(9) А нового ничего нет ни в том, что я сейчас говорю, предлагая освободить родосцев, ни в том, что вы сделаете, если послушаете меня; на этот счет я напомню вам кое-что из того, что уже делалось раньше и оказалось полезным. Вы, граждане афинские, однажды послали Тимофея3 на помощь к Ариобарзану4, сделав в своей псефисме5 оговорку: «с тем условием, чтобы он не нарушал мирного договора с царем6». Но когда Тимофей увидел, что Ариобарзан явно отложился от царя, а Самос занят отрядами Кипрофемида, которого назначил царский управитель Тигран, Ариобарзану он прекратил помощь, а остров обложил осадой и, подав помощь, освободил7. (10) И вот у вас до сего дня не было никакой войны из-за этого. Ведь конечно, не одинаково будет воевать человек, – ведется ли война с целями захвата или в защиту своих владений, но когда у людей отнимают достояние, в защиту его все воюют до последних сил; когда же война идет в целях захвата, относятся уже иначе – проявляют настойчивость, пока противник уступает, но когда встретят отпор, не бывают нисколько в обиде на тех, кто окажет сопротивление.
(11) А мне кажется, что теперь, если бы наше государство вмешалось в эти дела, Артемисия8 даже не оказала бы никакого сопротивления таким действиям. Относительно этого выслушайте короткое объяснение и судите на основании его, правильны ли мои расчеты или нет. Я лично думаю, что, если бы у царя в Египте все шло так, как он хотел9, тогда Артемисия особенно постаралась бы подчинить Родос его власти – не из расположения к царю, но просто из желания, оказав ему важную услугу во время его пребывания поблизости от нее, снискать через это наиболее милостивое отношение к себе. (12) Но раз дела идут у него так, как рассказывает молва, и раз он потерпел неудачу в своих замыслах, она понимает, что этот остров, как это и есть на самом деле, ни для какой другой цели не может быть нужен царю в настоящее время, как только в качестве оплота против ее собственной власти на случай каких-нибудь враждебных действий с ее стороны. Поэтому мне кажется, она скорее согласится на то, чтобы вы владели им, хотя и не уступит его вам открыто, чем пожелает, чтобы царь завладел им. Напротив, я думаю, она и помогать ему не станет, а если и будет это делать, то кое-как и плохо. (13) Также и насчет царя, – сказать наверное, что он предпримет, этого, клянусь Зевсом, я не берусь, но что для нашего государства важно выяснить теперь же, будет ли он делать попытки подчинить себе государство родосцев или не будет, это я могу утверждать решительно. Дело в том, что не о родосцах только нужно нам думать, если их он не станет подчинять себе, но и о нас самих, и обо всех вообще греках.
(14) Впрочем, если бы даже родосцы, проживающие там теперь10, самостоятельно управлялись в своем государстве, я не советовал бы вам вступать в дружбу с ними, хотя бы все ваши пожелания они обещали вам исполнить. Я ведь вижу, что они сначала в целях низвергнуть демократию привлекли себе на помощь некоторых из граждан; когда же добились своего, то в свою очередь изгнали их. Вот я и думаю, что люди, которые не соблюдали верности ни тем, ни другим, и по отношению к вам не могут стать надежными союзниками. (15) И этого я никогда бы не сказал, если бы считал это полезным только для родосской демократии: ведь ни я не состою их проксеном11, ни из них никто не является лично мне гостем12. Да будь я даже тем и другим, я и тогда не сказал бы этого, если бы не считал полезным для вас. Ведь что касается родосцев, то если позволительно это сказать человеку, выступающему в своей речи за их спасение, я одинаково с вами радуюсь тому, что с ними случилось. Ведь, помешав вам получить то, что должно быть вашим, они потеряли свою свободу и, хотя имели возможность участвовать в союзе на равных правах с другими греками и даже с лучшими, чем сами, они оказываются теперь в рабстве у варваров-рабов13, которых приняли в свои акрополи. (16) Я почти готов сказать, что, если вы согласитесь им помочь, это несчастье даже послужит им на пользу. Ведь будь у них все благополучно, они едва ли пожелали бы образумиться, будучи родосцами14; но когда на деле по опыту познали, что неразумие становится причиной многих бедствий для народа, они, может быть, доведись дело до этого, станут более благоразумными на будущее время. А это я считаю для них немалой пользой. Итак, по-моему, надо стараться спасти и лихом не поминать прошлого, представляя себе, что иной раз и вы сами бывали введены в обман злонамеренными людьми и все-таки ни за одно из этих дел не сочли бы справедливым самим понести наказание.
(17) А вы, граждане афинские, имейте в виду также и то, что много войн вы вели и с демократиями, и с олигархиями. Впрочем, это вы знаете и сами. Но из-за чего с теми и с другими бывает у вас война, этого, может быть, никто из вас не представляет себе. Так из-за чего же ведется война? С демократиями – или из-за частных недоразумений, когда отдельные государства не сумеют разрешить споров в общественном порядке, или же из-за участка земли, о границах, из-за соперничества или из-за гегемонии. А с олигархиями – уже совсем не по таким причинам, а из-за государственного устройства и за свободу. (18) Поэтому я со своей стороны не задумался бы сказать, что, по-моему, выгоднее было бы, если бы все греки, имеющие демократическое управление, с вами воевали, чем если бы государства с олигархическим устройством были вашими друзьями. Именно, с людьми свободными, я думаю, вам не трудно было бы заключить мир, когда пожелаете, с людьми же, имеющими олигархическое устройство, даже и дружбу я не считаю надежной. Невозможно ведь допустить, чтобы олигархическое меньшинство относилось благожелательно к народному большинству и чтобы люди, домогающиеся власти, питали расположение к людям, избравшим себе жизнь с равноправием слова15.
(19) Я удивляюсь, как никто из вас не представляет себе того, что если у хиосцев и митиленцев16 существует олигархическое управление и если теперь родосцы и, можно сказать, чуть ли не все люди вовлекаются в такое рабство, тогда вместе с этим подвергается известной опасности и наш государственный строй, и как никто не учитывает того, что если повсюду установится олигархический строй, тогда никоим образом не оставят демократии у вас. Все ведь знают, что тогда никого другого уж не будет, кто мог бы возвратить опять свободу государствам. Так вот то место, откуда ожидают возможность какой-нибудь беды для самих себя, и захотят уничтожить. (20) Таким образом, если вообще всех людей, наносящих кому-нибудь обиды, надо считать врагами самих потерпевших, то людей, низвергающих демократический строй и изменяющих его на олигархию, я советую считать общими врагами всех, кто стремится к свободе. (21) Затем, это и справедливо, граждане афинские, раз вы сами имеете демократическое устройство, показывать и другим людям, что когда другие демократии терпят несчастье, вы переживаете это с таким же чувством, какое вы сами хотели бы встретить со стороны остальных, если бы когда-нибудь – не будь того никогда! – с вами случилось что-нибудь подобное. Вот так и тут, если даже кто-нибудь скажет, что родосцы потерпели по заслугам, то не подходящее теперь время этому радоваться: счастливые всегда должны проявлять благожелательное отношение к несчастным, так как никому из людей не известно, что́ их ожидает впереди.
(22) А вот еще я слышу, как здесь у вас часто кое-кто повторяет, что, когда у нас демократию постигло несчастье17, некоторые люди выражали согласное желание ее спасти. Из этих людей я коротко упомяну сейчас об одних аргосцах. Я не хотел бы, чтобы вы, которые всегда пользуетесь славой как спасители людей в несчастьях, показались в этом отношении хуже аргосцев. А эти последние, живя в области, пограничной с областью лакедемонян, хотя и видели, что те господствуют на суше и на море, не смутились и не побоялись открыто показать свое сочувствие к вам, но даже, когда пришли из Лакедемона послы, как говорят, с требованием выдачи некоторых из ваших изгнанников, они вынесли постановление такого рода, что, если эти послы не удалятся от них до захода солнца, они будут считать их за врагов18. (23) Так после этого разве не позорно, граждане афинские, имея перед собой пример того, как народ аргосцев в тогдашних условиях не побоялся власти и силы лакедемонян, вам, настоящим афинянам, бояться какого-то варвара, да при том еще женщины? А между тем аргосцы могли бы сослаться на то, что часто терпели поражения от лакедемонян, тогда как вы, наоборот, много раз побеждали царя, а поражения не потерпели ни разу19 ни от рабов царя, ни от него самого. Ведь если царь где-нибудь и побеждал наше государство, то только благодаря тому, что подкупал деньгами самых негодных из греков или предателей из их числа, а иным способом не побеждал никогда. (24) Да и это ему не помогло, но вы найдете, что, хотя наше государство он и ослабил с помощью лакедемонян20, но и сам в то же время подвергался опасности потерять свой престол в столкновении с Клеархом и Киром21. Таким образом, ни в открытых действиях он не победил, ни в тайных происках не имел успеха. А все-таки я вижу, что некоторые из вас, относясь часто с пренебрежением к Филиппу как к совершенно ничтожной величине, боятся царя как сильного врага для тех, против кого он наметит свой удар. Но если от одного мы не будем обороняться как от ничтожного, другому будем во всем уступать как слишком страшному, тогда против кого же, граждане афинские, мы будем ополчаться?
(25) Да, есть у вас, граждане афинские, люди, умеющие очень хорошо говорить перед вами о справедливости, когда дело касается других. Им я посоветовал бы только одно – стараться перед всеми другими говорить о справедливости по отношению к вам; тогда они и показали бы первые, что исполняют свой долг. Нелепо ведь поучать вас насчет требований справедливости тому, кто сам не соблюдает справедливости; а конечно, не справедливо, будучи вашим гражданином, иметь наготове речи