто есть трава,
Что возвращает нам на молодость права.
Покуда, Ганна, ты отмечена судьбою,
Дай насладиться мне твоею красотою,
Которой превзойти не может и заря,
Когда она встает, над волнами горя.
Ваятель, портретист, коль есть у вас желанье
Оставить об ее красе воспоминанье,
Возьмите кисть, резец, чтоб дать ее портрет.
Нет, Зевкис, Фидий сам не удивят так свет,
Как это можете вы сделать, если чувство
Внесете до конца в создание искусства.
Я в красках ничего не в силах понимать,
Тем более — вовек мне скульптором не стать,
Но слаженностью строф и ровными стихами,
Надеюсь, я смогу сравняться с мастерами,
И от забвения спасу я образ твой,
Коль музы мне придут на помощь в час благой.
О красоте твоей узнают поколенья,
Когда и нас с тобой возьмет уничтоженье.
Не вечно же и та прекрасною была,
Что Трою некогда на гибель обрекла.[39]
Будь ей лет шестьдесят, и сам Парис,, наверно,
Не стал бы затевать той распри беспримерной.
Но то, в чем жадный век принес ей явный вред,
Благожелательный восстановил поэт.
Зачем же был сокрыт у старца мир от взора.
Ведь ослепил же бог когда-то Стесихора
За то, что оскорбил Елену тот стихом,
Хоть и пришлось ему покаяться потом.
Но я еще не слеп, не обречен туману,
Достойное хвалы хвалить не перестану.
Бог милосердием дарит не всех своим,
Одним дает всегда он больше, чем другим.
Счастливой можешь быть ты, Ганна, без сомненья,
Он оказал тебе свое благоволенье.
В нем и величие, и прелесть красоты,
Как этот звездный мир в просторах высоты.
Прекрасный, стройный мир! Кого б не поразила
Небесная лазурь, где движутся светила,
Кто не дивился бы на лунный свет в ночи,
На солнце, что нам шлет живящие лучи,
Хоть поутру встает лениво, в сонной неге,
Чтоб гаснуть вечером, устав в далеком беге;
На месяц, медленно встающий вслед за ним,
В сияющем плаще, с его венцом златым,
Где нити жемчуга горят неугасимо,
Как драгоценный дар, как память о любимой.
Но и земля творцом чудес не лишена,
Одеждой пышною украшена она:
Вот горы и леса, вот рек разбег широкий,
Цветущие луга, кристальные потоки.
Бог морем охватил обширный круг земной,
Лазурным поясом с серебряной каймой.
И солнце надо всей землей необозримой,
Как великан, стремит свой бег неудержимый —
Треножник ждет его, и огненосный лик,
И быстроногий конь, и златорогий бык.
Вот то, что видим мы. Что ж там, за гранью взора,
Где правит миром Мысль средь вечного простора,
Где блещут красота и образы вещей?
Непостижимо то для разума людей!
Дар божий, Красота, дар редкий и прекрасный!
Коль бог его не даст, искать уже напрасно.
Иное что добыть и может человек,
Ее ж не обретет, хоть бы искал весь век!
ПЕСНЯ VII
Жестокая! Не хочешь ты любить.
Будь ум со мной, я б стал благодарить.
На горе ты мне голову вскружила,
В тебе, как видно, колдовская сила!
Но, видя нрав необъяснимый твой,
Иной бы знал, что мил тебе другой.
На горе ты мне голову вскружила,
В тебе, как видно, колдовская сила!
Ни обещаний, ни отказа нет,
Твои слова — одна забава, бред!
На горе ты мне голову вскружила,
В тебе, как видно, колдовская сила!
Боишься и не знаешь, почему.
Иль, думаешь, укусит? Не пойму.
На горе ты мне голову вскружила,
В тебе, как видно, колдовская сила!
Достаточно с тобою мне хлопот,
Смеются надо мной уж целый год.
На горе ты мне голову вскружила,
В тебе, как видно, колдовская сила!
Надеждой не корми меня сама,
Скажи уж лучше: «Не сходи с ума!»
На горе ты мне голову вскружила,
В тебе, как видно, колдовская сила!
ПЕСНЯ VIII
Едва зарделась ранняя заря,
И день над морем поднялся, горя,
Пришел я на берег в тоске всегдашней.
Там женщина над Вислой в старой башне
Ломала руки, горести полна.
И плача, так сказала мне она:
«Несчастна я, ужасен жребий мой...
В чем провинилась я перед судьбой?
Ах, с мужем ненавистным жить должна я,
Что мерзок мне, как грех иль доля злая.
А тот, кого душе милее нет,
Сейчас вдали и проклинает свет.
Заставили меня сказать слова,
Которых не вмещает голова.
Спросили б сердце! Если не согласно,
То и слова выслушивать напрасно.
Связал меня муж по рукам. Но я
Еще живу, свободна мысль моя.
Дела людские видит божий взгляд,
И знает он, кто прав, кто виноват.
Кому же рассказать мне об обиде?
Но лучше бы никто ее не видел!
Одно я в горькой доле берегу,
Что досыта наплакаться могу.
Судьба ко мне несправедлива, зла,
Что только было, сразу отняла.
Нет родины, и матери не стало,
И в руки я жестокие попала.
Не знать бы мне того и на войне,
Что в мирный день на долю пало мне!
Была б я рада скрыть то, что болит
И принимать всегда веселый вид,
Но нет уж горю радостей нежданных,
А трезвому невнятны мысли пьяных,
И слезы выдают меня сейчас,
Что неустанно катятся из глаз.
Я знаю: муж не любит, не влюблен.
Не упрекаю я, молчит и он,
Лишь хочет, чтобы я покорной стала,
И осуждать его мне не пристало.
Не будет он — уверена я в том —
Душе моей милей и пред концом.
Отмсти мою обиду, милый брат,
За унижение мое плати сто крат,
Будь верен зову крови благородной,
Поверь моей любви, еще свободной!
Иль я умру от этой доли злой,
Иль стану, наконец, твоей женой!»
ПЕСНЯ IX[40]
Кто не поверит мне — поверит пусть глазам,
А, коль присмотрится, увидит это сам.
Такой красы еще на свете не бывало —
Ангелоликая нас всех очаровала.
Рай там, где есть она, а где она пройдет,
Изящно лилия иль роза расцветет.
На радость ей в жару тень расстилают клены,
А солнце не спешит пробить шатер зеленый.
Являя светлый ум с учтивостью, она
Непобедимые сердца пленить должна.
Влечет она к себе магнита тайной силой,
Отрадою лучей, как ясное светило.
Доволен тот, кто мог узреть ее хоть раз.
Завидуя, с нее не сводит долго глаз;
И должен, наконец, признаться поневоле:
Нежнее красоты он не увидит боле.
Свою Елену пусть не хвалит век иной,
Красавицы еще он не знавал такой.
А девы прошлого должны пред ней склониться.
Я знаю — станут ей и в будущем дивиться.
ПЕСНЯ X[41]
Ярый гнев оставь, Юнона,
Глянь, Паллада, благосклонно!
Новый спор Парис решает,
Есть о чем — Венера знает.
Шум молвы растет всё шире.
Красота явилась в мире,
А богиням, знать, пристало:
Краше их Ягнешка стала.
Разве кто с тобой сравнится?
И не вправе ль ты гордиться?
Словно зорьки появленье
Красоты твоей цветенье.
А что весь в твоей я власти,
Я давно считаю счастьем:
Будь спокойна, дорогая!
Верен я, измен не зная,
И, пока живу тобою,
Буду верным я слугою.
ПЕСНЯ XI
К чему кичливость? Не гордись собой.
Тебя хваля, слепым был разум мой.
Любовь меня повергла в заблужденье,
Когда я пел красы твоей цветенье.
Казалось алой розой по весне
Твое лицо накрашенное мне.
В твоих очах мне звезд сияла нега,
И грудь твоя была белее снега.
Улыбкой бурю ты могла смирить
И камень сердца словом лишь пронзить.
Теперь же всё, что так меня пленяло,
Душе обманутой ненужным стало.
Твоя неблагодарность мне ясна.
А ведь душа была тебе верна
И, как меня друзья не убеждали,
Твои глаза всегда мне страсть внушали.
Чего не излечил из трав настой,
Преодолел теперь рассудок мой.
Я ошибался в столь немудром деле,
В том, что к тебе мечты мои летели.
Коль страсть моя тебе не дорога,
Твоей красе я больше не слуга.
Служения тебе отверг я бремя
И верю, что придет такое время,
Когда ты, вспомнив о любви моей,
Оплачешь невозвратность прежних дней.
Знать не хочу я, что с тобой! В забвенье
Я счастлив здесь, в лесном уединенье.
НА XII СТУПЕНЕЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЖИЗНИ
Видно, не для счастья человек рожден,
Если со слезами в мир приходит он.
Недолго, детки, тешиться игрой;
Придется жить заботою иной.
Что раньше скорлупа в себя впитала,
Тем запахом всегда благоухала.
Год без весны иметь согласен тот,
Кто юности безумств не признает.
Охотники мы с самого рожденья:
У сильного слабейший в угнетенье.
Не лучше ль позаботиться о славе,
Чем весь свой век отдать пустой забаве.
Законы — паутина. Средь сетей
Завяз жучок, проскочит воробей.
Коль счастье медлит, ум грешит порой —
Не разум господин, а рок слепой.
Не тот богат, кому богатств не счесть,
А тот лишь, кто доволен тем, что есть.
Когда устами сказана хвала,
Пусть с ними не расходятся дела.
Бедняжка старость, все тебя мы ждем,
А лишь придешь, печалимся о том.
Угнетены печалями своими,
Лишь в порт войдём, смеемся над другими.
НА МУЖЕСТВЕННУЮ ТЕЛЕЗИЛЛУ
Не только славилась ученым ты стихом,
Но и величием души твоей во всем.
О пораженье слух дошел — ты, Телезилла,
Отвагою горя, оружие схватила,
И следом за тобой все женщины вперед
Рванулись — бой принять у городских ворот,
Хоть было ясно всем, что это — пораженье.
Твой подвиг будет жить в грядущем поколенья!
НА ВАРШАВСКИЙ МОСТ
Спасибо королю, что мост построил новый!
Всегда был нужен грош, хотя бы непутевый.
Теперь его пропью. И радуюсь до слез,
Что уж не надо мне платить за перевоз.
МОГИЛЬНАЯ НАДПИСЬ
Кто оградит меня от этих горьких бед?
Душе на свой вопрос не получить ответ,
И мне теперь одно осталось утешенье,
Что после смерти к ней придет освобожденье.
Мы свидимся с тобой на небесах иных,
О благородный дух, причина бед моих,
И если я сейчас ношу, страдая, рану,
Жить перестав, в тот миг и плакать перестану.
ГОРЕСТНАЯ ПЕСНЯ[42]
Кто более меня и плакал и грустил?
Рок, злобствуя, унес всё то, что я любил,
И душу мне одну оставил. Полон муки,
Скорбь тягостных утрат я чувствую в разлуке.
Теперь бы в море стать мне твердою скалой,
О горестях забыв, следить морской прибой,
Фортуна, сделай так, чтоб, став навек безгласным,
Рев бури я б встречал молчанием бесстрастным!
Ах, малую печаль способен ум принять,
Душе с утратою большой не совладать.
Забот и горя груз смягчат жена иль дети?
И нет детей в живых и нет жены на свете!
Всевышний, ты глядишь на землю с высоты
И за мои грехи меня караешь ты —
Людской удел таков. Но ласка всё ж дороже:
Лик обрати ко мне, будь милосерд, о боже!
ЛАСКОМУ,[43]НА СВОИ КНИГИ
Я шлю псалмы тому, кто друг проповедей.
А «Фрашки» я пишу лишь для своих друзей.
«Собутку» — девушкам, и «Шахматы» — ученым.
Вручаю «Песни» я весельчакам влюбленным.
Тебе же, Лаский, то, в чем все мечты твои:
Отвага гетманов и грозные бои!
[ВСТУПЛЕНИЕ К «ПСАЛМАМ ДАВИДА»]
Тебе я первый сноп дарю из урожая,
Мышковский доблестный, всем сердцем признавая,
Что ты ко мне был добр: давно известно свету
Про милости твои, любовь твою к поэту.
Ты был единственным, почтившим похвалою
Творенья муз моих, отвергнутых толпою,
Ты понимал, как друг, что и моим каменам
На свете есть цена — правдивым, неизменным.
Ты мне опорой был, вдохнул мне в сердце пламя,
Я стал соперничать с известными певцами,
И я достиг скалы прекрасной Калиопы,
Где польских пришлецов еще не знали тропы.
Я из Ливана вновь несу тебе творенья —
Дар гусель золотых, Давида песнопенья,
Пять книжек Псалтыря: взгляни же оком друга,
Быть может, развлекут тебя в часы досуга.